- Бедная у тебя фантазия, Воробейчик, - с явным сожалением сообщил он.
- Почему бедная? - поинтересовался Воробейчик.
- У вас третий раз подряд находят по ящику на дороге. Ты что, думаешь мне не скучно все время слышать одно и то же?
- Скучно, - согласился Воробейчик. - Но что я могу поделать, если народ такой растяпистый? Там такие раздолбаи ездят. Теряют.
- Ящиками?
- Ящиками.
- И непременно шнапс?
- Нет! - обрадовался Воробейчик. - На этот раз водка.
- Сучок?
- Что вы, товарищ старший лейтенант. Под белой головкой. Хорошая водка, как довоенная. Возможно даже из старых запасов.
- Ты откуда знаешь? Пробовал что ли? - задал еще один наивный вопрос Кречетов.
- Вы считаете, что я мог так просто взять и попробовать?
- Считаю, - подтвердил Кречетов.
- А зачем мне нужно пробовать ее? - вслух спросил сам у себя Воробейчик. Но ответил старшему лейтенанту: - Мне пробовать ни к чему. По бутылке видно. И этикетка старая. Можете мне поверить. Я в этом несложном деле разбираюсь.
Кречетов поверил. Но предупредил:
- Смотри, Воробейчик, кажется мне, что вы в генеральские запасы полезли. А это опасно. Сгорите когда-нибудь, как шведы под Полтавой.
- На дороге нашли, - стоял на своем Воробейчик. - Вы ведь знаете, что я правду говорю.
- Знаю. Потому и предупреждаю, чтобы технику безопасности соблюдали.
- Понял, товарищ старший лейтенант. Но как с водкой быть, вы не решили?
- А что с ней надо делать?
Воробейчик с укором посмотрел на старшего лейтенанта, который делал вид, будто не знает, что надо делать с водкой, да еще довоенной.
- Не возить же ее все время с собой. Можно выдать каждому по сто граммов. И место в машине освободится. Такая вот идея.
- Нельзя, Воробейчик, - зарубил, на корню, идею Кречетов. - Перед боем - нельзя. В бою человеку думать надо и быстро соображать. Голова должна быть свежей.
- Так ведь всего сто грамм, - удивился Воробейчик. - Нашим ребятам, как слону дробина. Мы, когда в разведку ходили, по стаканчику принимали, и все нормально.
- То-то вас из последней разведки половина не вернулась. А кое-кого на плечах приволокли. Приняли по стаканчику и такими смелыми стали, что в открытую на фрицев полезли.
Воробейчик потупился. Был у него этот грех на душе. Выпили они тогда нормально, даже хорошо. Смелости конечно прибавилось. Даже лихость появилась... Действовали, вроде неплохо. Но думать, как следует не сумели. Так что врюхались. Считанные люди из группы вернулись. И ему досталось. Еле приволокли, а в санбате едва отходили. Не думал он, что Кречетов все это знает.
- Да я ничего... Всего-то граммов по сто. Весь день копали, чтобы усталость снять.
- Ни сто, ни пятьдесят, - отказал старший лейтенант. - Здесь, Воробейчик, дело не в количестве. Принцип важен: перед боем - ни капли. На отдыхе можно, после боя, с устатку, даже нужно. А в бою как стеклышко должен быть. Ты запоминай, сколько раз мы с тобой перед боем не выпьем. Или запиши. После Победы сядем, пригласим кого надо и всю эту цистерну, которая за войну на наш счет накапала, оприходуем. А сейчас организуй, чтобы все поужинали.
* * *
- Дрозд, собирайся, мотнись за продуктами на ужин! - приказал Ракитин. - На семь человек. В плащ-палатку завернешь. Мухой туда и обратно. Чтобы до темна поужинать успели.
Тут и собираться нечего: поднялся и пошел. Но Дрозду не понравилось, что он опять крайний, поэтому тянул время. Ремень потуже затянул, потом сорвал клок травы и стал очищать от пыли яловые сапожки. Когда и с этим закончил, начал выбирать плащ-палатку, которая почище. Наконец выбрал и стал ее аккуратно складывать.
Опарин смотрел, смотрел, как Дрозд собирается, и решил, что такому лопуху там ничего не достанется. А достанется - так то, что другие не возьмут. Такое Опарина не устраивало.
- Погоди. Давай-ка сюда, - он забрал у Дрозда плащ-палатку. - Командир, продукты - дело серьезное. Абы кого посылать нельзя. Лучше я сам схожу, - и пошел...
