— Сын, не к добру такая битва! Не к добру!
Но Подкидыш не обращал на него никакого внимания.
Когда же Чурык утонул, Подкидыш забросал яму дерном и гордо сказал:
— Враг мертв!
— Нет, — сказал Хрт. — Тот, кто уходит в землю, тот после рождается вновь. Отныне мы должны страшиться красной глины!
И так оно потом и было. И так оно и есть до сих пор. Люди нашей Земли боятся красной глины, ибо в таких местах часто встречается Чурык. Вот как оно все обернулось — Хрт мертв, а враг его живет! Правда, он теперь уже не так грозен, как в прежние, древние годы, однако мало кому после встречи с Чурыком удается живым и невредимым вернуться домой.
А что такое Ржа? А Ржа — это недобрая река, в ней мутная вода, а берега — сплошь красные и вязкие — из красной глины. И живут там такие же красные, рыжие люди. Они говорят на одном с нами наречии, чтят Хрт и Макью, Хвакира, Подкидыша и прочих Первых Сыновей и Дочерей, пьют сурью, жгут рабов…
Однако все это — только для отвода глаз, а на самом же деле у них только один кумир и бог — Чурык. И, значит, мы, потомки великого Хрт — их злейшие враги. И потому мы им никогда не верили, не верим и не будем верить. Вот почему на все их уверения в дружбе и миролюбии мы отвечаем молчанием, а все их дары возвращаем обратно, и никогда не заходим в их земли и никогда не плаваем по их рекам. Даже воинственный Хальдер Счастливый, и тот всегда чурался их.
А Айгаслав пошел по Рже! Правда, когда он приказал сворачивать, мы поначалу просто не поверили; подняли весла и застыли в ожидании. Подумали наверное, ослышались. Но ярл опять велел:
— Право греби, лево табань! Р-раз! Р-раз!
Грести — на Ржу. Ну, нет! И мы сидели, замерев, сушили весла. Тогда ярл Айгаслав, ругаясь, развязал кошель и принялся бросать диргемы. Нам словно псам! Диргемов было очень много. А тут еще Лузай начал ходить меж нами взад-вперед и потрясать мечом и угрожать, что он сейчас будет рубить нам головы. А ярл кричал, что рыжих нечего бояться, что он подкупит их, как подкупает нас, а если не подкупит, так сожжет, а то и просто перебьет, и если он так говорит, то так оно и будет!
И мы…
Пошли по Рже. Первые два дня все было тихо. И рыжых мы не видели. Река была широкая, глубокая, без перекатов. А берег — очень вязкий. Чтобы сойти, укладывали весла, как мостки. Грук поскользнулся и упал — и сразу провалился по колено, потом еще увяз, еще… С трудом его тогда спасли.
А после Грука все равно убили! И всех убили, кроме нас — ярла, Лузая и меня. Да и меня завтра убьют, они это уже решили наверняка. Но я не жалуюсь, я это просто так сказал, к слову пришлось.
А с ними, то есть с теми, кого убили сразу, было так. Два дня мы шли, две ночи ночевали. Вот только отойдешь от берега — и сразу глины нет, есть твердая, надежная земля, и лес у них как лес, самый обычный. Мы жгли костры, никто нас не тревожил. Ярл говорил, что рыжие — такие же, как мы, ну разве только дикие, и он их не боится. Снимал кольчугу, спал в одной рубахе.
На третий день река стала поуже и помельче. А лес по берегам стоял такой густой, что я таких нигде прежде не видывал. И солнца не было, дождь моросил. Ярл ничего не говорил; сидел под парусом, молчал. Зато Лузай все требовал, чтобы мы быстрей гребли, опять грозил, что посрубает нам головы. И мы гребли, мы сами чуяли, что это место очень нехорошее. И вдруг…
Кр-р-р-рак! Чмяк! Сели на брюхо. Вот ты скажи! Никто бы не подумал, что налетим на мель. И на какую! Из красной глины — да! Лузай взялся кричать, чтоб за борт прыгали, толкали, а то, кричал, сейчас совсем засядем, засосет, Чурык не даст уйти…
Ну да! Так что мы, сами к нему прыгнем, чтоб он нас там хватал, топил?! Все побросали весла, повставали.
И тут…
Вж! Грук упал. Вж! Лепый рядом с ним! Грук от стрелы и Лепый от стрелы. Я закричал…
А стрелы — вж! вж! вж! И мы попадали, попрятались, лежим. Ярл повелел — и повалили мачту, накрылись парусом, опять тихо лежим.
