Сизов. Нет, одни!
Полковник. Значит, признаешь, что твой брат Сергей Сизов мертв?
Сизов. Ничего я не признаю. Лучше я молчать буду, чтобы ты меня, начальник, на слове не ловил.
Полковник. (со смешком). Молчи, мне-то что. Будешь молчать - выпустим тебя на волю, и вся недолга.
Сизов. Как это... выпустите?
Полковник. А вот так. Пинком под зад. Есть у нас свидетель, что во время погрома в квартире Пигаревых ты в другом месте находился. Значит, ты на себя поклеп возвел. Зачем - это твое дело, нас оно не касается. Но тратить государственные денежки на твою охрану и пропитание нам никакого резона нет. (Пауза.) Но можно поступить и иначе.
Сизов. Как?
Полковник. Мы с тобой беседуем по душам, и за это я готов принять твою версию. Скажем, что ты был только на подхвате у убитых братьев, лично никого не убивал, в похищениях не участвовал. Ну, охранял захваченных, обеды им носил - так как же ты мог на братьев донести? Вот ты и получаешься без вины виноватый.
Сизов. То есть, на том стоять, что меня братья силком в свои дела затащили, а на мне самом крови нет?
Полковник. На чем хочешь, на том и стой. Я тебе и с адвокатом подсобить могу. Слышал про такого адвоката - Задавако?
Сизов. Ну!.. Так ведь он, говорят...
Полковник. Что говорят?
Сизов. Ну... Дела таких "братанов" ведет, что куда мне...
Полковник. Он мне кое-что должен. Так что, не беспокойся, возьмется он тебя защищать. И потом, ни за что не поверю, будто у тебя ничего не осталось от тех сумм, что вы за похищенных выручили, и нечем будет с хорошим адвокатом рассчитаться.
Сизов. Хм... Раз ты, начальник, Задавако знаешь, то уж знаешь, наверно, кто на нас охоту устроил.
Полковник. Знаю. Но тебе не скажу.
Сизов. Потому что улик нет?
Полковник. Надо будет - улики достанем. Просто незачем лишние имена поминать. Ведь ты и сам знаешь, кто вашим отстрелом занялся?
Сизов. Ну... Представляю.
Полковник. А раз представляешь - так незачем лишние вопросы задавать.
Сизов. Не понимаю я тебя, начальник. Пленка крутится, а ты мне речуги закидываешь, которые вразрез с законом идут. И что меня покроешь, и что этот Задавако тебе по гроб жизни обязан... А чем он может быть тебе обязан, кроме как тем, что ты помог ему кого-то из самых крутых клиентов вытащить, или важные доказательства утаив или ещё как-то свой долг нарушив? Или ты на тех его клиентов играешь, которые нас всех замочить решили? Так ведь тоже можно понять.
Полковник. Во-первых, я не говорил ничего противозаконного. Предложил тебе со вниманием отнестись к твоей версии? Да. Но следователь и должен быть человечным. Предложил тебе адвоката хорошего? Ну и что? Какой во всем этом криминал? Ты что-то путаешь, парень... И потом, пленка моя, я сам себе голова, что захочу - сотру, что захочу - оставлю. Так что думай. Только недолго. Пять минут по часам. Если Грибов - или ещё кто-нибудь - погибнет, я с тебя шкуру спущу.
Сизов. Да не знаю я, куда они могли их увезти! Вот-те крест, не знаю!
Полковник. (подчеркнуто). Они?
Сизов. Ну да! Кроме нас, ещё трое в этом деле замешаны.
Полковник. Кто?
Сизов. Так я тебе и сказал!.. Ведь на пленке останется.
Полковник. Хорошо, выключим пока что магнитофон.
(Щелчок , две секунды пустого шума, повторный щелчок.)
Полковник. И стоило магнитофон выключать, если ты мне ничего не сказал?
Сизов. (с глупым смешком). Кто ж знал, что я передумаю, начальник? А насчет Задавако ты не врешь, что он за мое дело возьмется?
Полковник. Совсем ты дурной, Сизов. Раз предложил - значит, не вру. У тебя есть возможность передать на волю, чтобы к Задавако прямиком шли, и к другим адвокатам не обращались? Ведь если другого адвоката наймут, нам сложнее будет Германа Феоктистовича к твоему делу пристегнуть.
Сизов. Ну... А это не ловушка?
Полковник. Какая ж тут ловушка, мать твою?
Сизов. А такая, что я тебе расскажу, какая у меня связь с волей, а ты мне кислород и перекроешь.
