— Ты, конечно, можешь убить меня. Ты даже можешь убить всех здесь сидящих. Но это ничуть не приблизит тебя к тому, чтобы мы посчитали тебя равным себе. Ибо все мы — живые люди, и собрались здесь для того, чтобы вести между собою тяжбы. В законе так и сказано: тяжба — дело живых. А ты сам знаешь кто! Подземный человек увел тебя в скалу, и, значит, ты умер для нас, ибо если кто-то оттуда порой и возвращается, то это уже не живой человек. И ты такой же — не живой. Теперь можешь убить меня, убить нас всех, но все равно равным с нами мы тебя не посчитаем!
Я усмехнулся, я не оробел. Я ведь заранее знал, что примерно так оно и будет. И знал, как надо на это отвечать. И я ответил:
— Не в моем обычае перед кем-то оправдываться. Я знаю, кто я есть, что мне принадлежит. Я — ярл Айгаслав, я живой человек, Счастливый Фьорд — это моя земля, Сьюгред — моя жена, а Акси — мой окольничий. Но, делая снисхождение к твоим сединам, Аудолф, я расскажу тебе и всем твоим сородичам, куда увлек меня подземный человек и как я после оттуда выбрался. Ну а когда вы узнаете, кто именно посчитал возможным сохранить мне жизнь, то, думаю, тогда вы с превеликим удовольствием согласитесь вести со мной тяжбы.
— Возможно, что и так, — с опаской сказал Аудолф. — Итак, мы слушаем.
И я взялся рассказывать. Теперь, вспоминая свой тогдашний рассказ, я должен признаться, что кое-что я тогда не договаривал, и потому на этот раз я расскажу все заново. Итак, меня окликнул странный низкорослый человек, и я вошел в скалу. Каменная дверь за мною с шумом затворилась…
И наступила тишина. А тьма вокруг была такая, как будто меня и впрямь замуровали в стену. А ждал-то я, увы, совсем иного! Ольми не раз рассказывал, что Там он попадет в богатые и ярко освещенные палаты, где в каждой горнице стоят накрытые столы, за которыми пируют самые отважные воины. Им там вольготно и весело; устав от возлияний, они встают из-за столов и рубятся, и падают убитыми, и наступает ночь, а утром они вновь встают живыми, невредимыми и вновь садятся пировать, а после вновь берутся за мечи — и так будет всегда, пока стоит земля и светит солнце. А я куда попал? Тьма, тишина вокруг. И я еще немного постоял, прислушался, но так ничего и не услышал. И тот, кто заманил меня туда, молчал.
— Эй, странный человек! — гневно воскликнул я. — Ты где?
Но он мне не ответил. Быть может, если бы я начал умолять его и унижаться перед ним, то он и отозвался бы. Но это не по мне! Хальдер призвал меня — и я его найду, чего бы это мне ни стоило! И я… Хрт, Макья, не оставьте!.. и я пошел — так просто, наугад. Тьма, повторю, стояла непроглядная, а место, где я оказался, было неровное и каменистое, и потому я то и дело оступался и падал в глубокие ямы, а то натыкался на встававшие на моем пути валуны… Но я не останавливался — шел. И сколько я так шел, я не знаю, ибо там, где я был, нет времени, и там, наверное, можно плутать до той поры, пока стоит земля, и лишь тогда, когда она развалится и разлетится на куски, а наш Великий Хрт…
Вдруг мне почудилось, что где-то очень далеко впереди раздаются тяжелые удары молота. Мне сразу вспомнились рассказы о несчастных, которые обречены подземцами на рабство — и потому я замер и прислушался. И долго так стоял и слушал, слушал, слушал… И догадался, что это вовсе не молот. А это меч гремит! Меч рубит по скале. И голос этого меча мне хорошо знаком… Да это же меч Лузая! И он, Лузай, зовет меня, подсказывает путь. Но…
Да! Это теперь я знаю, как погиб Лузай, и знаю, что он мне не враг, что он ушел только затем, чтобы спасти меня. Ну а тогда я думал так: а, будь что будет, что суждено, то сбудется — и двинулся вперед, на зов меча Лузая. Было по-прежнему темно, тропа была очень неровная, она сильно петляла между скал, однако Хрт поддерживал меня, и потому я ни разу не упал.
