- Чтобы никто не услышал, - отвечаю я потихоньку.
- Ты надо мной шутки шутить вздумал! - вроде бы заорал он, но опять шепотом. - Я тебя научу, как шутки шутить!
Я не понимаю, чего он на меня сердится. Если разговор не секретный, так чего он шепчет? А если секретный, так чего злится, когда я шепчу?
- Никак нет, - говорю. - Вы ведь по-тихому... вот и я... для сохранения тайны.
Он аж зубами заскрипел:
- Это я голос сорвал, с вами, обормотами, разговаривая! А тебя, Опарин, я насквозь вижу!
Опять, значит, я в кон не попал. А он жмет:
- Куда пушку девал? И без шуточек!
Я уже во весь голос разговариваю. Нужен он мне, чтобы шутить с ним.
Рассказываю ему, как дело было, со всеми подробностями. А он записывает. Я кончил, а он велит мне все снова, с самого начала. Я повторяю, а он пальцем бумаге водит, проверяет, правильно ли я говорю. Ну, придумал! Я же не помню точно, что в прошлый раз говорил. Я же не могу слово в слово. Вроде бы, пронесло... Видно, все у него сошлось. Но он опять зашипел:
- А теперь расскажи правду!
Какую я ему еще правду рассказать могу? Так мы с ним часа три канителились. А может, и больше. Он и кулаком по столу стучал, и повторял все время, что насквозь меня видит... Тоже мне рентген нашелся. А что до мата, то он все, что мне на службе по фронтовой норме, на полгода положено, за три часа выдал. Потом вдруг притих, вроде ласковым стал.
- Если ты все правду говоришь, то пушка там, на месте, стоять должна. Так?
- Конечно, - отвечаю. - Кому она такая нужна? Металлолом.
- Собирай свою команду барахольную, и тащи ее сюда.
- Зачем? - спрашиваю. - Она никуда не годится.
- А затем, - отвечает, - чтобы доказать, что ты правду говоришь и не оставил врагу боевое орудие.
- Там же фрицы, в деревне, как мы ее оттуда утащим?
- Нет там фрицев, - говорит. - Выбили из оттуда.
Ему лучше знать, может, и выбили.
- Дайте машину, - прошу. - Далеко тащить пушку на горбу. В ней больше тонны.
- За машину, - говорит, - я с тебя отдельно спрошу. А вытаскивать будешь сам, на горбу и рысью. Двигай!
Пошел я свой расчет искать. Нашел. Рассказал им про особиста с рыбьими глазами, и что придется идти пушку вытаскивать. Они, конечно, не обрадовались. Но приказ, хотя и дурацкий, выполнять надо. Так что потопали.
С километр до той деревни не дошли. Слышим: там из автоматов ударили. Потом пушка пару раз рявкнула. И тридцатьчетверка оттуда выскочила, фугует что есть мочи в нашу сторону. Мы, конечно, остановились, ждем, что дальше будет. Танк возле нас тормознул, из башни танкист высунулся.
- Вы куда, братья-славяне? Жить надоело? - И матюгом нас, чтобы поняли, как жить хорошо.
Мы поняли. Но объясняем, что послали нас вытаскивать орудие.
- Так в деревне фрицы! - И, чтобы было понятно, какие там фрицы засели, по ним прошелся с глубоким понятием.
- Нам сказали, что выбили их.
- И нам сказали. Послали танк вытаскивать. Кто сказал, пусть и вытаскивает. - А уж как досталось тем, кто посылал вытаскивать... вспомнить приятно... Жалко нашего СМЕРШа там не было. Ему бы это очень полезно послушать.
- Садись, братва, на броню, - командует танкист. - Поехали докладывать нашим придуркам. А то они, глядишь, еще кого-нибудь пошлют.
И вернулись мы. На танке, но без орудия. Побрел я опять к смершевскому капитану. Доложил, что в деревне фашисты, танкистов в свидетели привел.
Он на меня прищурился и молчит. Соображал, видно, что со мной сделать. Потом взял с подоконника ножницы, маленькие такие, подошел ко мне и давай лычки резать. Все начисто срезал и шипит, как змеюка:
- Иди и доложи своему начальству, что больше ты не сержант и не командир орудия. До конца века своего будешь рядовым. Вышел ты у меня из доверия. Значит, вышел из доверия у нашего социалистического государства. И учти, у меня помощников много, за каждым твоим шагом теперь приглядывать будут.