А рыжие стреляют. С обоих берегов — вж, вж! вж, вж! Значит, давно они готовились. И много их. Лежим под парусом, молчим. Потом Лузай не вытерпел, сказал:
— Скорей бы подожгли уже!
— Нет, — сказал ярл. — Хотят живыми взять. Для белой глины.
Белой глины! Вы знаете, что это означает? Нет? Ну, погодите, скоро все узнаете. А мы тогда лежим под парусом, молчим. Потом я говорю:
— Ярл! Это все из-за тебя. Ты нас сюда завел, ты похвалялся, что…
— Да! — крикнул ярл. — Все это так! Но разве битва уже кончилась?
— Но ты ее еще не начинал!
— И еще долго не начну. Я жду, когда стемнеет.
— Но к ночи нас тут всех перестреляют. Всех до единого! И что это за смерть? Это один позор — лежать и ждать, когда тебя прикончат.
— А что ты предлагаешь?
— Биться.
— Ха! — засмеялся ярл. — Но как? Они же вон где — на берегу, в укрытиях. Попробуй только показаться из-под паруса. Тебя сразу убьют.
Но я тогда был очень зол и потому сказал:
— Да, одного сразу убьют. А если встанем разом и разом прыгнем в реку и разом поплывем, все до единого, то кто-нибудь и доплывет до берега и будет там сражаться. Разве это не славная смерть? И даже тот, кого стрела найдет в реке, будет убит лицом к врагу, а не под парусом, и это тоже славно!
Но ярл не согласился, а сказал, что нужно дожидаться темноты и вот только тогда уже и выходить на берег. И мы крепко заспорили. Ярл был красноречив, но я был прав, и вскоре все со мной согласились. Ведь, говорили, жить можно по-всякому, а умирать нужно только с мечом в руках, лицом к врагу — тогда ты будешь счастлив там, в неведомой стране. Даже Лузай, поспорив, согласился, что лучше выходить прямо сейчас. Тогда ярл так сказал:
— Глупцы! Уж лучше бы я отправился один. А так… Хей! Изготовиться!
Мы изготовились. Тогда ярл снова крикнул:
— Хей!
Мы дружно попрыгали в реку и поплыли к берегу. Рыжие люди завизжали от радости и принялись еще усерднее осыпать нас стрелами. Они стреляли очень метко, и потому только семерым из нас удалось достичь берега.
Но берег там, на Рже, как я вам уже говорил, очень вязкий, и мы без посторонней помощи ни за что бы не выбрались на сухое место. Да только этого и не потребовалось! Рыжие люди встретили нас прямо на мелководье, и мы схватились с ними в битве.
— Хей! Грязные собаки! — кричали мы.
— Хей! — кричали они. — Облетевшие листья!
Мы бились очень хорошо, никто из нас не дрогнул. Но рыжих было очень много, да и к тому же вязкая глина не чинила им ни малейшей помехи, и потому они весьма скоро зарубили моих четверых товарищей-гребцов, а меня, ярла и Лузая повалили в липкую грязь, крепко-накрепко связали веревками, и уже только после этого выволокли на сухой берег.
Как я потом узнал, Айгаслава и Лузая рыжие пощадили потому, что на них были кольчуги дорогой выделки, что сразу выдавало их непростое происхождение. А я же был оставлен в живых из-за того, что первым прыгнул за борт. Рыжие люди посчитали, что я — самый храбрый из листьев. Глупцы!
И ярл им тоже так сказал:
— Глупцы! Развяжите меня!
Но они в ответ только смеялись. Лузай молчал. И я молчал. Кричал и возмущался только ярл. Тогда они ударили его по голове — и ярл затих, закрыл глаза, обмяк, а изо рта у него потекла кровь. Я опять промолчал. А Лузай им сказал:
— Напрасно вы так поступили. Если этот человек сейчас умрет, то вы даже не успеете об этом пожалеть! — и засмеялся.
— А почему это? — спросили рыжие.
— А потому что этого человека уже однажды убили, а потом, когда он вновь стал живым, то в Ярлграде было зарезано столько народу, что после этого еще три года тамошняя земля была красна от пропитавшей ее крови. Только потом уже дожди ее отмыли.
— А как он был убит? — спросили рыжие.
— Ему отрезали голову, — сказал Лузай. — Если не верите, то посмотрите шрам. Но только будьте осторожны, ибо мой господин очень злобного нрава.
