- Вроде не холодно, - поддел я. - Или сезон дождей начался?
- Я жрец Луны! У них такая одежда, - холодно выговорил ангел.
- Понятно, - пробормотал я.
- Ты, кажется, болен? - забеспокоился жрец.
- Есть немного. Тут кое-кто устроил мне милую ночку со светопреставлениями и прочими шумовыми эффектами.
- А! - захохотал он. - Ну это поправимо.
Он положил правую руку мне на голову и вся хмарь мигом ушла. Голова стала чистой и ясной.
- И на том спасибо, - смущенно пролепетал я.
- Не за что. Живи дальше. Заболеешь - скажи!
" Обязательно скажу", - поднял я на него глаза.
- А что же дальше, уважаемый жрец Луны? Есть ли смысл во всех этих превращениях?
- Есть, - невозмутимо ответил ангел. - Ты - единственный, кто знает, что нам нужно.
- Вам?
- Да, нам! Я служитель шестого уровня, занимаюсь Землей, ее проблемами уже тысячи лет. Работать всегда было непросто, но сейчас ситуация практически вышла из-под контроля.
- Кого? - перебил я его. - Кто вы, контролирующие нас и нашу жизнь?
- Мы - великая иерархия.
- Вы внеземная цивилизация? - предположил я.
Он засмеялся.
- Цивилизацию составляют живые существа. И все они часть Вселенной. Мы вне ее.
- Вы боги? - изумился я.
- Бог один, - терпеливо ответил Льноволосый. - Он же и есть великая иерархия. Я служу в ней. И у нас проблемы.
- Какие? - заторопился я.
- Вот это я и пытаюсь тебе втолковать. - Он присел рядом. - В вашей системе пошел неуправляемый процесс: все перевернуто с ног на голову, прошли две мировые войны, готовится третья. Вы вышли в космос, агрессивностью захлестнули мировое пространство и скоро наверняка разрушите его. При этом нравственность на ноле. Имя Господа забыто, и миром правит дурак. Это нас и беспокоит.
- Да, это точно, - согласился я, - все примерно так.
- Если это болезнь, то ее надо лечить, но если...
- Деградация, - догадался я.
- Да, деградация. Значит, опыт не удался.
- Какой еще опыт? - не понял я.
Льноволосый поморщился.
- Я же сказал - идет процесс. Мы в него не вмешиваемся. Я наблюдатель. Это происходит примерно так же, как варят борщ. Берут необходимые ингредиенты, в определенной последовательности кладут в кастрюлю с кипящей водой - и через полчаса борщ готов. При этом никого не интересует, что происходит с овощами во время варки, их перерождение, вкус. Просто знают, что через полчаса будет готово хорошее блюдо. И все!
- Значит, блюдо не получается, и вы заинтересовались "отношениями ингредиентов", - вставил я.
- Нет, - спокойно откликнулся член иерархии, - до этого мы еще не опустились. Мы заинтересовались тобой, так как нам известно, что решение проблемы знаешь ты.
- Я!
- Да, твое подсознание. Поэтому ты здесь. - Он замолчал, внимательно глядя на меня холодными глазами ильменьского судака.
- И для этого нужно было тащить меня сюда, мять и выжимать? Что я, кролик, что ли?
Он пожал плечами.
- Ты хуже. Ты - ничто.
И, похоже, он был прав.
- Как я оказался в этой дыре, и что это за такие свежие места? вежливо осведомился я.
- О, места здесь воздушные! - Льноволосый раскинул руки и вдохнул воздух полной грудью. Ему здесь нравилось. - По земной датировке мы находимся где-то около третьего тысячелетия до новой эры. Эпоха пирамид!
Я оторопел.
- Так они же все здесь первобытные!
- Да нет! - засмеялся Льноволосый. - Есть уже зачатки социальных образований. Что и интересно. Узнаешь на собственной шкуре, что это такое. Заодно посмотришь на себя в юности, может, чего и вспомнишь.
- А как быть с глаголом? - уныло напомнил я.
- Каким глаголом? - не понял ангел.
- Которым жгут сердца.
- А, с этим! - Он хохотнул. - Глагол отменяется. С ним немного напутали.
- Не много ли путаницы? - всерьез обеспокоился я.
- Метод проб и ошибок. - Он скомандовал: - Подойди сюда!
Я повиновался.
- Ты должен знать язык этого народа. Раскрой рот! - приказал он. - Как там у вашего поэта: "И угль, пылающий огнем, вложил десницею кровавой". Хорошо! - От удовольствия его даже передернуло. - Так и сделаем.
