Витька молчал.
— Витька!
— Ну?
— Чего молчишь?
— Я читаю.
— Что ты мне очки втираешь!— осердился дядя Николай.— Читает он!..— Потянулся, взял у Витьки книгу.— Что ты читаешь? То ж — задачник! Кто же так задачник читает... как художественную литературу. Менделеев мне нашелся!
— Вот так он меня все время обманывает,— сказала мать.— Спросишь: Витька, выучил уроки? Выучил! А где выучил, где выучил — ничего не выучил, одна улица на уме...
— Ты эту улицу брось, Витька,— резонно стал убеждать дядя Николай.— Она до добра не доведет. Хватишься потом, да поздно будет. Вот он, близко будет, локоть-то, да не укусишь. Улица от тебя не убежит, а время уйдет, не воротишь. Ты лучше возьми да уроки хорошенько выучи, чем... глаза-то свиньям вышибать. Чем выбил-то, камнем, что ли?
Витька водил пальцем по синим клеточкам клеенки. На вопрос только неопределенно поморщился и пожал плечами.
Дядя помолчал и спросил совсем другим тоном — мирно, несколько удивленно:
— Так что, здесь тоже свиней держут?
— Держут,— откликнулась мать.— А чего? Мужик-то в доме, так и держут. Зато всю зиму без горюшка — с мясом. Мужик-то есть, чего не держать?
— Витька,— повернулся дядя к Витьке,— иди учи уроки в ту комнату, мне надо с матерью поговорить.
Витька незаметно с облегчением вздохнул и ушел в другую комнату. Накачка кончилась.
— Я вот о чем с тобой,— заговорил Николай негромко. И посмотрел на часы.— Помнишь, я тебе говорил про мужика-то?..
— Ну, помню.
— Это... видал я его в пятницу, говорил с ним...
Груша насторожилась. Заинтересовалась.
— Ну?
— Он придет сегодня...— Николай опять глянул на часы.— Через десять минут.
— Батюшки!— испугалась Груша.— Чего же ты молчишь-то сидишь? Надо же хоть маленько прибраться, что ли?..
— А что у тебя?.. Нормально и так.
Груша вскочила было, но, оглянувшись, села опять.
— Так ты расскажи про него... Что хоть за человек-то? Ты откуда его знаешь-то?
— Учился с ним на курсах бухгалтеров вместе...
— Так это когда было-то!
— Давненько. А тут встретил его — я в банк приехал, и он туда же пришел. Ну, разговорились... Ну как, мол, живешь?.. То, се... Одинокий он счас — разошлись тоже, двое детей было...
— А чего разошлись-то?
— Пил тоже...
— Вот те на! Так это, что же мне, шило на мыло менять?
— Да погоди ты! Пил, счас не пьет — лечился, что ли, или так бросил, не спрашивал. Но твердо знаю, что счас не пьет. Хороший мужик. Я рассказал про тебя: вот, есть, мол, сестра — одинокая тоже, парнишка в пятом классе... Приду, говорит. Посмотри, может, что и выйдет у вас. Чего же одна будешь с этих лет...
Через приоткрытую дверь в горницу Витька слышал весь разговор. Навострил уши.
— Страшно, Коля,— говорила мать.— С одним всадилась до ушей... Но тогда хоть молодая была — простительно, а теперь-то — это уж глупость будет несусветная. Сама себя исклянешь...
— А не торопись, никто тебя силком не гонит,— отвечал на это Николай.— Присмотрись сперва... Да и он, думаю, тоже не кинется сломя голову. Алименты только с него здоровые дерут...
— Да это-то... черт бы его бей, с алиментами, они все нынче с алиментами. И я-то ведь не девка. Был бы человек хороший. Не зряшный какой...
— Да нет, он так-то ничего вроде. Вон он идет! Особо не суетись — тоже не в поле обсевок. Но и... это... не строй из себя... Нормально, как всегда...
— Да уж как-нибудь сумею. А семья-то его где, здесь живет?
Николай не успел ответить. В дверь снаружи постучали.
— Ну?— кивком показал на дверь Николай — откликнись, мол.
Груша чего-то растерялась...
Помолчали и вместе сказали:
— Да!
— Войдите!
Вошел носатый, серьезный, преуспевающий на вид человек лет этак сорока трех — сорока пяти. В добром, сталистого цвета плаще, при шляпе и при большом желтом портфеле. Маленькими глазами сразу с любопытством воткнулся в женщину... Но смотрел ровно столько, сколько позволило первое приличие.