Вдруг меч затих. Зато я теперь ясно слышал шум прибоя. Что ж, хорошо! Прибой — это море, а море — это широкая, открытая дорога. Значит, Лузай был настоящим воином, он спас меня, и если я вернусь, то обязательно отблагодарю его самым щедрым образом. Ну а пока…
Когда я, кстати, был уже довольно-таки близко от берега, то услышал множество рассерженных, невнятных голосов. Судя по тому, что мне удалось разобрать, я понял, что какие-то мне незнакомые люди готовятся к отъезду и уже грузят последнюю кладь на корабль. Вполне возможно, что им со мной совсем не по пути. Однако, что еще возможнее, другого корабля мне здесь вообще никогда не дождаться! А посему…
— Эй! — крикнул я. — Погодите! Возьмите и меня с собой!
Незнакомые люди тотчас замолчали, а потом один из них спросил:
— Ты кто такой?
— Айга, стрелок.
Они некоторое время совещались между собой, а потом уже другой голос спросил:
— Это не ты ли был у Гуннарда и очень метко бил воронов, а после, не побоявшись, метил самого Вепря?
— Да, это я.
— Ну а сейчас ты куда собираешься?
— В Чертог. Хальдер Счастливый звал меня. И я очень спешу!
И мне ответили:
— Ну что ж, неплохо сказано. Иди! Мы ждем тебя.
И я пошел к ним, взошел на корабль. Было совсем темно, я ничего не видел. Даже весло, и то я нашел только на ощупь. И тотчас же:
— Р-раз! — крикнул кормчий. — Р-раз! Р-раз!
И мы гребли, гребли, гребли, гребли! Пот застилал мне глаза, я задыхался…
А вот усталости я совсем не чувствовал! И думал: так можно грести и день, и два, и пять. А хоть бы и всю жизнь! А жизнь здесь бесконечная, здесь смерти нет, нет никакой усталости, нет робости, нет даже, говорят… Так что греби, ярл Айгаслав, спеши, Чертог зовет тебя, ждет Хальдер, хей! И я, как и все остальные, греб, греб, греб, греб. Корабль шел легко, не рыскал, а ветер был попутный, ровный. А вот уже и тьма мало-помалу разошлась и небо стало серым. Но серым оно было не от того, что оно было затянуто тучами, а просто там, в том небе, солнца не было. Совсем! Также и тамошнее море было серое, и серым был наш корабль, и только в серое были одеты мои спутники, и серыми были щиты, и серый парус, серые весла. И сам я был таким же серым! В другой бы раз я, может быть, и оробел, но здесь там, где я был тогда — нет места робости. Нас, знал я, ждет Чертог! И Хальдер! Он там сидит в богатой, ярко освещенной горнице, пирует, вспоминает о былом, он сыт и пьян. А здесь пока…
Здесь, впереди, прямо по курсу нашего корабля, уже виднелась черная полоска берега. Берег был низкий и, наверное, болотистый.
— Р-раз! — командовал кормчий. — Р-раз! Р-раз!
И мы гребли. Потом, немного погодя, увидели: над берегом поднялся черный дым.
— Ага! — воскликнул кормчий. — Нас заметили! Р-раз! Навались! Р-раз! Не скучай! Нас ждет Чертог!
И мы прибавили, гребли быстрей, быстрей, быстрей. Теперь, с каждым гребком вставая со скамьи, я четко видел, как на берегу забегали.
— Р-раз! — надрывался кормчий. — Р-раз!
Весла мелькали все быстрей. На берегу уже стояли в линию. Они и луки уже подняли. И…
Вж! Вж-вж! Вж-вж! — в нас полетели стрелы. Тот, кто сидел возле меня, вскочил… И с хрипом повалился на скамью — стрела пробила ему грудь. Досталось и другим. И продолжало, продолжало доставаться! А кормчий:
— Р-раз! Р-раз! Р-раз! Чертог! Хей! Хей!
И мы гребли. И догребли-таки! Под днищем заскрипел песок, корабль накренился, замер.
— Хей! Хей! Чертог!
Мы стали прыгать за борт. А они все стреляли, стреляли. Мы вышли на берег. Они нас встретили. Но мы были напористей и злей — и они побежали. Мы гнали их, рубили. А берег там и вправду был болотистый, никто из них не убежал — все полегли. Когда же битва кончилась, я думал, что сейчас начнут грабить убитых — срывать с них обручья, перстни, амулеты…
Но нет, никто там никого не грабит — нет там такого обычая. Кормчий убрал меч в ножны и велел, чтобы мы строились в походную колонну. Мы построились. Я посчитал — из сорока нас теперь оставалось только двадцать. Ну что ж, значит, не каждому дано пройти весь этот славный путь до конца!
