Ракитину было девятнадцать лет, как и новому комбату. Но выглядел он постарше, да и чувствовал себя старше. Пока лейтенант постигал премудрости тактики и стратегии в училище, Ракитин воевал. Год на фронте, в послужных списках, засчитывается за три года обычной службы. Наверно, надо засчитывать его и за три года обычной жизни.
- Чем занят расчет? - поинтересовался лейтенант, хотя видел, еще когда машина подъезжала, что ничем расчет не занят. Стояли, разговаривали. Да и сейчас, с приездом начальства, солдаты не спешили заняться каким-нибудь делом или хотя бы создать видимость, что заняты работой. По-прежнему стояли, прислушивались к разговору. Лейтенант почувствовал в этом недостаточное уважение к командиру батареи, но промолчал, решил не затягивать узлы в первые минуты знакомства.
"Играют в футбол! - хотел ответить Ракитин. - Не видит, что ли, стоят, слушают, о чем мы разговариваем. Капитан Лебедевский спросил бы: накормлены ли солдаты?"
- Расчет занят земляными работами. Сейчас отдыхает, - доложил он.
- И давно отдыхает? - намекнул лейтенант, что пора бы людям и за работу браться.
- Недавно. - Ракитин намек понял, но подстраиваться под начальство не стал. - Расчет сегодня не получал пищу, - добавил он.
- Как это, не получал? - удивился лейтенант. - Почему?
- Нет у нас ничего. Вчера последние запасы прибрали.
- Где кухня? - потребовал объяснения лейтенант.
- Кухни нет уже третий день.
- Чего же вы едите?
- Сегодня еще ничего не ели. Я думал, с вами кухня приедет. Капитан Крылов обещал. Не знаете, где она?
- О кухне ничего не знаю.
Лейтенант задумался. Расчет надо накормить, это ему было ясно. Комбат о своих подчиненных должен заботиться и, в первую очередь накормить. А потом потребовать!
- Солдат накормим, - заявил он.
Лейтенант подозвал командиров вновь прибывших орудий. Их Ракитин не знал. Оба были в коротких, почти новых английских шинелях, с новыми сержантскими погонами. Значит, прибыли недавно. Но оба, чувствовалось, ребята бывалые. У того, который повыше, глаза прищуренные, злые, а левого уха вовсе нет. Видно осколком срезало. Он и самокрутку не бросил, когда шел к командиру. Держал сейчас в пальцах, отвернув ладонь. Другой пониже ростом, но широкий в кости, вроде Опарина. Лицо у него красное, обожженное ветрами. Смотрел он на лейтенанта из-под широких нависших бровей спокойно и уверенно.
- Надо поделиться с товарищами продуктами, - сказал лейтенант. - Передайте сержанту Ракитину из своих запасов семь банок консервов и сухари. Этого хватит? - спросил он у Ракитина.
- Хватит, - подтвердил тот. И подумал, что лейтенант хоть и молод, но напорист и соображает быстро.
Сержанты переглянулись.
- Нет у нас никакого запаса, - сказал тот, что повыше. - Обедать нечем.
- Как так?! - удивился лейтенант Хаустов. - Я видел, как вы утром ели консервы и сухари.
Высокий промолчал. Глядел на лейтенанта и молчал, как будто не слышал вопроса. Объясняться с командиром продолжил тот, который пониже.
- Это нам утром на завтрак выдали, - объяснил он. - В обрез. А на обед ничего не дали. И запасов никаких нет. - Он неодобрительно посмотрел на лейтенанта: раз ты командир, то и обеспечь харчами.
Высокий согласно кивнул. Потом посмотрел на без толку тлеющую самокрутку, поднес ее к губам и затянулся.
Лейтенант Хаустов хорошо помнил, что отец-командир должен заботиться о солдатах. И еще лейтенант знал, что накормить солдат - святое дело. "Сначала накорми солдата, потом требуй от него!" - не раз говорил им генерал, начальник училища. И лейтенант пошел на крайний шаг, сознательно взял всю ответственность на себя.
- Разрешаю использовать Неприкосновенный запас, - сказал он Ракитину. - И вам тоже, - это уже двум другим сержантам.