Дрозд спорить не стал. Этого он и добивался. Надеялся, что Опарин не выдержит. И разыграл все, как по нотам. Пусть Опарин крайним побудет и слетает мухой туда и обратно. А он, Дрозд, посидит. Подождет, пока ему Опарин ужин принесет. Никто не понял, как он это ловко провернул. И удовольствия своего Дрозд не показал, даже вида не подал. Наоборот, отвернулся и отошел в сторонку, вроде обиделся.
Опарин вернулся довольный.
- Налетай, подешевело! Расхватали - не берут! - объявил он. Шумел от избытка чувств, потому что еды принес много. А это хорошо. И почти вся еда иностранная. Батарейцы такой давно не видели.
Он опустил плащ-палатку на землю и развернул ее. По несытным временам, здесь лежало настоящее богатство: горка консервных банок и сухарей. Сухари толстые, ржаные, через весь кирпич буханки. А банки красивые, разрисованные и все в иностранных надписях.
- Это ты отхватил! - Афонин выбрал банку побольше. - Мясо или рыба?
Откуда Опарин мог знать, что в банке. Там все на иностранном языке написано. Но раз шоферы из автобата запасли, значит что-то подходящее. А у Афонина тут же еще один вопрос возник:
- Чего тут за шишка нарисована? Похожа на кедровую.
Этого Опарин тоже не знал.
- Хотя, не похоже, - решил Афонин. - Шишку как следует нарисовать не могли. Консервы из шишек, что ли?
- Тоже скажешь, консервы из шишек, - заступился за доставленный припас Опарин. - Это компот иностранный. Называется "Ананасовый".
- Что это такое - "ананасовый"? - продолжал приставать Афонин.
- Из ананасов, - объяснил Опарин. - Ягода такая наверно есть, или фрукт.
- Шикарная еда, - сообщил Лихачев. - Очень дорогие африканские фрукты. Буржуи ели.
- Точно, - поддержал Ракитин. - У Маяковского про это стихи есть: "Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй".
- Значит, фрукты такие, вроде шишек, - продолжал выяснять Афонин. - А что тут едят? Сами шишки, или у них орешки есть, вроде кедровых? Не знаешь, командир?
- Не знаю, - признался Ракитин. - Не видел ни разу. Может, ты, Бабочкин, видел, в Москве все-таки жил?
- Нет, - Бабочкин повертел в руках банку с компотом. - Сами шишки вряд ли едят. Разве, только, если они какие-нибудь особенные. Скорей всего редкие орешки.
- Попробуем, - Дрозд тоже не выпускал из рук банку с ананасами. - Будем есть ананасы, как буржуи.
- Бросьте вы эти шишки! - вмешался Опарин. - Буржуйской еды им захотелось. Туфта это. Я же говорю - компот. У нас консервов настоящих навалом, как в кино. По банке на брата. И по три сухаря. Компот на заежку - банка на двоих.
- Рыба или мясо? - снова спросил Афонин.
- Ты чего пристал, Афоня, - рассердился Опарин за настырность товарища. - Что-то иностранное, а что - не сказали. Но раз выдали, значит, можно есть. Иностранцы тоже абы что не лопают. Командир, прочитай, что здесь написано? Ты в школе иностранный язык учил.
Ракитин рассматривал красивую банку с не меньшим интересом, чем остальные.
- Не могу прочесть, - признался он. - Буквы все знакомые, а слова не понимаю. Я в школе немецкий учил, а тут на другом языке написано: английский наверно, или французский. Не знаю. Да я и по-немецки не особенно.
- Дайте я попробую, - вызвался Бабочкин. - Я английский изучал. Тоже ничего не знаю, но зато по-английски. Здесь английский язык. Вот, - ткнул он пальцем, - "пиг" написано. "Пиг" - это свинья. Значит консервы из свинины.
- Вот это разговор, - обрадовался Опарин. - Читай дальше. Чьи консервы, где сделаны?
Бабочкин повертел банку и вскоре нашел то, что нужно.
- Вот, - сказал он. - Сами можете прочесть: "Маде ин УСА". Это значит: "Сделано в США". В Америке.
- Я же говорил - Второй фронт! - подкатил к себе банку Опарин. - Американская тушенка. Хоть в этом от них польза.