— Ну вот, не заблудился,— сказал он.— Здравствуйте.
Николай поднялся ему навстречу.
Поздоровались за руку.
— Сестра моя... Груша — знакомьтесь,— представил Николай.
Груша, по-молодому еще стройная, ладная, тоже поднялась, подала руку.
— Владимир Николаевич,— назвался гость.
— Груша.
— Груша — это... Графена?
— Агриппина,— сказал Николай.— Это родители наши верующие были, ну, крестили, конечно... Хорошо, я под Миколу-Угодника угодил, а то был бы тоже какой-нибудь... Евлампий.— Николай мелко, насильственно посмеялся.— У нас был в деревне один Евлампий...
— Он потом переменил имя,— сказала Груша.
— Да, потом, правда, променял на... забыл, кто он стал-то?
— Владимир?
— Тезки, значит.— Владимир Николаевич тоже искусственно посмеялся.
— Садитесь,— пригласила Груша.
— Спасибо. Я бы разделся...
— О господи!— спохватилась Груша. И покраснела.— Раздевайтесь, пожалуйста!
Она была еще хороша, Груша. Особенно заметно стало это, когда она суетилась и на тугие скулки ее набежал румянец и глаза, широко расставленные, простодушно, искренне засмеялись.
Владимир Николаевич опять ненароком прицелился к ней мелким, острым взглядом.
— Витька!— громко позвал дядя Коля.— Иди-ка сюда.
Вошел Витька.
— Познакомься с... дядей Володей,— сказал дядя Коля.
Витька стоял и смотрел на носатого дядю Володю.
— Ну, герой!..— добренько сказал дядя Володя. И поискал в карманах у себя...— На-ка — пиратом будешь.— Подал простенький пистолетишко, который даже и без пистонов был, а просто чакал.
Витька не смог сдержать снисходительную ухмылку. Чакнул пару раз...
— Это для первачей только.
Матери стало неловко, что сын у нее такой неблагодарный. Она опять покраснела.
— Ну, Витька!..— сказала она. И засмеялась, и опять доверчиво и ясно засмеялись ее глаза.
— Ну, дядя Володя тебя еще не видел, не знал, что ты такой большой,— пришел на выручку дядя Коля.— В следующий раз принесет... А что тебе, пушку, что ли, надо?! Какой!
— Садитесь, Владимир Николаевич,— пригласила мать.
Владимир Николаевич прихватил портфель и прошел с ним к столу. Присел, портфель поставил возле ног.
— Тепло как на улице-то,— сказал он.— Все же — сентябрь месяц, должно уже чувствоваться...
— Ну что, Витька?— спросил дядя Коля.— Небось на улицу лыжи навострил? Ну, иди, иди, а то там дружки твои заждались.
Витька вопросительно глянул на мать.
— Иди поиграй,— разрешила мать. Витька ушел.
Дружков у Витьки было несколько. Но самый задушевный, самый верный и умный, кому Витька подражал во всем почти, был Юрка, девятиклассник, квартирант старика Наума Евстигнеича, что жил по той же улице, через три дома.
У Юрки нелегкое положение. Отца у него нет, погиб на лесоповале, одна мать, а у матери кроме Юрки еще трое на руках — мал мала меньше. Мать живет в небольшой деревне, в сорока километрах отсюда, там вот нет десятилетки. Мать бьется из последних сил: хочет, чтоб Юрка окончил десятилетку. Юрка и сам хочет окончить школу. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский. Единственный, перед кем Витьке совестно, что он плохо учится,— перед Юркой.
Огромный старик Наум Евстигнеич хворал с похмелья. Лежал на печке, стонал.
Раз в месяц — с пенсии — старик аккуратно напивался. И после этого дня по два лежал в лежку.
— Как черти копытьями толкут!— слабо удивлялся старик на печке.— О! О! Что делают!..
Юрка учил уроки.
— Кончаюсь, Юрка,— возвестил старик.— Все.
— Не надо было напиваться,— жестко сказал Юрка: старик мешал ему.
— Молодой еще рассуждать про это — надо, не надо. Шибко уж много вы нынче знаете!
Юрка ниже нагнулся к книге.
— А что же мне делать, если не выпить?— Старику охота поговорить: все, может, полегче будет.— Все ученые стали!— Старик всерьез недолюбливает Юрку за его страсть к учению. У него свои дети все выучились и разъехались по белому свету; старик остался один и винит в этом только учение.— В собаку кинь — в ученого попадешь.
