— Теперь этот презренный грубиян обвиняет нас в убийстве! — с негодованием воскликнул Меринос. — Да как и чем могли мы его убить?.. Да посмотри ты, идиот, на цепь, на громадный штырь, крепко вбитый в ствол…
— Не наш дело, — ответил мистер Пять с жестокой усмешкой.
— Может объяснять все шерифу и прокурору.
— Мы этого и хотим! Поедем поскорей, все устроится, объяснится, — сказал Тотор.
— Да, я с наслаждением посмотрю на цивилизованных людей, — прибавил Меринос, — рад отправиться к шерифу и к прокурору. Скоро ли мы увидим их? Далеко они?
Мистер Шесть холодно ответил, точно говоря о самой обыкновенной вещи:
— До них около пятисот или пятисот двадцати пяти миль.
— Как от Парижа до Лиона, недурно! — серьезно проговорил Тотор. — И вы здесь одни?.. Так далеко от начальства, в дикой стране?
— На половине дороги — инспектора Три и Четыре, им-то мы и передадим вас, — объяснил бригадир.
— И найдется пара лошадей для нас? А может, автомобиль или хотя бы купе в приличном поезде?
Мистер Шесть со спокойной иронией человека, которому подвластны жизнь и смерть, произнес:
— Пешедралом пойдете.
— Ах ты, дерзкая обезьяна! — вскрикнул выведенный из себя Меринос. — Я не двинусь с места.
Номер Пятый засмеялся, снял из-за плеча stock-whip, ужасный кнут погонщиков скота. Быстрым движением кисти он щелкнул ремнем, который развернулся со звуком пистолетного выстрела. Ремень хлестнул несчастного Мериноса по ляжке.
Американец подскочил; вырванный клок его одежды упал на землю. Капля крови покатилась по обнажившейся ноге молодого человека. От ярости и боли тот взвыл. Потрясая связанными руками, Меринос сжал кулаки, грозя ими мистеру Пять. Но тот, ухмыляясь, сказал:
— Пробный удар, чтобы советовать вам идти добровольно. Когда мистер Пять щелкнет посильней, вы поскакать как Джон Рэббит, братец кролик из буша!
Мистер Шесть, тоже вооруженный кнутом, прибавил тоном, не терпящим возражений:
— Вперед! И знайте: доставлю вас куда следует живыми или мертвыми!
ГЛАВА 8
Туземная полиция. — Мученики. — Возмущение. — Обморок. — Почему мистер Пять хотел отрезать Мериносу голову. — Тотор, действуй! — Полная победа. — Как пахнут черные и белые. — На коня. — В путь!
Во многие области бесконечной австралийской территории цивилизация не проникла. Еще и сейчас, на заре XX века, сила владычествует там над правом, а человеческая жизнь ничего не стоит. И первые колонисты, скваттеры, рудокопы, изыскатели — словом, все одиночки, борцы с неизвестностью рискуют либо быть съеденными черными людоедами, либо пасть жертвами охочих до грабежей белых разбойников.
Так что безопасности на этих огромных и плодородных равнинах ожидать нечего. Чтобы постоять за права цивилизации, власти учредили и содержат за свой счет туземную полицию, native policy, предназначенную для охраны работающих людей.
Намеренно завербованные в дальних провинциях, черные агенты полиции воспитаны, натасканы. Они сведены в бригады, получают жалованье. Их учат верховой езде, и, надо признать, негры становятся замечательными наездниками. Они гордятся своей униформой, хорошо вооружены, пользуются уважением местных жителей, ревностно выполняют свои обязанности.
Весьма скромные в потребностях, они умеют и от своих лошадей добиться максимальной выносливости, совершая таким образом дальние походы. Выполняющих таинственные задания всадников-призраков можно встретить повсюду, в самых диких местах. Это настоящая гроза людей вне закона. Они выслеживают преступников с неутомимостью ищеек и хитроумной ловкостью дикарей. Шаг за шагом, неустанно, в течение недель и месяцев, на протяжении сотен километров будут преследовать они черного ли, белого ли правонарушителя.
Живым или мертвым, бандит все равно попадет им в руки. Полицейских немного, но, обладая такими личными качествами и почти безграничной властью, они проделывают поистине огромную работу.