Полковник. Да не надо мне ничего рассказывать! Я просто знать хочу, есть у тебя такая связь или мне самому её для тебя изобретать и налаживать, горюшко ты мое.
Сизов. Связь есть... но ненадежная.
Полковник. То есть?
Сизов. Да я случайного старикана использовал. Был тут один, свидетелем по делу. Пигарева друг, тоже из отставных военных. Я и успел ему шепнуть, что передать на волю.
Полковник. Странно как-то... Друг Пигарева, который тебя ненавидеть должен - а твое поручение берется исполнить?
Сизов. Ничего странного. Тут обстоятельства надо знать... На него наехали, те, кто в нас стрелял, чтобы он переговорил со мной. Чтобы, значит, я их условия принимал, если хочу в живых остаться. И до старикана доперло, что не я на его друга нападал, а что взял на себя вину, чтобы за крепкими стенами спрятаться...
Полковник. И что ты им ответил через старика?
Сизов. Что готов на все, лишь бы меня в покое оставили.
Полковник. Не знаешь, дошло до них это или нет?
Сизов. Не знаю. Я поручил старику передать... ну, одному из тех передать, чтобы мне нашли адвоката. Пусть они там, на воле, вместе с адвокатом это утрясут.
Полковник. То есть, если этот старик окажется здесь снова, ты сможешь через него передать, чтобы шли к Задавако, ни к кому другому?
Сизов. Ну... Если его опять вызовут, как свидетеля, и если у нас будет хоть пара минут наедине.
Полковник. Это все мы устроим. С самого утра. А теперь пошли дальше. Где трупы спрятаны?
Сизов. Это, значит, так. Вот проезжаешь село Плес, это которое почти сразу после нашего дома, где город кончается, и едешь вперед и вперед. Шоссе это под острым углом к большой трассе, ну, которая Самара - Казань, идет, и километров через пятнадцать впадает в эту трассу. Ну, так вот, сбоку, соединяется с ней. А километра три не доезжая до соединения нашего местного шоссе с магистральным, там есть мостик через овражек и сразу за мостиком проселочная дорога отворачивает. Вот метров сто по этой проселочной дороге, там старая свалка в овраге имеется, на которой народ не шастает, потому что она от любого жилья довольно далеко, а грибникам и прочим пидерам на эту свалку лазить никакого смысла нет. Иногда самосвал приезжает, разворачивается задком к оврагу и вываливает гору мусора. Ну, нам оно только к лучшему. Чем больше мусора, тем надежней все захоронено.
Полковник. То есть, тела в мусоре закопаны.
Сизов. Угу. Если не знать, где мертвяков искать, в жизни не догадаешься и не найдешь.
Полковник. Удивляюсь я тебе. Ладно, чужих людей в помойке схоронил, но родного брата...
Сизов. А куда мне деваться было? Время поджимало. Зимой могилу в два счета не выкопаешь. Да и нашли бы вы свежезакопанную яму, если б я на участке её вырыл или в подполе дома. Вы ж, небось, все обыскали? А я Сергея поаккуратней прочих спрятал. Отвалили мы старый кузов "Москвича" - весь ржавый такой, разбитый кузов - разгребли под ним маленько, Сергея положили, и тем же "Москвичом" его прикрыли, будто камнем надгробным. Но это все ничего, временное! Я ж сразу подумал - как свое отсижу, так братьям такой мраморный мавзолей отгрохаю на местном кладбище, какого в Москве у Ленина нет! И тело Сергея, естественно, туда перенесу.
Полковник. Да его бы крысы съели, пока ты сидел.
Сизов. Ну, об этом ребята должны были позаботиться, чтобы его с первой оттепелью перезахоронить получше, до моего возвращения.
Полковник. Сколько всего там трупов?
Сизов. Семеро, да Сергей... Всего восемь.
Полковник. Уверен, что не ошибаешься?
Сизов. Уверен.
Полковник. Хорошо... И все-таки, куда Грибова повезли? Ведь из твоего дома увозили, не можешь не знать.
Сизов. Клянусь, начальник, не знаю! Как мы Сергея отвезли, да стекла вставили, они и говорят: ты, Антон, теперь приборкой в доме займись, а мы этих заберем и перепрячем в надежное место. Тебе лучше не знать, куда. Меньше знаешь, спокойней спишь.
Полковник. Это они тебя надоумили пойти в милицию?
Сизов. Да, они.