- Еще вызывал? - спросил Бабочкин.
- Кто его знает, может быть, и вызывал бы еще. Только его скоро после этого куда-то перевели. На повышение.
* * *
- Провернем твою идею, - сообщил старший лейтенант. - Устроим фрицам фейерверк.
Ракитин посмотрел на гранаты, на мотки провода.
- Два фугаса? - спросил он.
- Считаешь мало?
- Нет, если один танк подорвем, и то хорошо. Главное - придержать их, хоть на полминуты.
- Точно, - согласился Кречетов. - Пугнуть. Но и танк подорвать - неплохо. Кого из твоего расчета послать можно?
- Афонина, - не задержался с ответом Ракитин. - Афонину с ракетами идти, он и фугас подорвет.
- Только его и можно?
- Почему?.. Опарина можно, Бакурского. Больше некого. Я не могу, мне огонь вести, - не оправдывался Ракитин, просто объяснял.
- Значит - Афонина. А почему не Опарина? - В Воробейчике Кречетов был уверен, хотел быть уверенным и во втором подрывнике.
Ракитину въедливость Кречетова не понравилась. Комбат Лебедевский верил каждому слову Ракитина и никогда не переспрашивал отчего и почему. А Кречетову надо доказывать.
- Афонин сумеет танк подорвать, и вернуться.
- Почему так думаешь?
- Никогда не теряется. Соображает быстро, хорошо ориентируется... - Получалось, чувствовал Ракитин, не особенно убедительно. А как тут докажешь? Просто надо знать Афонина. Конечно, вид у того, совсем не геройский... Когда Афонин попал к ним в расчет, Ракитин ходил к капитану Лебедевскому, просил, чтобы перевели куда-нибудь нескладного солдата. А комбат сразу разглядел Афонина. Но не отказал сержанту. Обещал, что через месяц непременно переведет. На том все и закончилось. Через месяц Ракитин не напомнил комбату о его обещании, а комбат Ракитину - о просьбе.
- А Опарин?
- Опарин танк подорвет, но может зарваться - там и останется.
- Бакурский?
- У Бакурского своя задача. Афонин, после того, как фугас взорвет, останется освещать поле ракетами. Бакурский с ручным пулеметом прикроет его от автоматчиков.
- Нормально, - согласился Кречетов. - Убедил. Пойдем, посмотрим на местности, как оно получаться будет. Воробейчик и Афонин с нами.
* * *
Старший лейтенант остановился там, где заканчивалась траншейка, вырытый Афониным и Бакурским.
- Как? - спросил он. - Не близко, не далеко?
- Самое подходящее место, - заверил Хаустов. - Дальше нельзя. Ночь. Прицельный огонь по-настоящему вести не сумеем. И ближе подпускать нельзя.
- Вы что скажете? - повернулся Кречетов к Воробейчику и Афонину. - Вам здесь воевать.
- Подходит, - согласился Воробейчик. - И отойти можно по этому окопчику.
- Подходит, - подтвердил Афонин.
- Значит здесь и закладываем, - решил Кречетов. - Провода у вас сколько метров?
- Два мотка по восемьдесят. Новый и крепкий, - доложил Воробейчик. И объяснил, - я на всякий случай, метров по двадцать прибавил.
- Восемьдесят - далековато, - сказал Афонин.
- Почему? - провод позволяет, - Кречетову понравилось, что можно посадить подрывников подальше.
- Провод позволит - глаза не позволят, - не торопился с объяснением Афонин.
- Танк за восемьдесят метров не увидишь?
- Танк увижу. Ночью за восемьдесят метров место точно не определю.
- Почему так думаешь?
- Знаю.
- Приходилось подрывать танки ночью?
- Стрелять ночью приходилось. Охотники мы. Восемдесят метров - это на авось.
- А сколько пойдет?
- Тридцать. Это наверняка. Ну сорок...
Офицеры переглянулись. Подвывать танки за тридцать метров - такого им в голову не приходило.
- А дальше, считаешь, нельзя? - еще раз спросил Кречетов.
- Может и получиться, а может и нет.
Кречетов посмотрел на Воробейчика.
