И точно! Вот загорелись весла, затрещали. И задрожали… Вздыбились! И опустились! Снова вздыбились! И голос из огня:
— Р-раз! Р-раз! — командовал.
Ха! Это ж голос Хальдера! Вот он встает, вот поднимает меч и вновь кричит:
— Р-раз! Р-раз!
А весла поднимаются и опускаются! А вот уже я вижу и гребцов: вот Бьяр, а вот Ольми, а вот еще, еще, еще… А этого не знаю, но вижу — это тоже белобровый. Х-ха! Х-ха! Да это же все те, что некогда явились сюда вместе с Хальдером! А вот теперь они все вместе и уходят. А я что остаюсь?
И вдруг:
— Хей! Кто со мной?! — раздался голос Хальдера.
Я вздрогнул, думал — показалось. Я оглянулся…
Нет! Вон как они все оробели — и Айгаслав, и Верослав, и воеводы, воины. Даже волхвы, и те, оцепенев, молчат.
А Хальдер:
— Хей! Я ухожу! Спешите! Хей!
Я снова повернулся к кораблю. Огонь уже добрался до верхушки мачты, огонь уже был так силен, что я не видел ни гребцов, ни Хальдера. Я слышал только крик:
— Хей! Хей!
Как будто вновь я в Руммалии, вновь мы идем на приступ, вновь перед нами Влакернская башня. И я…
Я тоже закричал:
— Хей! Хей! — и бросился к костру…
Меня схватили, повалили наземь. Я вырывался — меня били. Огонь ревел, гудел, но я огня не видел — меня лицом вдавили в землю. Айга кричал:
— Ножом его! Ножом!
Ножом кололи. Было больно…
Но эта боль меня и успокоила, и я затих. Меня еще немного подержали, а после, убедившись в том, что все уже прошло, мне позволили подняться.
Когда я встал, корабль уже сгорел. Айга сказал:
— Питья ему!
Волхв подал мне питье — отвар какой-то, жирный и противный. Я выпил, отошел к своим…
Да, кстати, все уже закончилось. Нам велели возвращаться к кораблям, и мы пошли. А ярлам было сказано остаться.
У кораблей, на берегу, был пир. Сидели, поминали Хальдера. И было много чего сказано. А я молчал, я только слушал. И понял: и другие тоже видели гребцов и тоже слышали призывный крик Хальдера. Теперь только об этом все и говорили. Ну и еще все, конечно, говорили о том, а что же теперь будет с нами дальше. Конечно, в Руммалию мы уже не пойдем, ибо кому теперь вести? Ярл Айгаслав и в первый раз был против Руммалии, ну а теперь… А кто он, вообще, теперь? Он разве старший ярл? Он был старшим при Хальдере, но Хальдер мертв и меч его сгорел, а со своим мечом ярл Айгаслав ничуть не старше Верослава. И вообще, Тэнград теперь отложится, как прежде отложился Уллин. А мы чем хуже, а? Мы, глурские, до Хальдера ни разу никому не кланялись. И больше кланяться не будем. Да, может, мы уже не кланяемся. Может, наши ярлы уже отложились, может, они для того и остались на кумирне, чтобы сказать об этом Айге. А после, говорят, все они, пока что старший и пока что младшие, пошли и сели в тереме, и затворились. И вот темно уже, а они все никак не выходят. У них там Круг, по-ярльски — Ряд. В последний раз, еще при Хальдере, Ряд превратился в сечу. Троих тогда снесли в курган, четвертого скормили псам. А нынче…
Да! Я встал и повелел своим людям гасить костры и лечь в кольчугах, при мечах.
— Зачем?
— А так! Вон, посмотрите на других!
И точно: был той ночью пир, но пир какой-то странный. Все были начеку, все ждали большего.
Все ждали. А дождался только я! А было это так. Уже почти все полегли и стан затих, костры уже погасли. Здесь мы, а здесь река, в каких-то двадцати шагах от нас. Но тьма в ту ночь была такая густая, что я реки совсем не видел. И вот лежу я, щит под головой, меч под рукой, и думаю. Да нет, даже не думаю, а просто знаю, что завтра будет сеча. А может, и еще сегодня ночью. Но сеча тогда хороша, когда ты приходишь в Руммалию, а там есть Город, а в том Городе есть добыча. То есть мне только тогда хорошо, когда я знаю, кто мой враг, и что можно взять у этого врага, и как потом обо всем этом рассказать. А что здесь? Вот сейчас прибежит мой — глурский ярл из терема и закричит: «Бей!» А кого? Да он и сам пока что не решил, кого. Да и потом: ведь я не пес, чтоб мне сказал «Куси!» — и я сразу кидался и кусал. Я воин, у меня есть меч, я целовал его на верность Хальдеру и Айгаславу. Да, Хальдер уже мертв. А Айгаслав, так говорят, теперь наш враг из-за того, что дал прикончить Хальдера. Все может быть! Но Хальдер хорошо ушел, он Айгаслава не корил, он только звал с собой всех, кто захочет. Я хотел…
Вот так я думал. И заснул. И вдруг…
Кто-то шепнул:
— Лузай!