И не успел я - для приличия - хлопнуть клювиком, как в его руке появился небольшой уголек, ало светящийся под легким ветром. Быстрым движением ангел швырнул его мне в рот и, не давая опомниться, стиснул стальной рукой мои невинные челюсти.
- Терпи! - властно сказал он.
Запахло паленым. Во рту болело и пекло.
- Сейчас пройдет, - с участием молвил мучитель.
И правда, все прошло. Давясь, я сплюнул под ноги черноту и в ярости прохрипел:
- А процедура была не такая теплая, хирург!
- То есть? - поднял бровь Льноволосый.
- "И жало мудрыя змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой", прокашлял я.
Пророк захохотал.
- Хочешь жало, пожалуйста, сейчас сделаем.
- Нет-нет! - испугался я. - Обойдемся без поэзии, знатоки вы в ней хоть куда.
- Не надо, так не надо, - равнодушно подвел итог ангел. - Живи, смотри, не кашляй, веди себя естественно. Люди тебя не тронут, еще и молиться будут. Скоро летнее солнцестояние, у них пройдут главные обряды, будет на что посмотреть, - недобро усмехнулся он и исчез.
"Три тысячи лет до новой эры, - застонал я. - Мама, ты родила меня заново!"
От юрты бежал мужчина средних лет.
- Господин, - он упал передо мной на колени, - прости нас, мы не знали, что ты жрец водяной Луны. Я буду служить тебе. Одежду уже доставили, и она ждет тебя.
- Где?
- Там. - Он указал на юрту. - Завтра после часа зайца начнется обряд. За тобой пришлют лошадь. Пойдем, господину нужно переодеться и подкрепиться.
Мы вошли в жилище. Старая женщина с дубленым коричневым блином вместо лица склонилась передо мной. Я поднял ее с колен и ласково погладил по голове.
- Спасибо, матушка, за ласку и почтение. Покажи мне, милая, где мое место.
- Здесь все твое, Мэн.
Это они так переделали мое имя. Женщина взяла меня за руку и подвела к куче разноцветных войлочных ковров, лежавших в углу. За ними виднелась смуглая копченая сковородка востроглазой детской мордашки.
- Здесь господин будет спать, - сказала старуха.
- А это кто? - показал я пальцем на лукавую луковицу.
- Это Ай, мой внучек. Подойди и поклонись господину, - приказала старушка.
Малыш бесстрашно выбрался из угла и старательно поклонился мне до пола.
- Здравствуй, Ай, - сказал я. - Сколько тебе годков?
Он не понял.
- Сколько тебе зим? - поправила бабка.
- Пять! - Мальчик смело выставил пятерню и улыбнулся.
- А мне сорок пять, - сказал я, беря в свою ладонь детские пальчики и легонько пожимая их.
- Не... Ты живешь без зим, все умирают, а ты живешь. Мне так бабушка говорила! - увидев в моих глазах вопрос, звонко воскликнул малыш и юркнул под панцирь старой черепахи.
"Во как! - изумился я. - Не хватало еще стать бессмертным".
Я переоделся в длинный черный кожаный балахон с золотой бляхой на груди, напоминавшей острые кривые рога. Принесли ужин: мясо с приправой из пахучих трав. В пиале дымился чай, в сотах истекал мед, желтел сыр, и еще что-то острое и жгучее лежало пучком зеленой травы. Ее клали в чай. Я наелся и прилег в своем личном углу. Тишина звенела. Ее можно было резать на мелкие кусочки, и в каждом кусочке обнаружился бы свой оркестрик с певцом. Певцы изнывали от неведомого мне восторга, и песни текли. "Спать", - звали они мои усталые члены. "Спать", - плавилось масло моего розового мозга. "Спать", шептала в углу тень, целуя разомлевшего ребенка. И я уснул. Но не надолго. Сон оборвался гомоном и криком. Было раннее утро, я стоял у входа в юрту. Человек три
дцать мужчин лежали у моих ног. Лбами в землю, руки вытянуты вперед.
- Встаньте, - приказал я.
Они вскочили.
- Вы знаете, кто я?
- Да, - закричали они, - ты жрец мертвых!
"Ничего себе! - ошалел я. - Так я местный Харон. Ну и сволочь эта сивая морда! Удружил, ничего не скажешь".
- Что вы хотите, люди? - спросил я в надежде, что они сами подскажут ответ.