- Ночью... свет от ракеты... м-м-м... не особенно... Расстояние определить трудно. А вешку не поставишь. Чем ближе, тем верней.
Следовало верить солдатам. Тем более, говорили они не для того, чтобы облегчить свое положение.
Кречетов задумался. Одно дело - схитрить, подорвать пару танков, остановить вражескую колонну. Другое - послать на заведомую гибель двоих солдат. Да Воробейчик и Афонин стоили больше, чем все эти танки.
- Давайте - за шестьдесят, - предложил он. - Если и не подорвем танк, черт с ним. Они все равно остановятся.
- Овчинка выделки не стоит, - Воробейчик не то, чтобы возразил, но и не согласился с Кречетовым. - Оно и за шестьдесят опасно, но может не получиться. Чего зазря такие хорошие гранаты расходовать?! Лучше за тридцать и подорвать, использовать гранаты на полную катушку.
Афонин промолчал, но видно было, что он согласен с Воробейчиком.
- Может быть, бросим эту затею? - спросил Кречетов. - За тридцать метров - это... - чуть не сказал, что это почти верная смерть. Но вовремя спохватился. Нельзя такое говорить. - Слишком близко.
- Нет, - возразил Афонин. - В окопе ударная волна не достанет. Разве только землей присыплет. А пока они паниковать станут, можно по-тихому уползти.
- Обойдется, - рассудил и Воробейчик. - Все правильно, обойдется. Что за тридцать метров, что за шестьдесят - выбираться отсюда одинаково трудно будет. А если танк подорвем, они непременно задержаться. Тем более - если два. И артиллеристам раздолье: круши их, пока они на одном месте топчутся. Фрицам не до нас будет. Уползем.
Офицеры молчали. Не им подрывать танки за тридцать метров. Все зависело от Воробейчика и Афонина. Да еще от того, какое решение примет старший лейтенант. А Кречетову было легче самому пойти на это дело, чем посылать Воробейчика и Афонина.
- Неизвестно, кому больше достанется, - нарушил молчание Воробейчик. - Нам - или там, - махнул он рукой в сторону орудий. - У нас даже проще. Рванул и пополз потихоньку к своим. В темноте никто не заметит. А там, - он снова указал в сторону, где растянулась оборона, - там жарко будет. Фрицы ведь все равно очухаются и попрут к мосту.
Эти его слова были для Кречетова последним доводом. Потому что действительно, может, ребятам повезет и сумеют они уползти. А скольких недосчитаются солдаты, обороняющие плацдарм, когда на них навалятся танки и автоматчики... Хорошо, если можно будет утром половину поставить в строй. Всем будет тяжело: и этим и тем. А фугасы, если затея удастся, принесут большую пользу.
- Хорошо, - согласился он. И решил: - Сорок метров. Траншеи протянуть так, чтобы подрывники смогли по ним отойти. Всех людей, сколько есть, поднять и за лопаты.
- Сейчас и заложим фугасы, - предложил Хаустов.
- Может, сначала пристреляться? - спросил Кречетов. - А фугасы потом.
Лейтенанта Хаустова, командира батареи, в жар бросило от этого "пристреляться". Он даже почувствовал, что уши у него вспыхнули. Малиновыми у него в таких случаях становились уши.
"Как же это получается? - с недоумением подумал он. - Это я должен был сказать, что надо прежде всего пристреляться. Во всех конспектах записано. Какой я командир батареи, если не знаю, что нужно делать при подготовке к стрельбе! - казнился он. - А пехота знает. Позор".
Уши Хаустова постепенно приняли естественный цвет, а выступившие на лбу мелкие капельки пота он стер рукой.
- Да, да, конечно, - суетливо закивал он. - Непременно надо пристреляться. Именно это я и имел в виду. Сейчас займемся.
- Пристреливайтесь, - Кречетов как будто не заметил промаха комбата. - Пристреливайтесь. Потом заложим фугасы и доделаем окопы.
Пока шли к орудию, Хаустов инструктировал Ракитина.
- Пошли солдат репер поставить. И пусть нацепят на него что-нибудь красное или белое. Расстояние все-таки большое, белое и красное лучше видно...
Он понимал, что каждое его слово услышит Кречетов, да и Афонин с Воробейчиком. "Пусть слушают. Пусть убедятся, что Хаустов прекрасно знает все правила подготовки батареи к бою".