К несчастью, продолжением их достоинств являются и многие недостатки. Они и в мундирах остаются дикарями, не имеющими представления ни о чем, кроме профессиональной выучки. За пределами этого для них не существует ни мыслей, ни инициативы.
Они плохо рассуждают, логику им заменяет импульсивность. Наивные и хитрые, недоверчивые и суеверные, бесстрашные и трусоватые, они теряются перед тем, что не укладывается в привычные рамки, и в этих редких случаях совершают непростительные промахи.
Словом, это хорошо натасканные, неподкупные и верные псы. Но — и только.
Именно в руки таких служак по глупому недоразумению попали Тотор с Мериносом. Напрасно пытались они снова начать переговоры. Полицейские, несомненно принимая молодых людей за разбойников, ничего не хотели слышать. Щелканьем кнута они подтвердили команду «Вперед!» и вскочили в седла.
Волей-неволей молодым людям пришлось подняться и идти, несмотря на то, что полуденное тропическое солнце палило вовсю. Перегретый песок обжигал ноги. Под безжалостным безоблачным небом, среди безводной пустыни дышалось не легче, чем в раскаленной печи.
Для полуголодных, измученных, непривычных к таким испытаниям молодых людей этот переход и подавно был пыткой. Согнув спины, волоча ноги, они едва протащились около мили и, хватая ртом раскаленный воздух, остановились, чуть не падая.
Хлоп! Хлоп! Опять удары. Ремни рвут одежду, рассекают кожу.
Тотор сжал связанные кулаки и, теряя самообладание, закричал:
— Вы звери, звери!
Меринос, с глазами, налившимися кровью, с искаженным от муки лицом, прохрипел:
— Злодеи! Я иду босиком! Разве не видите?
Действительно, его тонкие лакированные туфли, которые то мокли в морской и пресной воде, то коробились на солнце, теперь совсем развалились.
— Бедняга, — печально сказал Тотор, — возьми мои башмаки.
— А ты сам?
— Ничего, у меня кожа задубенелая.
— Go!.. Go on! — бесстрастно кричали чернокожие…
И снова кнуты хлестали пленников. Меринос только подпрыгивал на песке, который буквально поджаривал ему ступни.
На коже вздулись волдыри, как от горячего утюга или кипятка. Меринос выл и испускал бессвязные крики, а конные полицейские снова и снова поднимали свои ужасные кнуты.
— Вы — разбойники! — рычал на них Тотор, теряя выдержку. — И хуже людоедов… Вы — чудовища! Вы позорите человечество и народ, который держит на службе таких диких зверей! Вы — бандиты, убийцы!..
— Нет, это вы — убийцы, — холодно возразил мистер Шесть. — Да, вы — бушрейнджеры, которые живьем содрали кожу с агента Семь и его товарища Восемь. Вы сделали из них чучела и отослали губернатору. Значит, или идите, или подыхайте. Закон дает нам право убивать или миловать таких людей, как вы.
Скрежеща зубами, Тотор осыпал их бранью. Меринос, бледный как смерть, с глазами, полными слез, вдруг кинулся бежать сломя голову. Но, коснувшись горячего песка, вскрикнул, как раненое животное. Из-под кожи брызнула сукровица…
Бывают муки выше человеческих сил. Сжав руки, американец пошатнулся и пробормотал еле слышным голосом:
— Мой друг… единственный друг… Я умираю… так лучше… Прощай!
Он тяжело опрокинулся на спину и замер.
— Нет, — отчаянно закричал Тотор, — ты не умрешь! Я помогу тебе, я понесу тебя… Я умолю этих чудовищных людей… Я трону их сердца.
Негры поговорили между собой и закинули кнуты за плечи.
Мистер Пять соскочил с лошади, вынул нож и подошел к Мериносу. Тем временем мистер Шесть достал из своего вьюка небольшой мешок из лакированной кожи, стянутый затяжным ремешком.
Полицейский широко раскрыл отверстие мешка, и Тотор почему-то содрогнулся.
Мистер Пять хладнокровно наклонился над Мериносом и поднял нож.
— Что ты делаешь, негодяй? — вскрикнул оледеневший от ужаса парижанин.