Минуты не прошло, а банки были вскрыты, и солдаты с удовольствием уминали "Второй фронт" с сухарями.
- Союзнички наши - мать иху! - не то поругал, не то похвалил американцев Опарин и отправил в рот здоровенный кусок тушенки. - Воюют свиной тушенкой. Но вкусно!
Потом пили компот и были немало разочарованы. Водичка, правда, оказалась вкусной: сладенькой и ароматной. Но ни единого орешка в банках не нашли. Вместо них плавали кусочки мякоти с прожилками, похожие на обрезки соленого арбуза, только сладкие. В общем, гадость порядочная. И зачем их сунули в банку с компотом, никто не понял. Хотя, может, капиталистам такое и нравится.
* * *
- Старший лейтенант - мужик что надо, - заявил подобревший после хорошего ужина Опарин. - С таким воевать можно.
- Строгий очень, - Дрозд побаивался старшего лейтенанта. - И все по сапогу веткой постукивает. Так и кажется, что перетянет поперек спины.
Дрозд взмахнул рукой, хотел показать, как старший лейтенант перетянет поперек спины, и едва не уронил сухарь, который у него остался от ужина. Собирался положить в сидор, но лень было вставать.
- Ты чего сухарями размахался? - Опарин давно положил глаз на этот сухарь. - Не хочешь, так и скажи. Другие съедят.
- Возьми, - Дрозд решил, что проще отдать сухарь Опарину, чем тащиться к машине, на которой лежали сидора.
Опарин забрал сухарь:
- С кем ополовинить?
- Со мной, - вызвался Лихачев.
Опарин легко, едва нажав пальцами, сломал чугунный сухарь пополам.
- "Перетянет поперек спины" - тоже сказал, - из-за сухаря несколько опоздал с ответом Дрозду Лихачев. - Строгий - это да. Но, сколько его знаю, ни разу не слышал, чтобы он голос на кого-нибудь повысил.
- Не повышает, - согласился Дрозд. - Ему и повышать голос не надо. Он как зыркнет, прищурится, так сразу ищешь, куда спрятаться.
- Глаз у него острый, - подтвердил Опарин. - Как шило.
- Зато зря не врубит, - защитил старого знакомого Лихачев. - Его на курсах водителей все уважали: и солдаты, и начальство.
- Должен быть строгим. - Опарин ухитрялся грызть сухарь и в то же время разговаривать. - В армии без строгости нельзя. Если с нами строгими не быть, мы на шею сядем. Хоть Афоня, хоть Костя. Один Лихачев чего стоит.
- Я стою, а ты нет? - прожевывая кусок сухаря, пробурчал Лихачев. - Ты лучше про себя скажи.
- Я тоже не подарочек, - согласился Опарин.
- Совсем не подарочек, - подтвердил Ракитин.
- Со мной без строгости нельзя, - ударился в откровение Опарин. - Я без строгости распущусь и стану разлагать дисциплину вокруг себя. А старший лейтенант не дает разлагать дисциплину. Он такой. Вроде капитана Лебедевского.
- Разные они, - не согласился Афонин. - Хотя оба настоящие. При таком командире воевать - то что надо. Только война его испортила.
- Чего это испортила, - не согласился Лихачев. - Он уже и не хромает. И шрам издалека нельзя заметить.
- Я про другое, - Афонин помолчал, прикидывая, как бы поточней сказать. - Очень он нацелен на войну. Весь вложился. Воевать с таким хорошо. Опарин верно сказал. А в мирное время - не знаю. Жестковат окажется для мирного времени. Тяжело ему будет. И ему тяжело будет, и тем, кто рядом с ним.
- До мирного времени еще дожить надо, - уныло протянул Дрозд.
- В бою должно быть хорош. - Афонин как будто не слышал Дрозда. - Тут, кажется, такая свадьба затевается, что старшому как раз здесь самое место. Если бы молодой лейтенант остался командовать, хлебнули бы мы.
- Отобьемся, - сказал Ракитин. - Все у нас продумано. И пехота теперь прикрывает.
- Конечно отобьемся! - Лихачев был в этом абсолютно уверен: ребята мировые, старший лейтенант Кречетов здесь. Чего сомневаться?! - Погоним фрица. Факт. Я, братцы, иногда пытаюсь представить себе, как все будет после Победы. И удивительно интересно у меня получается: идешь по городу - нигде не стреляют, ни одного раненого не видно, ни одного перевязанного и все вокруг гражданские.