Лейтенант подробно объяснил Ракитину, как ставить репер, как следует пристреливать орудие и все остальное. Очень подробно и очень доходчиво. Чтобы даже и не артиллеристу все было понятно.
На позициях нашли длинную жердь, что осталась после сооружения КП. Для "маячка" пригодилась портянка. Чистая, новая, совершенно белая. Ее реквизировали у Дрозда.
Стреляли четко, как на учениях. Каждое орудие накрыло цель после второго-третьего выстрела.
- Записать прицел! - отдал команду Хаустов. И добавил: - Зафиксировать прицел в данном положении!
Потом заложили фугасы, один метрах в пятидесяти от другого, и стали рыть длинные, но неглубокие траншейки. Справа от дороги, и слева. Воробейчик и Афонин исползали свои сорок метров от траншейки до дороги, проверили, нет ли каких-нибудь сучков-корешков, за которые может зацепиться провод.
Вроде бы все, что можно, для обороны плацдарма сделали...
НОЧЬ
Брился старший лейтенант Кречетов неторопливо и тщательно. Не любил, когда что-нибудь делали абы как, и себе не позволял. Потом умылся горячей водой. Такой, что кожу обжигало. А одеколон не употребил. Принципиально. Считал запах одеколона создаст что-то вроде границы, которая может отделить его от солдат. Вообще-то, он был уверен, что командир должен выделяться. Но не запахом. Выправкой - да. И подтянутостью, аккуратностью. Ходить легко, соображать быстро, стрелять метко. Короче - обладать такими качествами, которые помогали бы служить солдату примером и заставляли солдата тянуться за командиром. Командир всегда должен быть чисто выбритым. А перед боем, тем более.
Считал немаловажным и то, что подавал этим пример подчиненным. Так оно и получилось. Стоило старшему лейтенанту намылить лицо, как солдаты, у которых было что брить, стали греть воду и наводить бритвы.
- Послушай, Воробейчик, - Кречетов с удовольствием провел пальцами по теплому, гладкому подбородку, - доложи-ка, как у нас с харчами.
Воробейчик несколько смутился, потому что с харчами было не очень, а докладывать такое он не любил.
- В спешке собирались, - стал он оправдываться, - так что не особенно... Пообедали уже. И артиллеристов накормили. А на них не рассчитывали. Ужином их тоже кормить будем?
- Ты как думаешь? - прищурился Кречетов.
Воробейчику не нравилось, когда старший лейтенант щурился. Вообще всем, кто знал Кречетова, не нравилось, когда он щурился.
- Думаю, надо, - быстро нашел правильный ответ Воробейчик. - На ужин и на завтрак хватит, если экономненько.
- А если не экономненько?
- Тогда только на ужин.
- Подходит. Выдай все, что есть. Надо накормить людей как следует.
Кречетов понимал, что бой их ожидает тяжелый. Всегда нелегко, если у врага преимущество в силе, а у самого - ни резервов, ни возможности маневрировать. Но он сейчас не думал о том, сколь велики будут потери. Нельзя командиру думать о таком перед боем. Прикидывал, как лучше подготовиться, старался учесть каждую мелочь. Одной из таких важных мелочей был ужин.
- Все выдай, - повторил он. - И компоты, говорят, у тебя там какие-то заграничные завалялись. Все выдай.
- На завтрак не оставлять?
- Я что, непонятно сказал?
- Понятно, товарищ старший лейтенант. Все выдадим. И компот.
- Действуй!
Воробейчик действовать не поторопился. Раз старший лейтенант поставил вопрос так, чтобы выдать все и даже заграничный компот, то и он решил проявить щедрость.
- Товарищ старший лейтенант, - начал он издалека, - ночи сейчас холодные, а разжигать костры нельзя.
- Что предлагаешь? - Кречетов достаточно хорошо знал Воробейчика, чтобы догадаться, что тот собирается предложить.
- Тут у нас оказалось немного "горючего". Совершенно случайно.
- Откуда у тебя это добро? - вопрос Кречетова прозвучал довольно наивно.
- На прошлой неделе ехали наши и на дороге нашли. В разбитой машине целый ящик лежал, - почти правдоподобно объяснил происхождение "горючего" Воробейчик.
Кречетова такое объяснение не устроило.