Но из шестого отсека больше никто не откликался.
Наступила тягостная тишина. Фонарик в руках Никишина погас. И вдруг во тьме раздался нелепый, дикий хохот Мареева.
Зиновьев бросился успокаивать друга:
- Перестань, не дури!
- Прекратить! - прикрикнул на них Никитин. - Довольно переживать! Разобрать индивидуальные спасательные приборы и опробовать!
Мазнин и Зиновьев поспешили выполнить приказание старшего торпедиста, а Мареев стоял и всхлипывал. Он был безучастен. Пришлось Зиновьеву отыскать его спасательный прибор, взять в зубы загубник кислородной маски и проверить. Кислород поступал хорошо.
- Выйти попробуем через торпедный аппарат, - громко сказал Никитин. Правда, он занят боевыми торпедами, но мы попробуем произвести выстрел.
- Как же выстрелишь без сжатого воздуха? - спросил Мазнин.
- Я обдумал. Воздух высокого давления возьмем у запасной торпеды.
Они втроем подобрались к торпеде, лежащей на стеллаже, и с помощью плоскозубцев, зубил, отверток попробовали присоединить к клапану гибкий шланг. Работали в темноте на ощупь. Неожиданно по пальцам ударила резкая струя воздуха. Запирающий клапан вырвало, и воздух, от которого зависело спасение, со свистом вышел в отсек.
Давление резко возросло. Трудно стало дышать. Кровь стучала в висках. Пришлось через люк стравить немного воздуха.
Неудача не обескуражила моряков. Решили добыть сжатый воздух из боевой торпеды соседнего аппарата.
Первым делом обезвредили торпеду и стали действовать со всеми предосторожностями. После длительной возни воздух наконец поступил в боевой клапан. Но выстрела сразу не получилось. Торпеда ушла лишь после четвертой попытки и легла на грунт где - то рядом.
Путь в море был открыт. Предстояло самое трудное: проползти внутри трубы диаметром пятьдесят три сантиметра.
- Кто пойдет первым? - спросил Никитин. Но ни один из товарищей не откликнулся. Как проползешь в такой узости почти семь метров?
- Ладно, попробую я, - сказал Никитин, хотя плечи у него были не уже, чем у товарищей, скорей - шире. - Если застряну, вытягивайте за трос.
Он нашел буй и привязал к нему трос с узелками. Затем напомнил, что сразу из глубины всплывать опасно: можно получить кессонную болезнь.
- Держитесь за трос и останавливайтесь у каждого узелка, - посоветовал торпедист. - Я сам просигналю, когда всплыву. А сейчас - переодевайтесь в чистое.
В прежние времена моряки стали бы молиться, а советские парни, надев свежие тельняшки и трусы, запели "Интернационал".
Кончив петь, Никитин открыл крышку торпедного аппарата. В отсек хлынула вода. Казалось, она затопит его мгновенно. Но поднявшись над трубой сантиметров на сорок, вода больше не прибывала. Ее напор сдерживала воздушная подушка. Давление внутреннее и наружное уравнялось.
Надев маску, Никитин ушел под воду и пролез в тесную трубу.
Толкая головой буй, отталкиваясь руками и вихляя всем телом, Никитин медленно продвигался вперед. От непривычных усилий ему стало жарко. Сердце бешено колотилось, стучало в висках. Трудно было втягивать легкими поступавший по трубе кислород, но торпедист не давал себе отдыха, продолжал ползти.
Наконец семиметровая труба кончилась. Никитин выпустил буй и, держась за пеньковый трос, стал дышать полной грудью. Теперь следовало подниматься вверх не спеша.
В отсеке ждали сигнала более получаса. Зиновьев, державший трос, не чувствовал рывков.
- Не случилось ли что с Никитиным? - встревожился он. - Может, фрицы схватили его?
- Да нет, какие фрицы? - возразил Мазнин. - Наш остров виднелся, тут свои.
Подождав еще несколько минут, Зиновьев сказал:
- Давайте выбираться без сигнала. Первым пойдешь ты, Мазнин. У тебя плечи покатые. В случае чего - подсобишь.
Мазнин ростом был меньше других. Он довольно легко заполз в трубу и минуты через две очутился у наружного конца торпедного аппарата. Там он стал поджидать товарищей. Но те почему - то не показывались.
