Ярл Верослав невольно глянул в рог — рог и действительно был полон…
А я, воспользовавшись этим, вырвал у Хальдера его волшебный меч и, отскочив к стене, спросил:
— А если я сейчас тебя убью? Что ты на это скажешь, Верослав?!
На это он злобно оскалился и прошептал:
— Подменыш! Пастушок!
Я замахнулся…
Он сразу упал. Но я не стал его рубить, только сказал:
— Так и лежи. Не смей вставать! А я буду сидеть и тихо говорить. Пусть те, кто пожелает нас подслушать, подумают, что мы ведем очень серьезную и тайную беседу. Потом, когда мне надоест, я разрешу тебе подняться. Ну а пока… Лежать!
И он лежал. Он даже головы не поднимал, не шевелился — вот до чего они боятся меча Хальдера! А я сидел над ним и говорил. Все говорил! Так, я сказал, что вот отправлюсь в Руммалию и разобью Цемиссия, Город возьму, отдам его на разграбление на десять дней. Пусть мои воины берут все, что им только хочется! А сам же я возьму себе только жену. Кого? А дочь Цемиссия! И там мы свадьбу и сыграем, и будет она по тамошним обрядам. Потом, придя сюда, мы с ней явимся к нашим кумирам, они нас благословят, и будет еще одна, теперь уже настоящая свадьба. А потом у нас будет много сыновей ровно двенадцать. Двенадцать сыновей — это двенадцать младших ярлов. И я их посажу в Тэнграде, Ровске, Глуре, Уллине и во всех прочих ярлских городах. А вас, всех моих нынешних тайных врагов, я приведу на капище и там казню, сожгу, развею по ветру. Так будет, Верослав! Так завещал мне Хальдер. Одна Земля — одна семья, вот так! И он был мудр, Хальдер: хоть я убил его, но он меня простил. А если ты не веришь, что простил, так я потом еще раз у него спрошу — при всех спрошу, а ты послушай! Ну, и так далее. Ну, и…
Возможно, зря я все это сказал. Но я тогда был в очень сильном гневе! И был со мной волшебный меч; я не боялся, я был храбр. Да и потом я уже знал, что первым я прикончу Верослава. Сегодня же!
Но день тогда еще только начинался. Натешившись позором Верослава и рассказав ему все, что хотел, я разрешил ему встать и сказал:
— Я мог убить тебя прямо сейчас. Но лучше я потом тебя убью. Потому что прежде всего нам нужно распрощаться с Хальдером. Иди и прикажи, чтобы уже начинали.
Он ушел. А я…
Сперва я, конечно, закрылся на засов. Потом достал свой меч и опустил его в ножны Хальдера. Честно сказать, мне было очень страшно…
Но его ножны приняли мой меч! Мне сразу стало весело. Я спрятал свои ножны под тюфяк, а ножны Хальдера — с моим уже мечом — приладил к поясу, потом одернул плащ, чтоб ножны были менее заметны. Мой плащ…
Тьфу, вот навяжется! «Плащ» — это слово руммалийское. Всю прошлую зиму Хальдер нещадно донимал меня тем, чтобы я выучил их собачье наречие, толмач дневал и ночевал у нас и все бубнил, бубнил…
Так вот; мое корзно было обшито горностаем, длинное, так что ножен из-под него почти что не было видно. Так, хорошо! Так ловко подменил…
Ха! Подменил. И Верослав сказал, что я подменыш. Да и не он один так думает, а многие. И если б только думали, так нет! Зубами скрежетали, ждали. Ну а теперь, когда Хальдер уйдет и заберет с собой свой меч, которого все они ну просто до безумия боятся, так они тотчас же…
А ножны? Х-ха! А письмена на них? Вот то-то же! И я прошел к двери, открыл ее, склонился вниз над лестницей и закричал:
— Поднимайтесь!
Ударили в бубны, завыли в рога…
Потом несли его. Я шел, держал перед собой волшебный меч. Я знал, что пока меч при мне, мне ничего не страшно. А потом? Я оглянулся раз, я оглянулся два…
И Хальдер улыбнулся мне. Ф-фу! Значит, он действительно простил меня. А если даже не простил, то ведь прекрасно понимает, что только я один и могу удержать эту Землю в единой державе. Убьют меня — и сразу все развалится. Тэнград отложится, Ровск, Глур. А Владивлад ударит на Ярлград! И многие с ним станут заодин. Но Владивлад недолго будет тешиться — придут большие корабли, а с них сойдут на берег воины и воины и воины, построятся в когорты, закричат: «Владыка! Владыка! Владыка!» И на их крик по сходням с головного корабля мерно процокают копыта; Цемиссий — как всегда, на белой лошади и в красных сапогах, в красном плаще и в красных латах — ступит на Землю. На мою Землю, Хальдер; слышишь?! И на твою — ведь это ты ее собрал. Так помоги мне, Хальдер, не оставь меня! А я тебе за то…
Но что ему «за то», я тогда так и не придумал.