Я встрепенулся. Открыл глаза. Но, повторяю, тогда было так сильно темно, что я не смог рассмотреть, кто же это здесь, в траве, возле меня. Хотя тот человек лежал совсем рядом со мной! Я поднял голову…
Но он сделал знак, чтобы я не шевелился. Я снова лег и ждал. Тот человек… Враг так не поступает, подумал я про него, враг сразу бы убил меня. А этот хочет говорить со мной. Пусть говорит!
И человек вновь зашептал:
— Лузай! Теперь я знаю, как тебя зовут. Мне на пиру сказали…
— Ярл!? — поразился я.
— Да, это я, — ответил Айгаслав. — Пока что ярл, — и усмехнулся.
— Зачем ты здесь?
— Ушел. Пусть пока ищут в тереме. А я… Совсем уйду!
— Куда?
— А к Хальдеру! Пойдешь со мной?
— Но Хальдер…
— Да! Сам видел, что сгорел, сам поджигал. И что с того?! Ведь он же еще звал с собой, и ты хотел идти. И я хотел. И вот я теперь ухожу. А ты? Пойдешь со мной?
Мне стало жарко. Я думал: может, это сон? Но Айгаслав сказал:
— Я все равно уйду. Я и один найду дорогу. Вот что со мной, смотри!
И показал. Но я не рассмотрел, ведь тогда было, я уже говорил, очень темно. Тогда я попросил:
— Дай.
Айга дал. Я стал ощупывать. То были ножны от меча. Пустые…
— А меч? — спросил я.
— Меч сгорел. Сегодня, на костре.
— Меч Хальдера?!
— Да, он. А это его ножны. Они невредимы! И, значит, они приведут меня к нему! А твой корабль — лучший среди лучших. Дорога — неизведанная, дальняя. Не боязно?
— Нет. Нет!
Потом я часто спрашивал себя: зачем я это сделал? Я же даже не спросил у Айгаслава, что же у них там было в тереме, чей у них вышел верх, и вообще, о чем они там спорили…
Я только шепнул ему:
— К воде! А я сейчас их подниму. Давай!
2
Лузая слушать — только время тратить. Кто вел корабль? Я, Айгаслав. Так что меня и слушайте. Было так. Когда мы ночью ушли из Ярлграда…
Нет, не годится. Сначала я лучше расскажу вам про руммалийцев и про Верослава. Посол, увидев раскаленный меч, вдруг прикусил губу — аж до крови — и закричал, и захрипел, и зашатался, и упал. Мы кинулись к нему, а он уже был мертв. Подали нож, разжали ему зубы. У него во рту были какие-то колючие осколки. Чурпан сказал:
— Это у них есть такие пузырьки, называются «стекло». В них они носят яд. От яда он и кончился.
Я встал, задумался. Кто-то сказал:
— Позвать бы Хальдера. Он бы…
Но я гневно прервал его:
— Он спит! — потом еще подумал и спросил: — Где остальные руммалийцы?
Пошли за остальными. Привели. Когда они увидели мертвого и почерневшего от яда посла, то очень испугались и принялись кричать, что ничего не знают и не понимают, что их посол — не их хозяин… Ну, и другое, то же самое. А я велел, чтобы их пытали. Я понимал, что это бесполезно, что его слуги и действительно глупы и ничего не знают. Но мои воины были тогда в ужасном гневе! Если посол вдруг взял да отравился, говорили они, то значит, это неспроста, значит, он что-то скрывал, что-то знал!
Слуги очень кричали — как дети. И я тогда не выдержал и повелел, чтобы их скорей свели во двор, отдали псам… И чтобы посла тоже отдали…
И так и было сделано. Тогда я повелел, чтобы все ушли, а остались только воеводы. Опять сели за стол. И вот только тогда я и сказал:
— Хальдер убит.
Мне не поверили. Но крика не было — спросили сдержанно:
— Как это были?
— А так, — сказал я. — Отравили.
— Но он же и к столу не подходил!
— А и не надо подходить. Смерть — не ленивая, она сама придет.
— На чьих ногах?