Вот так пошел лейтенант Хаустов на нарушение Инструкций и Приказов, которые оговаривали, что Неприкосновенный запас может быть использован только в самых критических обстоятельствах. Он понимал, что обстоятельства еще далеко не самые критические, но решил, несмотря ни на что, солдат накормить.
Не прошло еще и месяца после окончания училища, где Хаустов был одним из лучших курсантов, а он уже нарушил Устав и совершил этим своеобразный подвиг, ибо сознательно жертвовал своей незапятнанной репутацией и был уверен, что за нарушением неминуемо последует возмездие.
Если бы сержанты поняли благородное движение души своего командира... Если бы почувствовали, чем жертвует он ради их благополучия...
Что касается Ракитина, то он ничего, кроме досады, не почувствовал: "С Луны ты, что ли, свалился, - подумал он о своем командире. - Вот беда на нашу голову..." Видно, и другие сержанты подумали что-то похожее, потому что смотрели на командира батареи с удивлением.
- Нет у нас неприкосновенного запаса, - ответил за всех Ракитин.
Тот, что пониже, поддержал Ракитина кивком. Одноухий смотрел куда-то в сторону, не желая участвовать в пустом разговоре.
Отсутствие Неприкосновенного запаса лейтенанту Хаустову не понравилось. Это было нарушением. И кто-то должен был нести ответственность.
- Почему израсходовали?! - свел он брови. - Кто разрешил?
- Не было у нас неприкосновенного запаса. Второй год воюю, а все без неприкосновенного запаса, - объяснил Ракитин.
- Его где-то в другом месте едят, - сказал невысокий сержант.
Одноухий по-прежнему молчал.
Лейтенант Хаустов растерялся. Ему уже было не до того, голодны солдаты или нет. То, что он услышал, было неправильно. Оказалось, что один из Великих Законов Армии вовсе и не Закон, а так... одни разговоры. Это подрывало веру во все остальное. А без веры лейтенант пока не мог.
- Нам можно идти? - спросил одноухий, докуривая цигарку.
Лейтенант посмотрел на сержантов, припоминая, зачем позвал. Вспомнил и отпустил жестом руки.
- А нам говорили... - как-то растерянно сообщил он Ракитину и замолчал. Не мог же он пожаловаться сержанту на то, что Армейские Законы не выполняются.
- Вам там много кое-чего говорили, - не выдержал Ракитин. - Но ничего, привыкнете.
- Привыкну, - согласился лейтенант. - Может быть, посмотрим ваши саперные работы?
- Пойдемте, покажу, - предложил Ракитин.
И лейтенант Хаустов послушно пошел за ним. Ремни его шикарной сбруи поскрипывали тихо и неуверенно.
Укрытие для машины лейтенант уже видел, и Ракитин повел его к орудию. Комбат прошелся по пятачку, потом измерил его шагами, подсчитал что-то в уме и остался доволен. Затем вынул из кармана спичечный коробок и стал измерять высоту бруствера.
"Чему их там только учат в училище? - подумал Ракитин. - Капитан Лебедевский прежде всего подошел бы к прицелу, проверил бы, не расшатался ли на кронштейне, прочно ли держится. Снял бы чехол, посмотрел, в чистоте ли здесь все, нет ли пыли, грязи".
То, что лейтенант молод и не нюхал пороха, настроения Ракитину не повысило. Если такой полезет приказывать, как и что делать, по всем правилам, которым его обучали, загубит батарею. Не потому, что неправильно обучали. Просто учеба - одно дело, война - другое.
Лейтенант позицией остался доволен. Про Неприкосновенный запас и голодных солдат уже забыл. Поэтому опять пришел в восторженное состояние, легко шагал по орудийному окопу, и ремни его амуниции поскрипывали весело.
Но когда подошел к самому орудию и увидел, что ствол весь в оспинах от осколков, а в щите рваная рана - кулак пролезет, да еще пара дыр помельче, притих.
- Давно? - спросил с уважением.
- На прошлой неделе.
- Потери есть?
- Двоих убило.
- А это? - лейтенант кивнул на повязку. - Тоже там?
- И это тоже. Но ничего особенного. Царапина.
- У тебя что, в расчете четыре человека осталось?
- Прислали сегодня еще одного на пополнение. Писарь из штаба.
- Пять - уже неплохо. Сам шестой. Почти полный расчет, - и это лейтенанта тоже порадовало.