Обеспокоенный краснофлотец вернулся в отсек. Вынырнув из воды, он снял маску и спросил:
- Что же вы застряли? Боитесь, что ли?
- Да не боюсь я, - в сердцах ответил Зиновьев. - Мареев упирается, не хочет маску надевать. Сдурел, прямо сдурел!
Они вдвоем принялись уговаривать упрямца, а тот, отталкивая их, кричал:
- Удушит! Это удавка! Не буду... боюсь!
Тогда они его встряхнули и, силой запихав в рот загубник, быстро надели маску и включили прибор.
Глотнув кислороду, Мареев притих и как бы успокоился.
- Вот так бы давно! - похлопав товарища по плечу, похвалил Мазнин. - Не трусь, ползи за мной. Смотри, как это делают.
Он отдал Зиновьеву запасной аварийный фонарик, чтобы тот посветил. Затем опустился под воду, показал, как надо заползать в трубу, и исчез.
Выбравшись из подводной лодки, Мазнин не спешил подниматься "а поверхность моря, он хотел сделать это вместе с заболевшим Мареевым, а тот не выходил.
"Вот ведь волынщик! - рассердился краснофлотец. - Из - за него весь кислород израсходую".
Он опять вернулся в отсек. Там светилась аварийная лампочка. Воды прибавилось. Оба товарища стояли без масок. Зиновьев гладил Мареева по голове, как маленького ребенка, и уговаривал выйти из отсека раньше его. А электрик, пугливо озираясь на мечущиеся тени, бормотал:
- Отыдь! Я тебя не знаю... не тронь! Выпустите меня, хочу домой!
- Шут знает, что плетет! - пожаловался Зиновьев. - Видно, помешался. Я его - и добром, и руганью, а он все свое. Может, силком попробовать?
Они попытались вновь надеть на Мареева маску, но тот начал отбиваться от них, да так, что два крепыша не могли с ним совладать. Сумасшествие словно прибавило парню сил.
- Связать бы, - задыхаясь, сказал Мазнин.
- Нечем.
- Тогда оставим его пока здесь до подхода помощи. А нам выбираться надо. Тут пропадем.
- Нет, не смогу его оставить, - заупрямился Зиновьев. - Друг он мне. Мы всюду вместе... И на увольнение, и к девчатам, и футбол. Если помирать - то вдвоем.
- Вы что - оба сдурели? - рассердился Мазнин. - Вот я сейчас всплыву к Никитину, он вам покажет, как помирать!
Но и угроза не помогла. Зиновьев вновь принялся упрашивать Мареева вместе выйти из отсека, а электрик - то плакал, то смеялся. Обозлясь на упрямцев, Мазнин натянул "а лицо маску и в третий раз уполз в трубу. Со дна он поднимался неторопливо: отдыхал после каждых двух метров. И вот когда до поверхности моря оставалось совсем немного, моряк вдруг почувствовал, что иссякает кислород. Он почти не поступает в легкие... В растерянности Мазнин выпустил из рук буйреп...
Никитин, поджидавший товарищей у буя, временами чувствовал, как дергается трос, и в досаде думал: "Чего они там копаются? Не застрял ли кто в трубе? Надо бы помочь".
Теряя терпение, он опустился по буйрепу вниз, по никого не нащупав, вновь не спеша всплыл. Глубина сравнительно была небольшой: метров двадцать.
"Что предпринять? - стал размышлять торпедист. - Обратно в лодку мне не вернуться, слишком тесна труба. С трудом пробрался на волю. Второй раз может не повезти, - забью проход. Тогда никто не выйдет".
Неожиданно он почувствовал живое подергивание буйрепа и тяжесть на нем. Кто - то с небольшими перерывами поднимается. "Наконец - то!" - обрадовался торпедист.
Мазнин вылетел на поверхность, сорвал маску и открытым ртом стал хватать воздух. Волна хлестнула ему в лицо. Краснофлотец захлебнулся и, теряя сознание, взмахнул руками...
Видя, что товарищ тонет, Никитин кинулся ему на помощь. Он сумел схватить его за волосы уже под водой. Ничего не соображавший Мазнин цеплялся руками, мешал плыть. С трудом удалось подтянуть его к бую. У буя Мазнина вырвало. Он опять стал дышать открытым ртом и постепенно пришел в себя.