— На руммалийских.
И я им рассказал, как было дело. И объяснил, что только после уже понял, зачем это посол так домогался передать «покорный поцелуй от ярлиярла».
— О! — гневно закричали они. — О!
Но я-то видел, я ж ведь не слепой — одни поверили, другие не поверили. Чурпан поверил, Шуба не поверил. Крыж не поверил, Вавыр не поверил… Но я об этом промолчал. Встал и сказал:
— Пойдем! Он там один скучает.
И я вернулся к Хальдеру, и воевод с собой привел. Хальдер совсем уже распух, лежал, раскинув руки. Мне помогли, я посадил его к стене, прикрыл его медвежьей шкурой, чтобы ему было тепло, руки ему сложил, как надо, и в правую дал меч, а в левую рог. Рог, кстати, Шуба прихватил — он про рога и про вино никогда не забывает.
Но Хальдер не любил вино, и потому я повелел — и нам принесли его любимую настойку, на грибах. Она не то чтобы горькая и крепкая, но уж очень хмельная. Кто пьет ее с непривычки, тот видит много всякого, пугается и кричит как безумный. Но Хальдер долго приучал меня к ней, я его настойки не боюсь — мне от нее только легко становится.
А вот тогда такого не было. Я мрачен был. И зол! И пил и пил, смотрел на Хальдера, прикидывал… А после вдруг (да нет, совсем не вдруг!) я принялся рассказывать о той поре, когда был Черный Бунт.
— Вот здесь, — сказал я, — я тогда лежал. А он вон там стоял, возле окна. И Бьяр был с ним. А бунтари внизу, у самого крыльца, их было очень много. Хальдер и Бьяр стреляли в них и попадали. А я… Что я? Шесть лет тогда мне только было, совсем еще никто! Вот я и лежал под его тюфяком, и головы не поднимал. Но позже я осмелел и тоже подошел к окну, и стал подавать им стрелы. А после… Вж! И Бьяр упал, и лук его упал. А крови почти не было. Но все равно я закричал, мне было очень страшно! А Хальдер засмеялся и сказал:
— Щенок! Ты ярл или не ярл? Лук подними! Не видишь — я один остался!
Я поднял лук.
— Стреляй!
— Я не могу!
— Стреляй, я говорю! Вон, сколько их! Не промахнешься!
И он опять стрелял. И попадал. Тогда я тоже взял стрелу и заложил ее, а после… Рвал, натягивал — а лук не поддавался!
А Хальдер мне опять сказал:
— Щенок! Щенок! Щенок!
И тут я очень разозлился! И снова потянул за тетиву — и тетива пошла, лук заскрипел и я прицелился. А после… Вж! И я попал в него! Тот человек упал! На нем была такая вот кольчуга — почти как у тебя, Вавыр… Да ладно! Хальдер засмеялся, отбросил лук, схватил меня, прижал к груди и закричал:
— Ярл! Настоящий ярл! Ибо твой первый враг убит твоей рукой! А я твой раб, ярл Айгаслав! И завтра же…
Назавтра, так закончил я, да вы все это видели, и все это и сейчас хорошо помните, я вышел к вам, воссел в седло и поднял меч. Вот так я стал над вами настоящим ярлом!
И тут я замолчал. И все они молчали. Но вдруг… Я же вам уже сказал: настойка очень крепкая…
Вавыр зло выкрикнул:
— Мой брат!
— Что «брат»? — спросил я у него, как будто ничего не понимаю.
— Брат, говорю! — еще злее повторил Вавыр. — То был мой брат. И ты убил его!
Вавыр вскочил, взялся за меч… Но, к его чести, так и замер, не набросился. А я сказал:
— Я и тебя убью.
И встал. И все они вскочили и разбежались по углам. А мы с Вавыром подняли мечи, сказали нужные слова — и взялись биться.
Он бился хорошо. Я бился еще лучше. И я убил его! И он упал. Я закричал:
— Рабы! Убрать его!
Пришли рабы и унесли Вавыра. Это большой позор, когда тебя убитого уносят не твои боевые товарищи, а какие-то грязные рабы. Но я тогда был очень зол на Вавыра и потому призвал рабов.
Потом, когда Вавыра унесли, а мокрый от его крови пол посыпали песком, я повелел — и мы снова сели. И долго мы молчали! Потом я поднял рог, сказал:
— Нальем еще. И Хальдеру нальем!
— Что, Хальдеру? — переспросил Чурпан. — Но разве он сегодня пьет?
— А ты проверь! — сказал я.