- Двух человек с пулеметом и ракетами надо направить впереди огневой. Вам в штабе говорили про ночную танковую атаку?
- Да, - кивнул лейтенант. - Эту тему мы, правда, не проходили, - признался он, - но, думаю, управимся.
- Мы тоже не проходили, - в тон ему сообщил Ракитин. - И тоже думаю - управимся. Но у орудия всего трое остаются, вместе со мной. Пришлось шофера с машины снять. Вчетвером сумеем стрелять нормально.
- Шофера нельзя, - напомнил лейтенант Хаустов.
"Начинается, - подумал Ракитин. - Уже полез, куда не надо. Прислали на мою больную голову".
- Еще неизвестно, - сказал он, - понадобится ли после этого боя шофер. Может, и так получится, что шофер будет, а возить некого.
Лейтенант промолчал. Будто и не слышал. Возможно, перенес разговор на другое время.
Пойдем посмотрим, как вы подготовили укрытия для ракетчиков, - предложил он.
Пошли. Ракитин показал. Потом ему пришлось ответить на разные вопросы, с очень часто встречавшимися словами: "почему?", да "зачем?", да "кто приказал?". И это не оттого, что лейтенант Хаустов плохо соображал. Соображал он хорошо, но слишком правильно. То, что они здесь делали, было для лейтенанта непривычным, выходило за рамки Правил и Инструкций. К счастью для Ракитина, Хаустов вскоре вспомнил, что еще в училище умные люди предупреждали: на фронте можно встретиться с любой неожиданностью и надо принимать решения, не предусмотренные Уставом. Но решил лично проверить, насколько этот объект "соответствует". Он спустился в окоп, пробежался по нему вперед-назад, потом сделал то же самое, низко пригнувшись. Завершив бега, встал на колено и изобразил человека, стреляющего из ручного пулемета.
Ракитин ждал, пока лейтенант наиграется, и думал о том, что помочь новый командир ничем не сможет. Только бы не мешал приказами и советами. "Пусть он теми двумя орудиями занимается. Ему, чтобы покомандовать, двух орудий вполне достаточно".
Лейтенант же, проверил все, что считал нужным, остался доволен и выполненной работой, и самим сержантом. Он легко выпрыгнул из окопа, отряхнул прилипшую к обмундированию земельку и поправил пилотку.
- В штабе приказали такой окоп оборудовать? - спросил он.
- Афонин придумал.
- Кто такой? - Лейтенант наверняка ожидал услышать высокий чин хитроумного фортификатора.
- Солдат нашего расчета.
Командир не сразу, но все-таки переварил эту новость и с удовлетворением отметил, что солдаты ему попались толковые.
- Надо поощрить, - решил он.
- Надо, - согласился Ракитин.
Энергия в лейтенанте бурлила и выплескивалась через край. Вместе с энергией выплескивались отдельные мысли и целые решения.
- Надо копать дальше! - выплеснулась мысль. - Подтянуть окоп поближе к орудию.
- Надо, - согласился Ракитин. Они и собирались продолжать здесь работу.
- Другим орудиям копать траншеи не надо, - выплеснулось решение. - Орудия у нас по фронту растянутся метров на двести, не больше. Одной ракетой всю территорию перед ними осветить можно.
- Не надо так не надо, - не стал спорить Ракитин. - Только без резерва останемся. Если с нашей группой что-нибудь случится, в темноте сидеть будем.
Лейтенант промолчал. Не знал, что ответить сержанту, который согласился с ним и в то же время, вроде, не согласился. И решил ничего пока не уточнять. Вместо этого он снова начал задавать вопросы. Лейтенант Хаустов хотел все знать. И прежде всего: нельзя ли собрать местное население и вырыть противотанковый ров, выпустили ли "Боевой листок", провели ли комсомольское собрание, есть ли у расчета аппарат для установления проводной связи орудия с командным пунктом командира батареи? И еще многое, и разное. Только что не спросил: какая зима ожидается, морозная или теплая?
Окончательно он сумел добить Ракитина тем, что обещал выбрать, во время предстоящего боя, несколько минут и прийти пострелять из такого заслуженного орудия. Он так и сказал "пострелять". И подмигнул еще при этом.
Обстановка лейтенанта устраивала, а близость боя радовала и возбуждала.