- Почему один всплыл? - строго спросил Никишин. Мазнин, объяснив, почему не хочет покидать отсек Зиновьев, попросил:
- Ты старший, имеешь право приказывать. Со мной они не считаются, а тебе подчинятся, вот увидишь.
- Мне туда дороги нет, кость больно широкая, - с сожалением сказал Никишин. - Ты сможешь один удержаться на буе?
- Смогу, - ответил Мазнин.
- Тогда оставайся здесь, а я поплыву к острову. Авось удастся лодку раздобыть. Только ты не падай духом. Жди, я обязательно вернусь.
Никишин уплыл, а Мазнин, держась за буй, стал осматриваться. Уже начинало светать. Всюду поблескивали пятна растекавшегося соляра. Со дна то и дело поднимались пузырьки.
"Воздух выходит, - понял краснофлотец. - Не из седьмого ли отсека? Хоть бы Зиновьева спасти".
А Зиновьев тем временем, поддерживая электрика, чтобы тот не утонул, продолжал упрашивать друга покинуть отсек. А Мареев, словно не слыша его, выкрикивал бессвязные фразы.
Аварийная лампочка погасла, стало темно, точно они оба очутились в могиле. Воздух был сперт. Дышать становилось все труднее и труднее. Зиновьев добрался до аптечки, на ощупь вытащил нашатырный спирт, сам понюхал и приставил пузырек к носу товарища.
- Последний раз спрашиваю: пойдешь ты или нет? - выкрикнул он.
- Пойду, - словно придя в себя, вдруг негромко ответил электрик. Только ты первым.
Спорить уже не было сил. Да и требовалось спешить. Зиновьев помог Марееву натянуть маску и включиться в спасательный прибор. Затем это же проделал сам.
Надавив на плечи электрика, чтобы тот присел, он подтянул его к торпедному аппарату, желая втолкнуть в трубу. Но Мареев уперся руками и ногами. Пришлось бросить эту затею и выходить первому.
Попрощавшись с другом, Зиновьев с трудом выбрался из трубы и, держась за буйреп, обессиленным посидел некоторое время на стальном корпусе корабля. Длительное кислородное голодание сказалось: на несколько секунд он потерял сознание.
Придя в себя, Зиновьев понял, что наступило утро, так как вверху было светлей, чем на дне. Мареева он нигде не видел.
"Вышел или обманул?" - не мог понять комендор. Но возвращаться назад у него не было сил. Более пятнадцати часов Зиновьев пробыл в затопленном отсеке. Остро захотелось хоть раз глотнуть свежего воздуха полной грудью. Он выпустил из рук буйреп... Сперва медленно, а затем все быстрей и быстрей его понесло наверх. Голова невольно закружилась...
К счастью, к бую в это время подходил катер, присланный приплывшим к острову Никитиным. Катерники подобрали из воды потерявшего сознание Зиновьева и трясущегося от холода Мазнина. На острове им оказали первую помощь и переправили на материк.
Впервые об этой истории я узнал не на Балтике, а на Кавказе от морского разведчика Сиванова, которого из блокадного Ленинграда перебросили на Черное море. Как - то разговорившись, мы вспомнили подводников, перешедших служить в разведотдел. Оказывается, Сиванову запомнилась гибель С - 11, потому что он невольно стал организатором особого отряда.
В августе 1941 года в разведотделе раздался телефонный звонок. У провода был представитель Ставки адмирал Исаков. Он приказал кому-нибудь из ответственных лиц прибыть в Смольный. Комиссара и начальника отдела на месте не было, вместо них пришлось поехать Сиванову.
Адмирал его принял без промедления и спросил:
- Вам нужны люди, обученные водолазному делу?
В разведотделе на эту тему разговоров не было. Но Сиванов знал, что людей у "их мало, понадобятся любые крепкие парни. И он, не теряясь, ответил:
- Нужны, очень нужны.
- Видите ли, утром ко мне приходил начальник ЭПРОНа - Фотий Крылов. Его Выборгскую школу водолазов эвакуировали в Ленинград. Здесь намерены расформировать. Люди, умеющие работать под водой, могут попасть в обычные пехотные части. А вы слышали, как с потопленной С - 11 люди вышли через торпедный аппарат?
- Да, читал донесение.
- А у вас не возникло мысли, что на подводных лодках таким же способом можно засылать в тыл противника разведчиков?
- M - м... - замялся Сиванов. - Кое - что думали... собираемся.