От толпы отделился старик. На нем было столько морщин, что он походил на обломок древних миров, покрытый сетью марсианских каналов. Беззубо шамкая, марсианин поймал ртом воздух и вымолвил:
- Умер Ир! Где хоронить, господин?
Я опешил. Но тут изображение поплыло и в кадре появилось лицо Льноволосого. Он подмигнул мне.
- Как идут дела, Харон?
- Что делать? - взвыл я.
- Ничего особенного, - усмехнулся он. - Ночью вывезешь тело по лунной дорожке и сбросишь на середине реки.
- А если Луны не будет? - вскричал я.
- Успокойся. Луна будет! Так им и скажи, что Луна примет его. Кстати, если Луны нет, то покойного увозят в степь и там оставляют. Очень мудро поступают. Можно легко разглядеть весь путь бренной плоти. Говорят, отрезвляет. И еще! Не суетись, не части, блюди честь цеха и свою тоже. В принципе тебе разрешено все, кроме одного: никого не посвящать в церемонии и молчать о себе. Пока! - Изображение жреца исчезло, и опять передо мной возникла толпа.
- Луна будет, - громко возвестил я. - Богиня ждет его в своих светлых полях. Готовьте тело!
Все бросились на колени, вознося руки к небу.
Ликбез
Кино продолжалось. Наплыли серые кочки, перевязанные веревками, юрты. На зеленом языке пологого склона они разбросаны, как шляпки грибов. Семейно! Между ними толкутся всадники, деревянно прыгают стреноженные кони, ползают пестрые букашки людей. Праздник!
За тонкими стенами идет великий совет. Выбирают богиню. И молодежь хочет знать ее имя, чтобы первыми разнести новость по всей степи. На совет собрались старейшины родов - цвет и сила этой бескрайней земли. Ровная, как стол, она и людей породила себе под стать. Лица беседующих площе тарелки, а бритые желтые головы лишний раз подчеркивают их серийность, но это только первое впечатление.
Старейшины ждут прибытия владыки степи, старого Бока, без которого не может начаться церемония. И хоть давным-давно все оговорено и решено, ритуал нарушать нельзя. Закон есть закон. К стойбищу, не торопясь, плывет тучка, черной кляксой опускается на землю у войлочной стены юрты. Конвой! Косяк из двадцати жрецов выплыл на тихую охоту. Нервный разряд пробегает по толпе, передергивает ее и отбрасывает на несколько шагов от опасного соседства.
- Слетаются вороны, - шепчут люди друг другу. Жрецов не любят.
- Помолчите, - предостерегает кто-то. - Если прибыли тишайшие - значит, скоро будет Бок.
Бока уважают. За непочтение можно скоренько получить волкобоем в лоб. Все притихают. У входа в юрту совета, подбоченясь, застыли три красномордые детины - глашатаи. Высокие белые шапки с широкими полями делают их крупные тела еще более внушительными. Они нараспев выкрикивают имя прибывшего высокого гостя. Затем ловко вскидывают длинные черные трубы и изо всей силы дуют в их кожаное нутро. От злой натуги что-то пищит у них в заду, но парни мужественно выжимают последний вздох из своих насосов. Пиявки, нагло присосавшиеся к их посиневшим губам, высокомерно ревут: "У- у- ур. У-у-ур". Тоскливый, тягучий рев заполняет стойбище. "Ну и ну! - ужасаюсь я. Серенада голодных коров на общественной живодерне". Но гость доволен.
В полумраке жилища уже собралось около двадцати старцев. Время и ответственность наполнили их глаза пустотой выжженной земли. Их удел властвовать. Почти нет бородатых. Голомордые. Лишь у двоих свисают с подбородков куцые хвостики. Старики с удовольствием поглаживают их. Нянькают. Снаружи опять истошно ревут трубы. Откинут полог, вошел новый гость. Он мал ростом, и даже огромная шапка из красной лисицы не делает этого коротышку величественным. Человечек сдергивает с лысого черепа шапку и низко кланяется всем. "Мир вам, вожди", - спокойно говорит он. Все неуклюже встают и кланяются ему.
Это Бок. У него густая седая борода, чуть окрашенная желтизной у рта, и цепкий, зоркий взгляд, вмиг охладивший веселье, царящее за столом. Борода лежит на его груди пышно, как сало на прилавке у хохла. Волной! Так и хочется подойти, погладить ее и сказать: "Гут!" Старика усаживают на почетное место и, кланяясь, подают чашу с напитком. Твердой рукой он принимает ее. Все садятся. Сурово глядя на собравшихся, Бок поднимает сосуд.