— Отрежу голову да отвезу шерифу, вот и все, — невозмутимо ответил полицейский. — Шериф заплатит мне четыре гинеи . Мы их поделим. Если не может идти, значит, нужно отвезти его голову. Поэтому у меня мешок с солью… Все по закону.
— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил парижанин с ужасным смехом.
Страшная злоба вспыхнула в нем. Он уже не рассчитывал своих сил, уже не сдерживал нервы и мускулы, напряженные до предела.
Даже не думая, что может искалечить себя на всю жизнь, он невероятным усилием разжал стянутые веревкой кисти. Кровь разлилась под кожей, но веревка лопнула, как нитка.
У Тотора освободились руки! С воплем ярости он тигриным прыжком бросился на мистера Пять.
Напрасно полицейский пытался защититься. Тотор нанес ему удар в висок, которого не вынес бы и самый крепкий из боксеров Соединенного Королевства . Послышался глухой стук, будто ударили дубиной.
Негр вскрикнул, его лицо приобрело пепельный оттенок, и он упал, точно пораженный молнией.
— Один готов! — сказал парижанин, поворачиваясь к мистеру Шесть.
Тот, окаменев, смотрел на него, не выпуская из рук ужасного мешка. Тотор схватил его за ногу и перекинул через лошадь, которая тут же унеслась вскачь.
— Вот и второй!
Но сброшенный наземь сильный, смелый полицейский пришел в себя, поднял револьвер… Еще миг и…
Тотор присел и прыгнул головой вперед. Как будто ядро попало мистеру Шесть под ложечку! Он отлетел шагов на десять.
— Туда вам обоим и дорога! — насмешничал француз. — Уж не думал ли ты, что я позволю упражняться в стрельбе по живой мишени?
Лошадь мистера Пять тоже ускакала. Тотор остался хозяином на поле боя, где лежали три тела в живописных и жалких позах.
Он глубоко вздохнул, удовлетворенно кивнул головой и сказал серьезно:
— Недурно. Теперь обезоружим неприятеля.
Молодой человек заткнул за пояс нож, выпавший из рук мистера Пять, и забрал кобуру с револьвером. Обыскав карманы негра, парижанин нашел обычную для курильщика зажигалку с фитилем и кремнем.
— Эта безделушка стоит целого состояния, присваиваю ее без угрызений совести… По сути дела, это военный трофей.
Тотор нашел еще плоскую оплетенную бутылку с немалой дозой виски и воскликнул:
— Повезло! Лучшее лекарство! Молоко от бешеной коровы, чтобы поставить беднягу Мериноса на ноги.
Подбежав к мистеру Шесть, тоже лежавшему без сознания, француз забрал и у него револьвер, нож и зажигалку. Потом, скрутив полицейскому кнутом руки и ноги, возвратился к мистеру Пять и связал его тем же способом.
Теперь можно было спокойно заняться товарищем. Парижанин влил в рот Мериноса немалую толику виски и сказал с комичной нежностью:
— Хлебни, мой зайчик. Это сивуха с купоросом, тройная настойка на битом стекле, от такой и мертвый оживет.
Меринос выпил жгучего напитка, закашлялся, поднял веки, приподнялся. Мутными глазами посмотрел на своего спасителя, узнал его и воскликнул со слезами на глазах:
— Тотор, мой дорогой Тотор! Друг мой, брат!..
Парижанин просиял и радостно улыбнулся. Перерезав веревки на руках спасенного, он сказал:
— Видишь, жизнь все-таки неплохая штука, и никогда не нужно отчаиваться.
— Верно, Тотор, особенно, если рядом ты. Но где же… эти злодеи? — прибавил он.
— Посмотри сам.
— Ты их убил?
— Не потребовалось! Так, встряхнул немного, не делая бобо… только чтобы они… не заставили тебя потерять голову.
— Один справился с ними? О, молодчина, — сказал американец, который не понял мрачной шутки. — Да, совсем один, да еще со связанными руками! Ты замечательный человек, Тотор!
Потрясенный мужеством друга, Меринос взглянул на него с откровенным восхищением.
— Значит, ты еще раз спас мне жизнь!
— Мне таких услуг не жалко, просто за тобой должок. Ну, довольно, займемся-ка делом.