— Хей! — крикнул кормчий, и мы двинулись…
В болото. Болото было топкое и смрадное. Мы шли и шли и шли. Тропа сильно петляла. Здесь, на земле, я быстро бы выбился из сил, а там мне было все равно, сколько идти — я там не чувствовал никакой усталости. Зато я видел, что чем дальше мы идем, тем небо над нами становится все светлее и светлее. Что ж, это добрый знак! Вот только мои ноги с каждым новым шагом все глубже и глубже проваливались в топь. А вот…
Там, где-то впереди, раздался дикий вой! А вот и топот, ржание! А вот…
Я, увязший по пояс в болоте, видел вокруг себя лишь кочки да кусты да спину идущего впереди меня воина. Я поднял меч, прикрыл им голову…
Визг! Топот! Ржание! Разящие клинки! Это отряд вооруженных всадников галопом мчался по болоту. И мчался прямиком на нас! И вот уже… Я попытался увернуться — не успел, и мне — копытом в грудь! И я упал. А мне по голове копытом! По спине! Еще! Еще! Еще!..
Очнувшись, я с трудом поднялся. Кочки, кусты вокруг. Воин, который шел впереди меня, бесследно исчез. А остальные где? Я что ли, один здесь остался?!
— Хей! Хей! — раздался голос кормчего. — Есть кто-нибудь?
Мы стали откликаться:
— Есть. Есть. Есть…
А шестерых не досчитались. И дальше двинулись. Еще прошли…
И снова наскочили всадники. На этот раз я, выбравшись на кочку, рубился с ними, одного сразил. А после сам упал, опять меня топтали…
Но после, когда все затихло, и я — среди других — ответил кормчему:
— Есть. Жив.
На этот раз нас уцелело всего пятеро. Мы снова двинулись, прошли…
И вновь раздался топот! И я опять разил, опять меня топтали…
Ну а придя в себя, я встать уже не мог. Лежал, уткнувшись в грязь, и ждал, когда же вновь они появятся, когда же наконец они меня затопчут так, чтобы я уже не встал и не очнулся, чтобы вообще… Но тут вдруг прямо надо мной раздался голос кормчего:
— Айга, Чертог!
Мне стало очень радостно. Чертог! Великий Хрт, значит, все это правда! Чертог! Обитель избранных! Покоев там — неведомое множество, и всюду на скамьях пуховые подушки, на стенах много всякого оружия, в каждом покое разведен огонь, а на огне где мясо жарится, где рыба, а где дичь, а на столах — вино и всякие закуски. И всюду чисто прибрано! А к окнам подойдешь…
А я лежал в грязи, я не мог пошевелиться. Я даже не мог открыть глаз. Тогда кормчий перевернул меня на спину и рукавом утер мое лицо. Но я по-прежнему лежал совершенно неподвижно и ничего вокруг не видел. Тогда он пальцами открыл мои глаза…
И я увидел небо. Оно было белое-белое, настолько белое, что и смотреть нельзя. Я повернул голову в сторону…
И увидел Заветный Чертог. И он предстал передо мной точно таким, каким я и ожидал его увидеть: стены его были сложены из ярко-красных — в два обхвата — древков копий, а островерхая крыша покрыта черными железными щитами. И окна все распахнуты. А вот и двери открываются — одна, вторая, пятая… А их, вы это тоже знаете, в Чертоге сорок девять; то есть откуда ты к нему ни подойдешь, везде перед тобою будет дверь! И вот те двери открываются, из них выходят люди…
Да, просто люди, а не воины! И эти люди были очень низкорослые. Великий Хрт, что это может значить? Или, быть может, я что-то не так рассмотрел? Ведь я лежу внизу, в болоте, Чертог же возведен на вершине крутого холма, и этот холм очень высок — стреле не долететь до тех дверей. Даже моей стреле, хоть я, скажу без лишней скромности, очень хороший стрелок…
А! Что тут говорить! Я сел и осмотрелся. И слева, и справа, и сзади от меня было болото. А впереди, вверх по холму, возвышался Чертог. В Чертоге из дверей выходят низкорослые люди, выкатывают камни…
И начинают сталкивать их вниз, на нас! Великий Хрт, какой это был оглушительный грохот! Какой был крик!..
Да, крик! Ибо и слева, и справа от нас вставали из болота воины и устремлялись вверх, к Чертогу. Откуда были эти воины — как знать! Окрайя ж велика и в ней без счета…
Х-ха! И вот теперь вот эти воины бежали вверх, кричали! А камни их сбивали и сбивали! И воины катились вниз! Камни катились вниз! Катились — с грохотом! А что такое грохот? Это песнь! Я встал, взялся за меч…
Кормчий схватил меня за локоть, удержал. Я вырвался, спросил:
— Чего тебе?!