Полковник. И все-таки, ведь есть места, где их могли спрятать вероятней, чем в других... Чья-нибудь дача... Или уж не знаю, что - но ты ведь представляешь, какие глухие углы есть в их распоряжении. Думай! Чем больше надумаешь, тем тебе же лучше. И пойми, ты их не закладываешь. Я почти все знал, ещё до того, как ты в милицию с повинной явился. Но мне важно освободить заложников живыми, понимаешь? Если их успеют убить - я из всех мясной фарш понаделаю!
Сизов. Не думаю я, что их убьют. Говорили, держать будем, чтобы торговаться - не только за деньги, но и за жизнь и свободу, если понадобится.
Полковник. Хорошо. Будем считать, славно поговорили. Завтра... то есть, сегодня... ещё раз побеседуем, а там решим, как лучше - перевозить тебя в Самару или до поры здесь оставить."
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Врач Столпникова Аглая Ивановна оказалась милой женщиной лет пятидесяти, полноватой, но при этом живой и порывистой в движениях. Она без ложного стеснения приняла небольшие подарки, которые вручил ей Андрей - те же шампанское и конфеты.
- Как же, помню Леню Жилина, - сказала она. - Очень славный родился мальчик! - похоже, она помнила всех своих подопечных, которым помогла появиться на свет. - Надеюсь, у него все в порядке?
- В полном! - заверил Андрей. - Честно признаться, я к вам по несколько необычному делу.
- По какому же?
- Понимаете, я сейчас пытаюсь заново разобраться в обстоятельствах смерти моего брата... Двоюродного брата, я имею в виду, Леньки-старшего.
- Спустя столько лет?
- Да. Во-первых, вдруг всплыли некоторые странности, которым в свое время не уделили внимания.
- А во-вторых?
- Во-вторых, - Андрей рассмеялся, - я уже больше полугода работаю в частном детективном бюро и успел поднатореть в разных расследованиях. Вот и вообразил, что могу наконец приложить свой опыт к семейному делу.
- Понятно, - Столпникова тоже улыбнулась. - И что вы хотите узнать?
- У меня появились сведения, правда, не очень достоверные, что вместе с Лианой Некрасовой в роддоме находилась ещё одна юная роженица - даже младше Лианы, лет четырнадцати-пятнадцати. И что эти двое, будучи приблизительно в одинаковом положении, очень сошлись - во всяком случае, на те несколько дней, которые они провели здесь, в этом роддоме - и много болтали, откровенничая друг с другом. И что этой "подруге по несчастью" Лиана рассказала то, что больше не рассказывала никогда и никому - в том числе, и мне отказалась рассказывать...
- И вы хотите найти эту девушку, понятно, - кивнула Столпникова. - Что ж, постараюсь вам помочь. Это надо поднимать старые регистрационные журналы, архивы ворошить... Подождите здесь, я проверю... Когда, кстати, родился Ленька? Пятого декабря?
- Второго декабря восемьдесят шестого года.
- Вот видите, - вздохнула Столпникова, - возраст... Память подводит, точные даты начинаю забывать...
- Ну, если вы помните о каждом ребенке столько же, сколько о Леньке, то вам жаловаться на память грех! - откликнулся Андрей.
- Это вы мне льстите, - сказала она - но при этом осталась видимо довольна. - Посидите, подождите немного.
И она исчезла на какое-то время.
Андрей ждал где-то с полчаса, сидя у окна и созерцая унылый прибольничный пейзаж.
Столпникова вернулась с потрепанной регистрационной книгой и пожелтевшей медицинской картой.
- Вот! - провозгласила она. - Я помнила, что было нечто подобное, но боялась вас обнадеживать. Вот, смотрите... Елена Митина, пятнадцати лет, поступила одновременно с Некрасовой... Сейчас трудно сказать, в одной палате она с ней находилась или нет. Но, в любом случае, они могли контактировать и болтать между собой. Я бы помнила все точнее, если бы это была моя пациентка. Но её вела... - она взглянула ещё раз. - Да, доктор Пряхина, - Андрею показалось, что по лицу Столпниковой промелькнула тень недовольства и даже брезгливости.
- Эта доктор Пряхина была не очень хорошим врачом? - спросил он.
- Вполне нормальным, - ответила Столпникова. - Но... впрочем, не хочу злословить на коллегу. Она принимала роды у Митиной, и, судя по медицинской карте, Митина родила мертвого ребенка. Бедная девочка! Впрочем, для нее-то, возможно, так было и лучше...