- Вожди, - начинает он, - нет ничего опаснее, чем непочтение к старшим. Но более страшное - непочтение к богам. Наша жизнь и наша смерть в их руках. Боги создали этот мир, чтоб мы жили и плодоносили в нем, и, как родители, ждут от нас смирения и любви. Мы собрались здесь, чтоб определить род и ту, которая будет угодна богам и сделает их щедрыми. Назовите имя рода, имя женщины, которая станет заступницей и нашей богиней. Все ждут. Имя, вожди! И пусть та, которая носит его, будет достойна своей великой участи. Я все сказал! - И он до дна выпивает чашу.
"Хорош! - уважительно думаю я о старике. - Говорит, как печатает. Истинный вожак!" Старик, длинный, как коломенская верста, с двумя страшными желтыми зубами, случайно забытыми временем у него во рту, тянет иссохшую руку. По жилистой шее патриарха, чмокнув, с шипением проходит острый локоть кадыка и, выбив писклявую пробку из тесного горла, поднимает снизу торжественное слово.
- Вожди, - пищит старый вьюн, прилаживая руку к тому месту, где у него когда-то билось сердце, - кто видел орла, тот знает мужество. Кто слушал мудрого, тот не захочет больше говорить. Мы знаем грозную силу богов и их великую милость.
Что-то засипело в горле старого Цицерона, но он справился и, почти умирая, выкрикнул:
- Род и женщина уже выбраны, великий вождь!
Все с почтением смотрят на местную окаменелость.
- Пригласите верховного жреца! - приказывает Бок.
Ярко ударил свет, откинулся полог, мелькнула мокрая спина глашатая, и вошло новое чудо. Высокий тощий мертвец с зеленым морщинистым лицом, еще не тронутым распадом, величаво вступил под хрупкие своды земного помещения и, низко поклонившись собранию, холодно застыл, опершись на крепкий посох.
- Скажите имя тому, кто служит, - проверещал он.
- Род Талой воды! Женщина Эль! - торжественно просвистел Цицерон.
- Ху! - выдохнули старцы и, приложив руку к сердцу, склонились перед желтой бочкой жира, с хрипом дышавшей в углу, - главой рода Талой воды.
- У богини сто родов и сто имен, - шипя, продолжает живой труп. Последнего не знал никто. Сейчас его узнают все! Я иду за ней!
"Ну и рожи! Паноптикум! - зябко поеживаюсь я. - Где они их только откапывают? Такие шедевры засаливать надо, а потом показывать за деньги. А этот еще и шипит. Рептилиус самус!"
- Празднуйте, вожди, - разрешает Бок. - Славьте богов и новую богиню Эль, да будут дни ее долги! - и весело возносит вновь наполненную чашу.
У юрты жрец высоко поднимает жезл и с силой вонзает его в землю.
- Род Талой воды! Женщина Эль! - возвещает он. - Идите и скажите всем: у нас есть богиня!
Толпа выталкивает молодого человека. Это Энк. Он вырывает жезл из земли, целует. Потом привязывает к нему белый конский хвост (знак важной вести) и, вскочив на угольного Буцефала, уносится в степь. Все бросаются за ним.
Следующий кадр снят с высоты птичьего полета. Видна мчащаяся большая группа всадников. Камера поднимается выше, и группа превращается в движущееся пятно, за которым тянется пыльный шлейф, разделяющий степь надвое. Камера стремительно падает вниз. В кадре оскаленные морды животных. Пыль! Храп! Полные азарта лица сияют. Впереди несется юноша с жезлом. Бьется и трепещет конский хвост, стегая юношу по лицу, да горят золотые рога на вершине жреческого посоха. Черная глыба зверя, несущая юное тело, вытянувшись, летит в бешеном ритме безумной скачки. Паровоз! Не хватает только свистка.
Вдали показывается юрта. Из нее, заслышав топот, выбегает девушка лет семнадцати, за ней спокойно выходит пожилая женщина. К ним с воем несется пыльная лавина. Вот первые конные уже достигли юрты, перестроились и, не сбавляя темпа, начинают кружиться вокруг нее. В живой поток вливаются все новые и новые всадники. Скачущие образуют круг, внутри которого стоят женщина и девушка, зажав руками уши. Хрип, скач, крик! С птичьего полета виден бешено вращающийся хоровод вокруг белой юрты. Пестрое колесо без спиц. Из этого вертящегося механизма высоко в небо поднимается столб пыли. Дымный знак, похожий на взрыв или палец. Перст судьбы!