Юрка молчит. Шевелит губами.
Вошел Витька.
— Здорово, Витька!— сказал старик.— Хвораю.
— Опять?— спросил Витька.
— Вон дружок твой ругает, что выпил... Должен же я хоть раз в месяц отметиться.
— Зачем?— спросил Юрка, откинувшись на спинку стула и подмигнув Витьке на старика.— Зачем напиваться-то?
— Что я, не человек, что ли?
— Хм...— Юрка качнул головой.— Рассуждения, как при крепостном праве. Это тогда считалось, что человек должен обязательно пить.
— А ты откуда знаешь про крепостное время-то?— Старик смотрит сверху страдальчески и снисходительно.— Откуда ты знаешь-то? Тебе всего-то от горшка два вершка, а сидит рассуждает...
Юрка скосоротился и безнадежно махнул рукой.
Витька подсел к нему.
— Как дела?— спросил Юрка негромко.
— Ничего!
— Все знают!— разошелся старик.— Все на свете знают. А чего человек с похмелья хворает, это вы знаете, товарищи ученые?
«Ученые» переглянулись...
— Отравление организма,— отчеканил Юрка.— Отравление сивушным маслом.
— Где масло? В водке?
— Так точно, ваше благородие!— Юрка с Витькой хихикнули.
— Доучились!— Старик доволен, что поймал зеленых на явной глупости.— А сыра там нет случаем? Хэх, елки-палки!..
— Хочешь, я тебе формулу покажу?— вскочил Юрка.— Сейчас я тебе наглядно докажу... На! Вот она, формула...
— Пошел ты со своей формулой! О-ох, опять накатило... О, что делается!
— Ну, похмелись уж тогда, чего мучиться-то?
Старик никак не реагирует на это предложение.
Витька заговорщически наклонился близко к другу и сказал тихо:
— Денег жалко. На похмелку-то.
Юрка согласно кивнул головой: знаю, мол.
— Я тебе сала маленько принес. В сенцах оставил.
— Дядька приехал?
Витька кивнул.
— Еще какой-то гусь пришел — к маме. Володя какой-то.
— Зачем.
Витька пожал плечами.
— Сватать, что ли... Он прямо не говорит. Пистолет вот подарил.
— Ну-ка? Ой, ну и пистолет!
— Он думал, я еще маленький.
— Витька, отец-то пишет?— спросил старик.— Где он счас?
— Не знаю,— неохотно сказал Витька.
— Помогает вот он вам?
— Не знаю. Помогает.
— Носит нынче людей по белому свету... И моих где-то черт носит. Вот оно, ученье-то!
— Радоваться надо, что дети выучились, а он... ворчит,— заметил Юрка.
Старик приподнялся на локте.
— Сколько тебе лет учиться до хирурга?
— Шестнадцать. Десять плюс шесть в медицинском институте.
— Так,— зловеще гнул старик.— А сколько ты будешь получать?
— Не в этом дело...
— Нет, сколько?
— Я не интересуюсь зарплатой.
— А-а, завилял? Зарплатой не интересуется... Видали ухаря? Витька, дай ему там подзатыльник, хвастунишке. Зарплатой они не интересуются!.. Только старикам шиш высылают.
— Что, у тебя денег, что ль, нету?
— Есть. Не про вашу честь.
— Ну и вот.
— Я тебе про другое толкую: на кой шут жилы-то из себя тянуть столько лет? Иди вон на шофера выучись да работай. Они вон по сколь зашибают. Да ищо приворовывают: где лесишко кому подкинет, где угля — деньги. И матери бы помог. У ей ведь трое на руках... Шутка в деле! Кажилится на тебя, кажилится, а ты потом — хвост трубой и завьесся в большой город.
— Не твое дело.
— Знамо, не мое. Я чужой человек, плотишь мне пять рублей — живи на здоровье. Мне матерю твою жалко. Легко, думаешь, ей одной с вами?..
— Проживем!— резко сказал Юрка.— Никому до этого... Нечего! Жили и проживем.
— Сбили вас с толку этим ученьем — вот и мотаетесь по белому свету. Ты ишо кто?— сосунок, а уж по квартирам вшиваешься. Дома родного не знаешь.
— Если дома нет десятилетки, что я теперь?
— Во-от! «Десятилетки», «пятилетки»... Жили раньше без всякого ученья — ничо, бог миловал: без хлебушка не сидели.
— У вас только одно на уме — «раньше»!