Чурпан встал, подошел к Хальдеру, с большой опаской взял его рог, перевернул…
Рог оказался пуст. Я засмеялся и сказал:
— Он выпил за Вавыра. Налить ему еще! Он снова хочет пить. Вот только теперь за кого?
Чурпан опять налил — сначала Хальдеру, а после мне, а после всем остальным. Я поднял рог, спросил:
— Кто еще хочет говорить — после Вавыра?
Никто не отозвался. Х-ха! Тогда я так сказал:
— Что ж, будем пить молча. И чокаться тоже не будем — чтобы Хальдер не услышал нас и больше не просил ему налить. Так или нет?
Все согласно закивали. Так мы и сделали — пили молча и не чокались. И вообще, это было забавное зрелище! Потому что вы бы только видели, как все они косились на рог Хальдера! Но рог пока что оставался полным до краев, они не знали, что им и думать, чем же все это кончится…
А я два раза посылал гонцов к Забытым Заводям и принимал от них ответы, спускался вниз и раздавал распоряжения, и снова поднимался к ним, садился среди них и мы снова молча, не чокаясь, пили.
Только под утро я отложил рог в сторону и лег — в ногах у Хальдера. А воеводам повелел, чтобы они убирались прочь и ждали меня там, внизу.
И так я лег, сразу заснул — и крепко, очень крепко спал до той самой поры, пока ко мне не заявился Верослав.
Как только он вошел ко мне, я сразу понял, какое именно дело он затевает. Но я по-прежнему лежал в ногах у Хальдера и не спешил вставать. А что? Я — старший ярл, а он мой младший, он при моем стремени. Да и потом, он не так глуп, чтобы спешить.
И так оно и было. Сперва ярл Верослав сказал мне нужные при таком случае слова; он был почтителен и сдержан. Я пожелал, чтобы он сел. Он сел. Тогда я тоже сел, взял рог, потом я и ему дал рог, велел, чтобы нам принесли настойки и еды — и сразу отослал раба, налил себе и Хальдеру, а уже только после Верославу. Тэнградский ярл прищурился… и пить не стал, воткнул рог в пол и вдруг спросил:
— А если я сейчас тебя убью, что будет делать Хальдер?
— Он промолчит, — тихо ответил я. — Но рог его не пересохнет.
— Почему? Ведь это ты его убил.
— Не я. Это посол.
— Ложь.
— Придержи язык! Заступник Хрт тому свидетель!
И я, как и положено, сложил два пальца крестиком. Хрт — это палец указательный, а Макья — это средний. Солжешь — и эти пальцы у тебя срастутся. И как ты тогда будешь стрелять из лука? Ведь между ними ты стрелу и держишь, ими же ты натягиваешь тетиву, а Хрт тебе в это время подсказывает, как надо брать прицел, выше или ниже, а Макья сетует — а надо ли стрелять? одумайся! Вот, все они такие, эти женщины…
— А он об этом знал? — спросил ярл Верослав.
— О чем? — спросил я и поспешно развел пальцы.
Он заметил это, рассмеялся и сказал:
— Понятно! И вот за то я тебя и убью.
— За что?
— За то, что вы с послом стояли заодин и уморили Хальдера.
— Нет, — сказал я насмешливо. — Нас было трое.
— А третий кто?
— А вот он самый — Хальдер. Он мне потом так и сказал: «Ты прав!»
— Прав! — зло воскликнул Верослав. — А что еще он мог сказать? Он умирал уже, поди, когда это сказал.
— Да, умирал, — согласно кивнул я. — Но перед смертью разве лгут?
Ярл Верослав смолчал — крыть было нечем. А я опять сказал:
— Теперь о Руммалии. Хальдер желал, чтобы посла взяли на меч. Я так и сделал. Хальдер желал, чтоб был поход. Будет поход! Вот только распростимся с Хальдером — и сразу выступаем.
— А будет так?
Я усмехнулся и сказал:
— Тут даже клясться незачем. Иначе быть не может! Подумай сам: я самолично — уморил посла. И его слуг. Сжег их корабль, их добро. К чему это?
— К войне.
— Вот то-то же! — строго сказал ему я, как старший младшему. И также строго, как бы поучая, продолжал: — И, значит, если я первым не выступлю, то тогда первым выступит он, томнорожий. Но лучше воевать не здесь, а там. Там и теплее, и сытней. Так ты рассказывал?
— Так. Да.
— Вот и ответ. А если я и он, — и я кивнул на Хальдера, — а если я и он схватились меж собой, и я взял верх, так это наше дело. Только наше! И Хрт тому свидетелем и одобрителем. Вот, посмотри: я говорю, и Хальдер меня слышит, но молчит. И рог у него полон!