— Я — Рунгвальд, — сказал он. — Меня еще зовут Черный Кулак. Запомнишь?
— Да.
— Тогда прощай.
— И ты прощай. Хей!
— Хей!
И мы, как и все остальные воины, до этого лежавшие в болоте, побежали наверх, к Чертогу. Я не могу сказать, что мне тогда было очень страшно. Страшно тогда, когда ты чего-то ждешь. А тут ждать было некогда. Камни сбивали нас, мы падали, вставали, вновь бежали. Сперва Рунгвальд держался впереди меня, а потом я потерял его из виду. Да и Чертога я уже не видел, а видел только камни, камни, камни. И я бежал, кричал, размахивал мечом. И, добежав, ударил низкорослого — и тот упал. Я на второго кинулся, ударил…
Тут и меня ударили — и я упал прямо в распахнутую дверь, вскочил…
Хей! Х-ха! Я был уже в Чертоге! И там и впрямь пол был сплошь усеян золотым песком, вдоль стен стояли медные скамьи с пуховыми подушками, а при скамьях стояли широкие столы, правда, еще пока что не накрытые, а на стенах висело много всякого оружия. И всюду было очень чисто прибрано…
А ведь народу там было полно! Но все вели себя с достоинством: кто молча восседал вдоль стен, кто грелся у огня — огней было достаточно, — а кто расхаживал взад-вперед и без лишнего зазнайства поглядывал по сторонам. А если кто встречал знакомого, то отходил с ним в сторону и там тихо с ним разговаривал. И вообще, в Чертоге было тихо и светло, тепло…
Но Хальдер где? Я осмотрелся, перевел дыхание. Потом, стараясь не шуметь, не привлекать к себе ненужного внимания, привел одежду и оружие в должный порядок — и уже только после этого стал, как и кое-кто из прочих, расхаживать по горнице. И я долго так там расхаживал, поглядывал по сторонам и все пытался отыскать знакомое лицо…
Как вдруг услышал: «Айга!», тотчас обернулся…
И наконец увидел Хальдера! Хальдер — в своем привычном одеянии — сидел в почетной нише на высокой массивной скамье. И я, признаюсь, тогда довольно оробел, хоть он и был такой же, как всегда, ничуть не изменившийся, как будто и не приезжал посол, и я не предавал…
Вот только его меч, лишенный ножен, был, совсем не по его обычаю, просто заткнут за пояс. О, обнаженный меч! Меч Хальдера! Волшебный меч! Я мысленно взмолился: «Хрт! Наставь меня! Дай мне…»
Но только я не успел ничего у него попросить, как Хальдер уже встал и, подойдя ко мне, обнял меня, как обнимают сыновей, и долго так держал… И я, не утерпев, шепнул ему:
— Прости!
— Э! — также шепотом ответил Хальдер. — Разве теперь это важно? Куда важнее вот что: как ты попал сюда?
Я… Честно вам скажу: я думал, что я упаду! Кровь бросилась мне в лицо! И я не своим голосом сказал:
— Но ты ведь… звал меня!
— Я?! — Хальдер даже отстранился. — Я?! Звал?!
— Д-да. Ты.
— Когда?!
— Когда ты уходил на корабле. Горел — и закричал, призвал меня. Вот я и пришел.
Он помрачнел, задумался… А после, осмотревшись, прошептал:
— Как это было? Только коротко!
Я ему коротко и рассказал о том, как он горел, потом — что мне сказал Белун. Хальдер опять долго молчал, а после нехотя сказал:
— Твои боги изгнали тебя.
— Но за что?!
— Да, видно, есть за что… Где мои ножны, Айга?
Я приоткрыл полу плаща. Мой меч был в его ножнах. На ножных — странные значки. Мне показалось, что они светились. Хальдер спросил:
— Ты что, пытался их прочесть?
— Да, — сказал я.
— Вот и ответ!
— Но почему?
— А потому что я предупреждал тебя. Ты слово мне давал! А сам…
И Хальдер замолчал и снова осмотрелся. Потом тихо сказал:
— У нас еще будет довольно времени, чтобы все как следует обговорить. Ну а пока…
Вдруг закричал петух. Все сразу оживились.
— Пир! Пир! — послышалось со всех сторон.
А на столах, которые еще мгновение тому назад стояли не накрытые…