— А то... ирапла-анов наделали — дерьма-то.
— А тебе больше глянется на телеге?
— А чем плохо на телеге? На телеге-то я если поехал, то хоть знаю: худо-бедно — доеду. А ты навернесся с этого своего ираплана — костей не соберут.
Юрка махнул рукой.
— Витька, спорь с ним, если охота. Мне надо учить.
— А космос?— значительно спросил Витька старика.
— Что «космос»?
— Космос. Куда наши космонавты лётают...
— Летают,— поправил Юрка.
— Летают,— поправился Витька.
— Гагарин-то?
— Не один Гагарин. Много уже.
— А чего они туда летают? Ну и что, что летают? Что толку-то?
— Во, дает!— воскликнул Юрка, опять откинувшись на спинку стула.
— Понял?— сказал Витька.— А что, им лучше на печке лежать?
— Чего вы привязались с этой печкой?— обиделся старик.— Доживите до моих годов, тогда вякайте. Только сперва доживите.
— Я же не в обиду тебе говорю,— продолжал Витька.— Но спрашивать, зачем люди в космос летают,— это, я тебе доложу...
— Доложи, сделай милость. Доложи старику. Я, видишь, не спрашиваю, зачем ты, паршивец, ко мне в сад лазишь — знаю потому что, а в космос — не знаю, доложи, сделай милость.
Витька великодушно пропустил мимо ушей замечание про сад.
— Ну, во-первых: основание космоса — это... надо. Придет время, люди совсем сядут на Луну. А еще придет время — долетят до Венеры, так? А на Венере, может, тоже люди живут...
— На Марсе,— поправил Юрка.
— Ну, на Марсе. Разве ж не интересно глянуть на их?
— Они такие же, как мы?
Витька оглянулся на Юрку... Юрка пожал плечами.
— Этого я точно не знаю,— честно сказал Витька.— Может, маленько пострашней, потому что там атмосфера не такая — больше давит.
— Ишо драться кинутся,— сказал старик.
— За что?
— Ну, скажут: зачем прилетели?— Старик явно заинтересовался Витькиным рассказом.— Незваный гость хуже татарина.
— Не кинутся. Они тоже обрадуются.
— Еще неизвестно, кто из нас умнее,— включился в разговор Юрка.— Может, они. Тогда мы у них будем учиться. А потом, когда техника разовьется, дальше полетим...— Юрку самого захватила такая перспектива человечества. Он встал и начал ходить по избе.— Мы же еще не знаем, сколько еще таких планет, похожих на Землю. А их, может, много! И везде живут... существа. И мы будем летать друг к другу... И получится такое... мировое человечество. Все будем одинаковые.
— Жениться, что ли, друг на дружке будете?
— Я говорю — в смысле образования! «Жениться»...
— У них одно на уме — жениться,— недовольно заметил Витька.
— Может, где-нибудь есть такие человекоподобные, что мы все у них поучимся. Вот тогда будет жизнь! Захотел ты, допустим, своих сыновей повидать прямо с печи — пожалуйста: включил видеоприемник, настроился на определенную волну — они здесь, разговаривай. Ругайся, если хочешь. А медицина будет такая, что люди будут до ста — ста двадцати лет жить...
— Ну, это уж ты... приврал.
— Почему?! Уже сейчас эта проблема решается. Сто двадцать лет — это нормальный срок. Мы только не располагаем данными... Но мы их возьмем у соседей по Галактике.
— А сами-то не можете — чтоб сто двадцать?
— Сами пока не можем. Это медленный процесс...— Юрка даже слегка кокетничает, изображает из себя какого-то учителя.— Может, мы и докатимся когда-нибудь, что будем сто двадцать лет жить, но это еще не скоро.
— Сто двадцать лет сам не захочешь. Надоест.
— Ты не захочешь, а другие — с радостью. Будет такое средство...
— «Средство»... Открыли бы лучше какое-нибудь средство от похмелья. А то башка, как...
— Не надо пить.
— Пошел ты!..
Замолчали. Юрка опять решительно сел за учебник.
— У вас только одно на языке: «Будет! Будет!» — опять начал старик.— Трепачи. Ты вот — шешнадцать-то лет будешь учиться, а начнет человек помирать, что ты сделаешь?
Юрка не намерен больше болтать. Молчит.
— Вырежет ему чего-нибудь,— сказал Витька.
— Да если ему срок подошел помирать, чего ты ему вырежешь?
Витька не знал.