И вот пришли мы на кумирню, поставили корабль. Какой-то черный, обожженный человек сказал мне:
— Меч!
Да, он был прав; пора уже. И я поднялся к Хальдеру и подал ему меч, шепнул ему: «Прости». И услышал: «За что?». «За все», — сказал я. Он мне не ответил. Тогда я прошептал: «Хрт, Макья, не оставьте!» — и сложил пальцы крестиком, быстро спустился с корабля и приказал подать огня.
Но тут вмешался Верослав и начал требовать, чтобы вместе с Хальдером мы сожгли и его воинов. Зачем? Мы так не делаем, это не наш обычай, у нас каждый уходит только сам по себе. Быть может, Верослав хотел разгневать Прародителей, а может, это было для того, чтобы Хальдер отвернулся от меня, когда я откажу ему в этой жертве — не знаю. Но я твердо сказал, что не позволю, чтобы так вот запросто жгли моих воинов. Ярл продолжал мне дерзить. Тогда я обнажил меч и двинулся к нему. Я был в ужасном гневе! Я думал: вот сейчас здесь все и кончится — я или он; пора!..
Но Верослав вдруг оробел и согласился — воинов не тронем.
Только потом уже, когда горел корабль, я понял, что его остановило ножны. А было это так: когда я доставал свой меч, то распахнул корзно — и Верослав увидел Хальдеровы ножны. И сразу обо всем забыл! Смотрел на них не на меня, не на мой меч, а лишь на них! — и соглашался: «да, да, да». А что еще он мог сказать? Ведь Хальдер принял меч без ножен и отпустил меня, не стал удерживать на корабле, а мог! Или не мог? Или я и его обманул? Или мы… Вот Верослав и растерялся, не знал, что и сказать, чем возразить. А после…
Х-ха! Даже волхвы молчали. Даже Заступник Хрт, наш грозный Прародитель, и тот, как после, на пиру сказали, как будто вздрогнул, пошатнулся…
Ну, это зря! Со страху им привиделось. Хрт не таков…
А Хальдер встал и поднял меч, командовал: «Р-раз! Р-раз!» — и весла дружно поднимались, опускались. Я узнавал гребцов — Бьяр, Гермут, Тса, Ольми… А после Хальдер закричал: «Хей! Кто со мной?!» И — снова этот обожженный человек — вдруг бросился в костер. Мы чуть его остановили. Чуть привели в себя.
Зато какое было зрелище! Мой Хальдер уходил не то что хорошо, а просто очень хорошо! Он, значит, рад был уходить! И я был рад. Я был уверен, что уж теперь-то ярлы не посмеют мне перечить. А если так, то нужно, не теряя времени, вот прямо здесь, на капище, кого укоротить, ну а кого и вообще…
И потому, как только догорел корабль, я повелел, чтобы воины спускались к берегу и начинали пировать, а ярлы оставались здесь, пред взором Хрт и Макьи. И воевод оставил вместе с ярлами — я воеводам больше доверял…
А зря! Но кто не ошибается? И вот когда все воины ушли, я повернулся к Белуну — а это наш набольший волхв — и спросил:
— Готово?
Он сказал:
— Готово. Ждут уже.
— Тогда чего стоим?
И я первым прошел мимо Бессмертного Огня, горящего меж Хрт и Макьей, потом я поклонился Хвакиру и бросил ему кость (не кость, конечно же, а золотой диргем, но все, что ты ему ни бросишь, называют костью), потом, уже в самом пороге, снял шапку и вошел простоволосым. В Жилище Прародителей никто не смеет появляться в шапке.
Жилище Хрт и Макьи небогатое: стол, лавки вдоль стола, очаг, лежанка, колыбель. Ни золота, ни самоцветов, ни покрывал ромейских, ни парчи, ни… Ничего! Хрт этого не любит. Он говорит:
— Зачем мне это все? Ни съесть, ни выпить. Только сжечь!
И потому мы всю его добычу и сжигаем. Хрт этим тешится. А Макья смотрит на огонь и плачет. И потому, когда Хрт спит, мы тайно носим Макье всякие подарки. Она их принимает, примеряет, а после прячет. Где? Мы этого не знаем. Но Хальдер говорил:
— За Хижиной. Там у волхвов есть тайные хранилища. И поэтому если вдруг, а всякое случается, ты соберешься выступать в поход, но у тебя будет в чем-то недостача, так ты приди туда и попроси у них.