- Военные тоже будут, - поправил Ракитин. - Армия останется.
- Какая там армия? Зачем она нужна будет после войны? Ну останется, так малюсенькая... - Лихачев свел руки и показал, какая малюсенькая останется армия. - Главное: ни тебе бомбежки, ни артобстрела, ни танков. Умирать никто не будет.
- Это ты загнул, - не согласился Опарин. - А старики?
- Так то старики. Они старые. Все остальные будут жить.
- От болезней тоже умирают, - напомнил Дрозд.
- Болезни - это тебе не пули и не осколки. Чего от них умирать. Поболеет человек и выздоровеет.
- Мне тоже такое иногда думается, - поддержал Ракитин, - что от болезни человек вообще не может умереть. Интересная жизнь будет.
- И каждый день в кино можно будет ходить, - внес Опарин свое, личное.
- В кино ты пойдешь, это я понимаю... А что ты еще делать станешь, когда домой вернешься? - спросил Ракитин.
- Я?.. Я, первое дело, лошадь куплю. Все деньги соберу, чего не хватит, одолжу и куплю, - не задумываясь, сообщил Опарин. - Мечта у меня сейчас такая - лошадь купить.
Товарищи с интересом глядели на Опарина. Решили, что разыгрывает. Лошадь он собирается купить... Хочет, чтобы его расспрашивать стали. А спросишь, он такое ответит, что потом утираться придется. У Опарина не заржавеет.
Самым смелым и самым любопытным, оказался Лихачев. Спросил осторожно:
- Какую лошадь?
- Белую. - Опарин задумался, смотрел куда-то в сторону, недоверчивых взглядов товарищей не замечал.
- Зачем тебе белая лошадь? - осторожно, как минер, продолжал, чуть ли не на ощупь, Лихачев. Остальные прислушивались, ждали, чем кончится.
- Так ведь народ только первые дни после Победы гулять будет. Потом опять вкалывать станут. Мне из дома пишут: жрать нечего, изголодались все и обносились. Зимой топить нечем. А холода у нас - будь здоров! И раненых много, покалеченных. Тяжело люди живут, тоскливо всем.
- Лошадь тебе зачем?! - теперь и Дрозд осмелел. - Дрова возить? - Лихачев первым прошел опасное место, теперь и другие могли.
Опарин будто не слышал Дрозда. Он осторожно пощупал фингал под левым глазом. Опухоль вроде бы не увеличилась, но и не уменьшилась. Левым глазом он по-прежнему почти ничего не видел. И горело, жгло, как огнем.
- Я вечером, после работы, умоюсь, оденусь во все чистое, - продолжил он, - сяду на белую лошадь и поеду по улице. Лошадь с ноги на ногу переступает, как танцует. Головой взмахнет - грива развевается. Я сижу в седле, как на параде, и с каждым, кого встречу, вежливо здороваюсь по имени-отчеству. Все будут останавливаться и смотреть: до чего красиво - человек на белой лошади едет. И не какой-нибудь генерал, не циркач, а Петр Павлович Опарин с этой же улицы. И людям сразу легче станет, потому что красиво. И пацанов катать стану. Это какая же им радость...
- Здорово! - признал Бабочкин. - Только где ты в городе лошадь держать станешь?
- Запросто. У нас на Форштате многие до войны лошадей держали. Ломовые извозчики. Дрова возили, грузы разные. Платили налог и держали.
- Где это город такой Форштат? - спросил Дрозд. - Что-то я не слышал.
- Не город это. Город у нас Чкалов. Прославленный летчик, в честь его назвали. А у нас дом на Форштадте, пригород так называется, окраина. Вроде в городе живем, а на улице трава растет, козы ходят. И мы ходим вместе с козами. Коров тоже кое-кто держит. Здесь, на улице и пасутся. Лошади раздолье. Работать на ней не буду, значит и налог не должны брать. Я опять на завод пойду, токарем. А лошадь для красоты и всеобщего удовольствия.
- Разрешат? - усомнился Дрозд.
- Должны, - сказал Ракитин. - Для красоты должны разрешить. Тем более фронтовик и орденоносец. Ты, если что, в военкомат иди. Там помогут.
- Пойду, если что, - подтвердил Опарин. - Лошадь непременно заведу. Я ведь не для себя стараюсь. Я для всех.
- А кем ты будешь после войны? - спросил Бабочкин у Лихачева.