- Вы сказали "судя по медицинской карте", - осторожно проговорил Андрей. - Что, на самом деле могло быть несколько иначе?
Столпникова тяжело вздохнула.
- Скорей всего, так оно и было, как написано. Просто у нас бывали случаи, что ребенка извлекали ещё живым, хотя он умирал буквально через несколько минут... если не секунд. Тогда его тоже записывали мертворожденным - чтобы было меньше возни с документами и чтобы, как считалось, матери не наносить лишнюю травму: мол, так она знает, что ребенок был мертв, и все тут, а скажи ей - ещё будет всю жизнь мучаться вопросом, мог ли он все-таки выжить или нет... Но главное - чтобы избежать абсолютно ненужных и идиотских разборок. Ведь при каждом случае смерти ребенка сразу после рождения, становившемся известным, тысячи комиссий начинали выяснять, можно ли все-таки было бы спасти этого ребенка, не имела ли тут местность халатность или непрофессионализм врачей... Почти в ста процентах делался вывод, что врачи ни в чем не виноваты, но вся эта бумажная писанина и разбирательства, часто по партийной линии... - она махнула рукой. - Я никогда не шла на такие мелкие подтасовочки, поэтому статистика у меня зачастую выглядела хуже, чем у других врачей - но зато все роженицы рвались попасть именно ко мне, и все жены и дочери начальства ко мне стремились попасть, поэтому никто никогда не заикнулся о том, чтобы трясти меня и выворачивать наизнанку. Да и в любом случае мне было на это наплевать. А Пряхина - не из таких. Она вполне могла записать в мертворожденные ребенка, прожившего всего несколько секунд.
- Но вы её как-то слишком не любите, - заметил Андрей. - Вы ведь не хотите сказать, - он нервно рассмеялся, - что она была из таких, кто мог бы и дать ребенку умереть, если бы, скажем, родители несовершеннолетней матери попросили её об этом за некую мзду?
Столпникова ответила не сразу.
- Вы знаете, - медленно проговорила она после затянувшейся паузы, иногда мне казалось, что она из таких... Во всяком случае, - торопливо добавила Аглая Ивановна, - спасение жизни такого обреченного ребенка - это всегда не норма, а чудо. У меня такие чудеса иногда случались, а у Пряхиной - ни разу. А мне всегда казалось, что у врача, более чуткого к людям, чем к деньгам, хоть раз за всю его медицинскую практику такое чудо должно произойти! - она задумчиво взглянула на медицинскую карту. - Но здесь не стоит подозревать злой умысел. Митина была из простой семьи, и вряд ли у её родителей имелись хоть какие-то деньги. Тысячи причин могли сказаться, вплоть до того, что её родители могли быть алкоголиками, и это отразилось... Вот, перепишите, если хотите, все её данные, которые есть на медицинской карте. Хотя, я думаю, они давным-давно устарели.
Андрей переписал телефон Елены Митиной, адрес, а также номер школы, в которой она училась. То, что она осталась учиться в старших классах, а не ушла в ПТУ после четырнадцати лет, кое о чем говорило. Хотя бы о том, что её семья не была совсем пропащей.
Он поблагодарил Аглаю Ивановну, и та, отмахнувшись с досадливым видом, стала шарить в своей сумочке.
- Курите, если хотите, - предложила она. - В моем кабинете можно курить.
Она извлекла пепельницу, стоявшую на полочке для бумаг прямо под столешницей. Андрей с удивлением увидел, что пепельница наполнена окурками "Парламента" - причем не "лайт", а крепкого. И из своей сумки Столпникова извлекла початую пачку "Парламента".
- Я никогда не отказываюсь, когда люди хотят меня "отблагодарить", сказала она, перехватив удивленный взгляд Андрея. - Но никогда не принимаю "благодарности" заранее или за то, что не смогла сделать... Всю жизнь курила "Дымок", с мундштуком, но теперь "Дымок" не производят, а "Парламент" оказался неплохой заменой... - Столпникова как-то зябко передернула плечами. - Только сегодня положила себе, что не буду курить хотя бы до вечера, чтобы завтра вообще без сигарет продержаться, и вот на тебе!.. Меня все эти истории и разговоры вечно выбивают из колеи, хотя пора бы привыкнуть, - она чуть натужно рассмеялась, как бы для того, чтобы смехом отогнать наползшую на день темную тень. - Как говорил Марк Твен: "Нет ничего легче, чем бросить курить - я бросаю каждый день!"