— Что же может быть важнее выражения моей благодарности?
— Прежде всего полечить твои лапы, которые почти поджарились. Еще немного, и можно подавать под белым соусом.
— Да, ужасно болят. Когда же я смогу передвигаться?
— Не беспокойся, я все устрою, вот увидишь.
Парижанин подошел ко все еще не очнувшемуся мистеру Пять и, взявшись одной рукой за шпору, а другой за носок, короткими подергиваниями стянул с него сапог.
— Прекрасно! Теперь — второй. Неплохо! У мистера Пять наверняка сорок шестой размер, твоя нога войдет в его сапог, как скрипка в футляр.
— Так это для меня?
— Да, как видишь, взяты на поле боя у поверженного врага. Они тебе подойдут.
Меринос натянул сапоги и сказал:
— Морщиться не приходится. Спасибо, Тотор!
— Когда вернемся к озеру, хорошенько прополощи в соленой воде и содержимое и оболочку. Все продезинфицируешь и вылечишься в сорок восемь часов.
— Мне не дойти до озера…
— Доедешь на лошади мистера Пять, который уступит тебе седло и сбрую за ту же цену, что и сапоги…
— Кстати, где они, эти лошади? — спросил Меринос.
— Увидишь, — ответил Тотор. — Теперь замени свой шапокляк фуражкой, и солнце не будет печь. Отлично, у тебя вид президента спортивного клуба. А раз фрак столь же неудобен, как десятилитровый цилиндр, смени его на доломан замечательного мистера Пять. Он широковат, но ничего. Как говорит пословица, бычку хорошо и в амбаре. Не обиделся?
В эту минуту послышался стук копыт. Прекрасно выдрессированные лошади, промчавшись галопом, вернулись на прежнее место. С распущенными гривами, болтающимися стременами, они приблизились к месту побоища, но, почуяв белокожих чужаков, стали нервно фыркать, перебирать ногами.
Тотор бросился к ближайшей из лошадей, чтобы ухватиться за поводья, но та проворно обернулась и дважды взбрыкнула.
— Проклятье! Трудно будет ее поймать, — разочарованно заметил он.
— Не спеши, — проговорил Меринос. — Не делай резких движений. Они не просто боятся нас, мы прямо-таки наводим на них ужас. То же было в Америке с лошадьми, воспитанными неграми; потому-то отец не берет больше темнокожих на работу в конюшни.
Поразмыслив, Тотор воскликнул:
— Идея! Постараюсь обмануть их обоняние и зрение. Сперва — обоняние.
Парижанин подошел к мистеру Шесть, по-прежнему лежавшему как огромная черная марионетка с оборванными веревочками, быстро развязал ему ноги и руки, снял с него мундир, сапоги, всю одежду, кроме белья, снова скрутил негра и надел на себя его платье.
— Негры уверяют, будто белые пахнут свежей рыбой. Не спорю, — пробормотал Тотор. — Зато мне кажется, что от чернокожих австралийцев несет одновременно козлом и мускусом.
— Верно, — подтвердил Меринос. — Особенно если судить по этим обноскам.
— А теперь дай-ка мне твой фрак. Благодарю. Пожалуй, подойдет. Сейчас увидишь.
С лукавой серьезностью Тотор отрезал одну из фалд, проделал в ней два отверстия для глаз и, прижав к лицу, надвинул фуражку на верхнюю часть этой маски, чтобы она не свалилась.
Глядя на него, Меринос невольно засмеялся, забыв про боль в ногах.
— А для довершения иллюзии, — прибавил Тотор, — я сделаю себе черные митенки из рукавов мастерского произведения Диксона и Вебера, нью-йоркских портных. А теперь осторожно, не спугнуть бы!
Лошади стояли довольно близко. Одна из них подошла еще ближе, опустив голову и волоча по земле поводья. Тотор уверенно двинулся к ней. Животное посмотрело на него, понюхало воздух — и, надо полагать, удивилось, что его черный хозяин стал таким маленьким-маленьким.
Но фуражка на нем все та же, и запах его… Значит, можно успокоиться!
Повод оказался в пределах досягаемости Тотора. Он не замедлил схватить его, как кошка мышку. Лошадь фыркнула, стала пятиться, пытаясь вырваться.