Рыжие люди внимательно осмотрели шрам на шее ярла и пришли в крайнее замешательство. А потом, по приказу старшего из них, они поспешно освободили бесчувственное тело Айгаслава от веревок и переложили его на плетеные носилки. А нас с Лузаем, как подстреленных диких свиней, привязали за руки и ноги к жердям.
Правда, зато никто нас не обыскивал и ничего не отнимал — даже мечи при нас оставили. Нас так и понесли — вместе с мечами. Я уже и раньше слыхал, что рыжие люди не алчный народ. Живут они в лесу, в берлогах, как медведи, питаются дичью и рыбой, пьют мед, ходят в звериных шкурах. А мажут себя глиной только перед битвой. Когда-то, говорят они, у них не было такого обычая. Но однажды, когда на них нагрянули прелые листья (они всегда так выражаются) и сожгли уже много поселков, а жителей угнали в рабство, в одном поселке у реки случилось вот что. Когда чужеземцы начали сгонять людей к Общинному Дубу, некоторым мужчинам удалось-таки вырваться и бежать. За ними была послана погоня. Но мужчины успели добежать до реки и попрятаться на мелководье — зарыться с головой в красную глину и там затаиться. Говорят, что они пролежали в глине весь день до самой ночи, а не задохнулись они потому, что еще загодя припасли с собой дыхательные хворостинки. Но это, конечно, не так, ибо нам прекрасно известно, кто сохранил им жизнь!..
Однако не будем прерывать чужого рассказа. Итак, дождавшись ночи, мужчины скрытно вернулись в поселок, неожиданно напали на чужеземцев (то есть на отцов отцов наших отцов) и перебили их всех до единого. И с той поры, собираясь на битву, воины рыжих людей обязательно покрывают свои тела красной глиной и потому не знают поражения.
Ну что ж, пусть будет так, пусть мы всему этому как будто бы поверили. Но только у каждой Земли есть свои боги, и не нужно делать из этого тайны. То, что Чурык — их главный бог, об этом всем давно известно.
Мы в этом тоже убедились. Когда нас внесли в поселок, то первое, что мы увидели — это огромный глиняный истукан, очень похожий на нашего Хрт, только чуть-чуть повыше ростом да пошире в плечах. Таким и должен быть Чурык, чего тут узнавать?! И я уже подумал, что… Однако нас к нему не поднесли, а повернули в сторону и, пронеся еще немного, сложили возле Главного Кострища. Это недобрый знак, подумал я. Огонь на Главном Кострище разводят только в дни великих радостей или столь же великих несчастий, однако для того, кого наименуют Белой Глиной, какая в этом разница?
А вот и их старейшины, приметил я, они уже сошлись к кострищу. И, стало быть, все это должно вот-вот начаться. Я мельком глянул на Лузая. Он усмехнулся и сказал:
— Дров нет!
Дрова, подумал я, недолго и собрать. И я уже хотел это сказать…
Но тут Лузай повернулся к старейшинам и повелел:
— Развяжите меня! Я должен привести в чувство своего господина.
Лузая быстро развязали. По озабоченному виду старейшин и по той поспешности, с которой они выполняли его повеление, я понял, что им уже известно о нашем разговоре у реки. Ну а Лузай держался так, как будто бы не он у них в плену, а они у него. Склонившись над неподвижно лежащим ярлом и внимательно осмотрев его раны, Лузай строго потребовал воды, обмыл Айгаславу голову, а после, достав нож, два раза уколол его в горло, прямо в шрам…
И ярл пришел в себя, открыл глаза и осмотрелся, хотел было что-то сказать…
Но тут Лузай опередил его, воскликнул:
— Ярл! Не гневайся! Эти люди очень сожалеют о содеянном. Они ведь не знали, что тебя нельзя убивать. Но когда я рассказал им, как ты расправился с теми, кто посмел отрубить тебе голову, то меня тотчас уверили, что нас здесь ждет весьма теплый прием.
Ярл слабо улыбнулся. А Лузай оглянулся на старейшин и спросил:
— Так я сказал?
— Так, так, — закивали старейшины.
А остальные рыжие люди, которые в большом числе уже обступили нас со всех сторон, молчали. И вид у них был весьма и весьма недружелюбный! Ярл был чуть жив, Лузай надеялся перехитрить дикарей, заставить их поверить в то, что мы неистребимы, всемогущи… Но я-то прекрасно понимал, что ничего у него из этого не получится! А потому единственное, что нам оставалось, так это встретить свою смерть достойно, как и положено настоящим воинам! Пока нас несли в поселок, я уже немного ослабил путы, связывавшие мои запястья. Теперь же, лежа на земле, я их и вовсе снял. И вот теперь мне бы только незаметно дотянуться до меча, вырвать его из ножен, вскочить и броситься в толпу…
И мне еще подумалось: глупцы! первым делом нужно отнимать у пленников оружие, а уже потом приниматься за все остальное!