— У Хрт и Макьи?
— Нет! — и Хальдер засмеялся. — У волхвов. Но тихо попроси, чтобы никто этого не знал. Пообещай, что возвратишь с лихвой. Я часто обещал. И каждый раз возвращал все до последней крупицы. А силой не бери!
Вот так он говорил, так я запомнил. И вот я в Хижине. В дальнем конце стола, у очага, плечом к плечу сидят наши Благие Прародители. Сами они из золота, а глаза у них выложены из зеленых самоцветов, а губы из красных. Зеленый — это зелень, жизнь, а красный — это кровь и, значит, тоже жизнь. А перед ними, как перед живыми, стоят мисы с кутьей и чаши. А в чашах сурья, забродивший мед, настоянный на тридцати трех целебных травах. И также вдоль стола для нас уже были расставлены мисы и чаши. И мы прошли, расселись, соблюдая старшинство. Я, как всегда, сел рядом с Хрт, следом за мной сел Верослав, за Верославом — Судимар, за ним… Ну и так далее. А по другую сторону стола, напротив нас, сели Гурволод, Миролав, Стрилейф, Шуба, Чурпан… Но место Хальдера — между Гурволодом и Макьей — пустовало. Также ни мисы ему не было дано, ни чаши. И это правильно — ведь он уже не с нами, он далеко уже, его корабль плывет к его богам. А мы сошлись не для того, чтобы его кормить или поить, а чтобы вместе пожелать ему большой воды и острого меча, храбрых врагов. Белун так и сказал с лежанки.
Белун, набольший волхв, к столу никогда не садится; он сидит на лежанке, с нее говорит. И вот он и сказал:
— Большой воды!
Мы встали, пригубили сурьи. Сели, отведали кутьи. Молчали.
Набольший волхв опять сказал:
— И острого меча!
Мы снова выпили и снова закусили.
— Храбрых врагов!
Мы выпили. Но только стали закусывать…
Раздался скрип. Это скрипела колыбель. Она сама собою закачалась. То добрый знак! Как колыбель качается, так и корабль плывет. Большой воды ему, острых мечей, храбрых врагов! Я встал…
Но волхв сказал:
— Сиди!
Я сел. А волхв опять сказал:
— Пускай себе плывет. А мы будем смотреть. Он держит путь к чужим богам. Пусть так! Сколько земель, столько богов. И это справедливо. И Хальдер справедливым был. И вот за то я дую в его парус, дую!
И волхв действительно стал дуть на колыбель — и колыбель закачалась быстрее, и заскрипела громче, еще громче. Так другие колыбели не скрипят, так может скрипеть только эта, первая из всех колыбелей. У Хрт и Макьи было трое сыновей, три дочери, и был еще один, подкидыш. Они все семеро — из этой колыбели. А мы — от их детей и внуков, правнуков, праправнуков. Отец мой, Ольдемар, считается от старшего из сыновей, а Верослав от среднего, а я — так Верослав в Тэнграде на пиру кричал — будто от младшего, подкидыша!
— Подменыш — сын подкидыша! — вот как он надо мной глумился.
Хальдер, узнав о том, сказал:
— И ладно, пусть потешится! А мы пока что сходим в Руммалию, а после женишься, дождешься сыновей, а там… Хрт надоумит, а Макья простит!
Но, видно, долго ждать тех сыновей. Пора уже! Я снова встал…
Белун опять сказал:
— Сиди!
Но я сказал:
— Довольно. Насиделись! Я буду слово говорить. При Хальдере, пока он еще здесь, — и я кивнул на колыбель, которая все еще продолжала раскачиваться. — Пусть Хальдер тоже слушает! А то, когда он придет к чужим, но для него своим богам, тогда зачем ему будет все это?!
Белун подумал и сказал:
— Пусть так. Но прежде ты положишь меч. И остальные — тоже.
Я задрожал от гнева, но сдержался. И обнажил свой меч, и положил его на стол. И остальные поступили так, как я. А после они сели. Я стоял. И снова осмотрел их всех и усмехнулся. Но только я собрался говорить…
Как Верослав сказал:
— А ножны? Пусть положит ножны!
— Какие еще ножны?! — гневно спросил я.
— А те, которые ты подменил. Взял ножны Хальдера!