- Тянуть нельзя. У итальянцев и англичан уже создаются подобные подразделения. Но, конечно, придется повозиться со школой: подыскать помещение, утвердить штаты... в общем, сделать все, что положено в таких случаях.
- Мы готовы, - ответил Сиванов, еще не представляя себе, как все это он проделает.
- Тогда отправляйтесь сейчас же в ЭПРОН к Фотию Крылову и согласуйте штаты. Я помогу утвердить. Только действуйте порасторопней, - посоветовал Исаков.
Выйдя от адмирала, Сиванов не без тревоги подумал: "Влетит же мне от начальника! Ведь какую обузу взял". Но на попятную идти было поздно. Он отправился в ЭПРОН.
Фотий Крылов, узнав, что его люди пристроены, обрадовался и тут же принялся объяснять, как они могут быть использованы:
- Тяжелые водолазы вам ни к чему. Снаряжение слишком громоздкое: нужен специальный бот, компрессор, дежурная служба с телефоном. Но учтите - каждый тяжелый водолаз в любой момент может стать легким. Вы сразу получаете чуть ли не сотню обученных бойцов, которых после небольшой тренировки можно тайно забрасывать на территорию противника. Они пройдут под водой, добудут нужные сведения и по дну морскому вернутся. Легкие водолазы смогут даже топить в гаванях корабли.
Фотий Крылов передал список курсантов, преподавателей водолазного дела и опись вывезенного из Выборга имущества.
Нагоняя Сиванов, конечно, не получил, наоборот - начальник был доволен, что удалось заполучить роту разведчиков, способных проникать к противнику под водой.
Водолазы заняли здание семилетки на острове Декабристов и стали учиться вылезать через торпедные аппараты подводных лодок. Но удалось ли им действовать в тылу у противника, Сиванов не знал. Я решил побывать в отряде.
РОТА ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ
2 декабря. На Голодае, невдалеке от памятника декабристам, я нахожу школу, в которой разместилась рота особого назначения. У проходной будки мое удостоверение проверил дежурный. Его помощник, белобрысый невысокий матрос в сером водолазном свитере и брезентовых штанах, заправленных в кирзовые сапоги, повел меня к начальнику.
Двор, по которому мы шли, был аккуратно выметен и походил на хорошо надраенную палубу. В стороне виднелись грядки белокочанной капусты, а за ними - хорошо перепаханное поле. Чувствовалось, что здесь обитают не лентяи, а люди, знающие цену земле.
Вид командира отряда меня поразил. Это был моря - чина сказочного калибра: ростом около двух метров, плечистый, с крепкой загорелой шеей и мощным торсом. Он один, казалось, заполнил добрую половину бывшей учительской. Протянув широкую ладонь, похожую на ковш экскаватора, он представился:
- Капитан - лейтенант Прохватилов... Иван Васильевич! Седайте, пригласил он. - Снедать будем.
На вид Прохватилову было лет тридцать пять. Курносое, по-крестьянски грубоватое лицо и серые глаза с украинской хитринкой располагали к себе.
"Весит не менее ста двадцати килограммов, - подумалось мне. - Это действительно тяжелый водолаз!" И тут я разглядел, что в комнате присутствует еще один человек, с такими же четырьмя звездочками на погонах. Небольшой, с землисто - серым, одутловатым лицом, он был неприметен рядом с богатырем.
- Заместитель по политической части капитан Маценко, - отрекомендовался он.
Вскоре на столе появился противень с беломясыми поджаренными птицами, обложенными золотистым картофелем, кружками моркови и свеклы.
- Голуби, что ли? - поинтересовался я.
- Ни - и, - ответил Прохватилов на родной "мове". - Их треба исты як рыбу, тогда воны вкусные, а если як мясо, то смак не тот.
- Ага, видно, нырки или чайки? - догадался я.
- Воны! - подтвердил Прохватилов. - За войну всего попробовали. Мне ж одного пайка мало. А блокадного - на ползуба не хватало. Все перепробовал, даже ворон и... как видите, при довоенном весе остался.
Меня, оказывается, угощали чайками, обжиравшимися глушенной при обстрелах салакой. За лето птицы так потучнели, что почти не летали над заливом, а больше отсиживались на отмелях. Их без труда можно было добыть из мелкокалиберки. По вкусу раскормленные чайки не уступали курятине, но сильно отдавали рыбой.