- Пошли, пора и остальным орудиям позицию занимать, - решил он. - Теперь все ясно.
Ракитин не понял, что лейтенанту ясно, но пошел за ним.
- По маши-и-нам! - пропел лейтенант Хаустов хорошим командирским голосом.
- Пе-ервое орудие! Оборудовать позицию в ста метрах севернее установленного! Вто-орое ор-рудие! В ста метрах от первого!
Машины развернулись и направились к назначенным точкам.
Лейтенант спустился на "пятачок", где стояла пушка Ракитина, и присел на станину. Ракитин прошел за ним.
- Ты вот что, сержант, пошли своих людей, пусть съездят в рощу, напилят десятка два кругляков. Будем оборудовать командный пункт, - велел лейтенант Хаустов.
На кой черт ему нужен командный пункт во время ночного боя, Ракитин не понял, но позвал Опарина, передал ему приказ лейтенанта, и машина с солдатами уехала.
- Этот чего остался? - спросил лейтенант. - Вон тот, рыжий, без гимнастерки.
- Рыжий не наш. Корреспондент корпусной газеты Бабочкин, - не без удовольствия сообщил Ракитин.
- Корреспондент! Чего ты мне сразу не сказал? - встревожился Хаустов. - Зачем он сюда приехал?
Поскольку поступило два вопроса, Ракитин решил ответить на последний.
- Про бой нашей батареи спрашивает. Когда нас танки на дороге нагнали. Говорит, что задание редактора.
Лейтенант хотел спросить, что это за бой с танками, о котором он, командир батареи, ничего не знает, а корреспондент, человек здесь чужой, знает. И даже приехал, чтобы статью написать. Но не спросил, потому что Бабочкин в это время подошел к ним. Уже в гимнастерке и подпоясанный. Спрашивать при нем лейтенант посчитал неудобным.
Бабочкин представился командиру батареи. Еще раз объяснил, с каким заданием приехал. Лейтенант благосклонно кивнул. Дал понять, что он в курсе и все будет в порядке. А если что-нибудь потребуется, то пусть корреспондент обращается прямо к нему. Непосредственно.
Вообще-то хотелось лейтенанту Хаустову поговорить с корреспондентом, порасспрашивать его. Но, хоть тот и был всего-навсего младшим сержантом, не посмел, ибо, как и Ракитин, первый раз в жизни видел настоящего корреспондента и не знал, как с ним держаться, о чем можно с ним говорить и о чем не стоит. А то ведь напишет, потом хлопот не оберешься. Но на, всякий случай, сказал, что как только управится, непременно выберет время побеседовать. Пока занят. И быстро зашагал к другим орудиям, расчеты которых только начинали готовить позиции. Корреспондент должен был понять, что командиру батареи просто необходимо проследить за этим важным делом.
* * *
Ракитин и Бабочкин остались вдвоем, и корреспондент снова напомнил о своем задании. Ракитину не хотелось рассказывать. Слишком неожиданно и сумбурно все произошло. На своей, уже отвоеванной, территории появились вражеские танки и атаковали батарею в самый неудобный для нее момент, на марше. Дурацкая история. Но и отказать корреспонденту тоже было неудобно. Специально приехал.
- Давай я про что-нибудь другое расскажу, - предложил Ракитин.
- Вначале про тот бой, а потом можно и про все остальное. - Корреспонденту тоже деваться некуда. Редактор приказал, значит, надо собрать материал.
- Не могу я тебе про тот бой рассказывать. Не могу и не хочу, - признался Ракитин.
Бабочкин приуныл. Раз человек не хочет, да к тому же, еще и не может, его не заставишь. Но как быть с заданием редактора? Тот приказал побыстрей вернуться и готовить статью в номер. У редактора и в мыслях не было, что Бабочкин может не собрать материал... Что же у них произошло? Почему Ракитин не хочет рассказывать? И Бабочкин решил, что не уедет отсюда, пока не узнает. Не от Ракитина, так от других.
Оба чувствовали себя неловко. Бабочкин, потому что приходилось лезть в душу человеку. Ракитин сочувствовал младшему сержанту, который полдня добирался сюда, копал вместе со всеми. И ранение у него есть. Свой парень. Понимает Ракитина. Хочет узнать, но не нажимает, хотя и мог бы.