— Вот это уже правильней! — еще более гневно воскликнул я. — Взял, а не подменил. Вот эти, да? — и я снял ножны с пояса и показал их всем…
И положил рядом с мечом. Меня всего трясло! Ибо теперь, увы, пока наши Благие Прародители того не пожелают, мне не поднять ни меч, ни ножны! Вот какой силой обладает этот стол! Однажды мой отец, озлясь на ярла Вальделара, пытался взять свой меч, но тщетно — рвал, гневался, кричал… А после примирения он поднял меч словно пушинку, в ножны вложил…
И вот я тоже теперь без меча и без ножен. И, значит, здесь мне Верослава не достать. Ладно, подумал я, пусть будет так. И продолжал:
— Да, это ножны Хальдера. Когда он уходил, он мне сказал: «Мой ярл! Когда я отыскал тебя — а это было на Рубоне, в трех днях пути от Уллина, возле тебя лежал вот этот меч и эти ножны. Я долго думал, что все это означает. А после понял так: ты — мои ножны, я — твой меч. Сегодня меч уйдет к чужим богам, а ножны остаются. Мир ножнам! А мечу — храбрых врагов!» Вот что сказал мне, умирая, Хальдер. И вот я снова говорю: храбрых врагов тебе, мой Хальдер!
И я поднес чашу к губам. Белун сказал:
— Храбрых врагов!
— Храбрых врагов! — сказали все; даже тэнградский ярл это сказал.
И они встали. И мы выпили. Потом все вместе сели и ели кутью. Белун, немного подождав, сказал:
— Сын мой, ты обещал, что скажешь слово.
Я посмотрел на Верослава, на мечи, которых не поднять, потом опять на Верослава… и он мне подал знак, и я ему ответил тем же… И лишь потом уже сказал:
— О, нет! Я передумал.
— Так. Хорошо, — сказал Белун. — Тогда пусть говорят другие.
Так и было. Другие говорили о походах, в которые они ходили вместе с Хальдером. И было ими много сказано о храбром Хальдере, о мудром Хальдере, о щедром Хальдере, о грозном Хальдере, о хитром Хальдере, о…
Много было сказано! И наши чаши опустели, и была съедена кутья. Никто уже не говорил. Молчали.
Белун сошел с лежанки, заглянул в колыбель, покачал головой и сказал:
— Его уже не видно. Он у чужих богов.
И колыбель сама собой остановилась. Мы встали и легко, без всякого усилия, взяли со стола свои мечи и спрятали их в ножны, пошли к дверям. Ярл Верослав тихо спросил:
— Теперь к тебе?
— Ко мне, — ответил я. — И там уже никто не помешает нам…
Но тут Белун сказал:
— Сын мой!
Я обернулся.
— А ты пока останешься, — строго сказал Белун.
И все они ушли, а я один остался.
— Дай руку, — сказал волхв.
Я дал. И он провел меня мимо стола, и подвел к очагу, и сказал:
— Вот. Смотри!
Я смотрел на огонь. Огонь — это тепло и жизнь. Огню подвластно все вода, железо, мы. Все смертно, лишь огонь бессмертен. Огонь горел, огонь горит, огонь будет гореть, а посему он помнит прошлое, он знает настоящее и смотрит в будущее. И ты должен смотреть в него, в огонь, любить его и веровать в него, не лгать ему и, может быть, тогда…
Я вздрогнул. Я увидел Хальдера! Да, это он стоит в огне и смотрит на меня, и машет мне, зовет меня! И я, поверьте, словно обезумел. Хальдер, подумал я, зовет меня — и я пойду к нему! Я сделал шаг вперед, к огню…
Но волхв схватил меня и удержал. Я отшатнулся от него и снова глянул на огонь…
Но Хальдера в нем уже не было.
— Видел? — спросил Белун.
Я утвердительно кивнул, сглотнул слюну, спросил:
— Что это значит?
— Я не знаю. Хальдер уже не наш, теперь он у чужих богов, — задумчиво сказал Белун. — Возможно, он тебя предупреждает.
— О чем?
— Об этом знают только его боги. А кто я им? Никто.
— Так как мне быть?
Белун тяжко вздохнул, зажмурился и стал что-то шептать — намеренно невнятно, — а после вновь открыл глаза.
— Будь мудр! — сказал Белун отрывисто.
— Как?
— Просто мудр. Вот вы сейчас пойдете к себе в терем и сядете за стол. Но вспоминать вы будете не Хальдера, а свои старые обиды. Потом возьметесь за мечи. И ты будешь желать прикончить Верослава, а после и других — всех, до единого! А твой отец, ярл Ольдемар, не так бы поступил.