Но тут один из стариков — как я потом узнал, старший старейшина резво шагнул ко мне, склонился, вырвал меч из ножен…
И, улыбаясь, сделал так — провел подушечкой большого пальца вдоль по лезвию — меч почернел, растрескался и развалился. Я оробел. Меня трясло от ужаса. Ну все, подумал я, сейчас меня убьют!
Но старик уже отвернулся от меня, шагнул к Лузаю, протянул к нему руку и, снова дружелюбно улыбаясь, попросил:
— Меч! Нож!
Лузай покрылся пятнами и задрожал еще сильней меня! И тихо, едва слышно, прошептал:
— Но без меча я не жилец! Я без меча умру!
Старик застыл, подумал… и сказал:
— Тогда… Смотри! Не обнажай его против нас! Не обнажишь?
— Н-нет!
— Поклянись.
Лузай свел пальцы крестиком. Старик согласно закивал… и посмотрел на ярла. Ярл и не думал клясться. Тогда старик подошел к нему, сел перед ним на корточки и принялся смотреть ему прямо в глаза. Смотрел, смотрел…
И ярл закрыл глаза. Я думал, что он умер. Но он был жив, он после нам сказал: «Старик околдовал меня; он выпил мои силы. Но хуже этого — он выпил весь мой гнев! Теперь я не могу сражаться с рыжими!»
Но это мы узнали только ночью. А днем…
Днем дальше было так. Усыпив нашего ярла, старик расстегнул ворот его рубахи и долго рассматривал шрам, потом подозвал других старейшин, те тоже внимательно рассматривали и даже трогали шрам, и совещались на своем тайном наречии… А после принялись расспрашивать нас о том, как был убит ярл Айгаслав и как он после ожил.
Я сразу отказался отвечать — сказал, что ничего толком не знаю. Конечно, кое-что я знал, но боялся сболтнуть по своей глупости что-нибудь лишнее. Зато Лузай много рассказывал! Рассказ его был лжив и страшен. Если верить Лузаю, то выходило, что наш ярл Айгаслав время от времени умерщвлял сам себя, а после оживал — и тогда в Ярлграде происходили невообразимые бедствия. Вот что он им наплел!..
А дикари во все это поверили. Но как! Они сказали:
— Это очень хорошо. Человек, умеющий много раз оживать после смерти, сможет служить нам очень долго. Он будет нашей Старшей Белой Глиной! Мы будем убивать его и убивать, а он вновь оживать и оживать, а мы его опять, опять!
И они были счастливы! Старейшины самодовольно ухмылялись, толпа восторженно шумела. Еще бы им не ликовать! Лузай пытался урезонить их; он говорил:
— Глупцы! Когда ярл оживал, случались жуткие несчастья. И то же будет и у вас.
— Нет, — отвечали дикари. — У нас так не будет. У вас беды случались от того, что ярлу отрезали голову и тем самым давали его неистребимому духу возможность вырваться из тела еще здесь, на земле. Вот он и лютовал. А мы не будем резать ярла — мы будем его жечь, и тогда его дух вместе с пеплом будет устремляться к Небу, а Небо после будет возвращать его нам вместе с дождем, ярл снова будет оживать, а мы его опять будем жечь на костре!..
И они были счастливы. А мы с Лузаем были в ужасе — особенно после того, когда нам вымазали лица белой глиной и сказали, что завтра рано утром нас с ним отправят в дальние селения, ну а сегодня мы еще переночуем в землянке Старшей Белой Глины — так они теперь называли ярла Айгаслава. Его, конечно, тоже вымазали глиной.
Потом нас отвели — а ярла отнесли — в землянку, которая была расположена у самых ног истукана Чурыка.
— Ну что ж, — сказал на это Лузай, — по крайней мере, нас хоть сегодня не сожгли. А что будет потом, это мы еще посмотрим!
А я, честно признаться, уже ни на что не надеялся. Когда нам принесли еду, то я к ней даже не притронулся.
— Глупец! — сказал Лузай. — Ешь! Сил не будет.
— И не надо!
— Вдвойне глупец!
И он сначала съел свое, потом мое. А ярлово не тронул. Сказал: