– Да что ты, Джаго! Почему?
– Обычная история, – пожал он плечами. – Босс хочет уре́зать расходы, строить дома подешевле. Вот так, теперь меньше народу выполняют больше работы. Но я не из их числа.
– Я очень сочувствую тебе, – призналась ММ.
Она не могла вообразить ничего хуже, чем потерять работу: дело было не в отсутствии заработка, а в праздности, в скуке и тоске, в ощущении бесполезности собственной жизни. Каждый день по пути на работу ММ проходила мимо мужчин, которые часами стояли, подпирая стенки фабричных зданий в надежде на случайную поденную работу. Вид у них у всех был одинаковый: не то чтобы унылый, а какой-то подавленный, пристыженный. ММ казалось ужасным, когда людям, которые хотят и могут работать, отказывают в такой возможности.
– Где же ты теперь будешь работать? – спросила она.
– Где придется. Пока не найду чего-нибудь стабильного. Хорошо еще, что у меня нет семьи, о которой нужно заботиться. Вот семейные – настоящие бедолаги. Парень, что на прошлой неделе работал вместе со мной на стройке, был безработным пять месяцев, а теперь до работы, на которую ему с трудом удалось устроиться, он каждый день добирается пешком четыре часа.
– Четыре часа! – воскликнула ММ. – Но это же нелепо.
– Так ведь выбора нет. По крайней мере, семья не голодает. Четыре мальца и еще один на подходе.
– И его тоже уволили?
– Тоже, – ответил Джаго.
– Дорогая, – позвал Роберт.
– Да, любимый?
Роберт помедлил. Уже много недель подряд он вновь и вновь прокручивал в мозгу этот диалог, он точно знал, что́ хочет сказать, и продумал все доводы. Он также знал: никаких разумных причин отказывать не было.
И все же…
– О чем ты задумался, дорогой? – улыбнулась ему Дженетт.
Стоя перед зеркалом, висевшим над камином в гостиной, она надевала серьги. Пару бриллиантовых сережек от Тиффани Роберт купил ей на день рождения. Дженетт их носила, но сейчас надевала другие. Те, что ей подарил Джонатан. Конечно, бо́льшую часть украшений ей подарил Джонатан: двадцатидвухлетний брак предоставил массу возможностей для проявления щедрости. И все украшения были очень красивыми. Джонатан обладал безупречным вкусом, как и талантами блестящего финансиста и прекрасного мужа.
Временами Роберт чувствовал, что недолюбливает Джонатана Эллиотта. Очень недолюбливает. Конечно, это смешно: Джонатан умер, Роберт не знал его лично, и у него не было оснований полагать, будто он мало значит в жизни своей жены. Но влияние Джонатана все еще было чрезвычайно сильным и сказывалось и в доме, и в слугах, и в детях, и даже в Дженетт. Она никогда открыто этого не признавала, никогда не говорила: «Джонатан считал так-то, он любил, чтобы было так-то», но с тех пор, как Джонатан установил определенный порядок вещей, этакий свод правил, даже взглядов, Дженетт была склонна придерживаться их. Как и дети. И, судя по поведению Лоренса, у Роберта были веские основания недолюбливать Джонатана.
Лоренс превратился в сущий кошмар. Умный и чрезвычайно хитрый мальчишка, Лоренс никогда не грубил Роберту в присутствии матери, хотя общаться с ним удовольствия, конечно, не доставляло. Но если Дженетт рядом не было, парень становился откровенно наглым. И Роберт ничего не мог с этим поделать. Не бежать же ему к Дженетт с жалобами на грубость Лоренса. Поэтому положение Роберта было незавидным. С самого начала они с женой заключили соглашение, что воспитание мальчиков остается прерогативой Дженетт, хотя поддержка Роберта станет, безусловно, огромной помощью. И даже если бы Роберт рассказал Дженетт о поведении Лоренса, она бы этому не поверила. Она знала, что он трудный подросток и ему непросто принять Роберта, но настаивала, что со временем все уладится.
– Единственный способ – быть терпеливым, дорогой. Терпеливым и понимающим. Лоренс ведь еще ребенок, ему только четырнадцать лет. Он очень любил отца. Мы должны взглянуть на вещи его глазами.
То, о чем Роберт собирался поговорить с женой сейчас, не имело никакого отношения к Лоренсу. Это касалось его самого. Роберт хотел заручиться ее поддержкой в организации собственного дела. Он решил основать свой бизнес. Не потому, что его дела в «Лоусонс» шли плохо: Роберт быстро поднялся по карьерной лестнице и стал вице-президентом отдела частных вкладов. У него было хорошее жалованье, внушительный офис, растущий список клиентов. Но он знал, что собственное дело – единственно возможный для него путь добиться именно того успеха, к которому он всегда стремился. Безусловно, на службе у Лоусонов об этом не было и речи: в их иерархии подрастали два следующих семейных поколения, к которым постепенно должен был перейти банк. У Эллиоттов, под эгидой своей жены, Роберт не хотел работать. Такой опыт не сулил ничего хорошего.
В любом случае Роберт хотел продвинуться вовсе не в банковском деле. Банк – с его предсказуемостью, отливами и приливами денежных средств, подъемами и падениями рынков – Роберту уже поднадоел. В нем пробудился интерес к недвижимости. В течение последнего десятилетия Роберт наблюдал стремительный рост Нью-Йорка, видел, как здания, бесконечные ряды зданий вырастают в могучий лес, заполоняя прежние окраины, превращая их в постоянно расширяющийся центр, и понимал, что хочет быть частью этого процесса. Именно там было его будущее, именно туда стоило вкладывать деньги, и именно там они дали бы хороший урожай. У него был клиент, который подвизался на поприще недвижимости. Пять лет назад Роберт помог ему увеличить капитал для строительства двух скромных зданий в районе Уолл-стрит. Сегодня это был богатый человек. Не миллионер, но богатый. Он предположил, что Роберту, возможно, будет интересно подключиться к его бизнесу, помочь расширить дело. Роберту очень хотелось заняться недвижимостью. Он только об этом и думал, чувствуя вдохновение – и эмоциональное, и интеллектуальное – уже изрядное время. Роберт даже сделал кое-какие наметки, исследовал потенциальные возможности западной территории Бродвея вплоть до доков. Возможности казались безграничными. Одна из улиц, которую он отметил, уже застраивалась, что придало ему уверенности. Роберт был убежден, что сумеет добиться успеха в таком деле. А быть преуспевающим бизнесменом очень приятно. По-настоящему преуспевающим. По праву. А не как тень бывшего мужа Дженетт и не как тень своей жены.
Не то чтобы Роберт не любил Дженетт – конечно, любил. Он был необыкновенно счастлив с ней. Жена была именно такой интересной и пылкой, как он хотел. Кроме того, она была еще и остроумной, и очень стильной. Одежду Дженетт покупала преимущественно в Нью-Йорке, но заказывала и в Париже и поддерживала Пуаре, который первым ввел в моду узкие атласные юбки предельно простого кроя. У Дженетт была изумительная коллекция вечерних туалетов с глубоким декольте, призванным подчеркнуть ее великолепный бюст. Она находилась в авангарде новых причесок: изумительные, пышные золотисто-рыжие волосы являлись предметом ее особой гордости. Роберт искренне восхищался Дженетт и был горд появляться в обществе с такой женщиной.
У них было много общего: любовь к хорошей еде – Роберт прибавил как минимум десять фунтов после свадьбы, – к искусству, музыке, путешествиям и хорошей компании. Они легко заводили знакомства и постоянно принимали гостей. Огромный дом на Пятой авеню, с его бальным залом, музыкальным салоном, гостиной, галереями и великолепным садом, был задуман как парадный, и Дженетт любила его демонстрировать. Неутомимая и бесконечно изобретательная, Дженетт устраивала не только званые обеды и ланчи, но и концерты и приемы в саду, постоянно затевая прочие новшества вроде поисков сокровищ и костюмированных балов, которые в то время стали популярны и в Лондоне.
Дженетт часто говорила, что хотела бы иметь дом в Лондоне. Медовый месяц, который они с Робертом провели у Оливера и Селии, заставил Дженетт полюбить Лондон еще сильнее, чем прежде. Конечно, в Нью-Йорке и Вашингтоне тоже есть свои «сезоны» и «высший свет», но им явно не хватает небрежной надменности Лондона, и люди здесь скованны и неловки. К тому же Нью-Йорк слишком далеко от Европы, от экзотических сверкающих игорных домов Франции и артистических сокровищ Италии, не говоря уже о том, что там нет ни короля, ни королевы, ни их монаршей благосклонности. Дженетт стала просто одержима монархией. Ее гораздо больше поразило то, что Селия была представлена королю и королеве в Букингемском дворце, нежели то, что она работала старшим редактором в издательстве «Литтонс» и выпустила много интересных книг.
Но апогеем визита в Лондон стала встреча с леди Бекенхем, которая появилась на Чейни-уок с ярким блеском в глазах и завела разговор о домашних приемах в Сандринхеме и Виндзоре. Она пересказала массу щекотливых сплетен о короле и маленькой миссис Джордж, как в королевских кругах называли миссис Кеппел, и поведала Дженетт, что у нее есть своя ложа в Аскоте. Дженетт вежливо удивилась социалистическим взглядам Селии и скептически восприняла ее заявление, что Дженни и Сильвия Миллер – ее друзья. А Роберт сказал Дженетт, что она еще больший сноб, чем сама леди Бекенхем.
– Чепуха, – ответила Дженетт, но он стоял на своем, добавив, что не встречал на своем веку бо́льших снобов, чем привилегированные американцы, а Дженетт – суперпривилегированная.
Дженетт восприняла все это со свойственным ей добродушием, добавив, что не заметила со стороны Роберта особого желания разделить с ней эти привилегии. Он заставил себя улыбнуться в ответ, хотя подобные высказывания ненавидел. То была обычная маленькая месть Дженетт за то, что Роберт с ней спорил, и он почувствовал, что его вновь поставили на место и принизили. Это чувство он научился терпеть с самого начала их отношений.
– Дорогая, – повторил Роберт.
– Слушаю, милый. Вижу, тебя не интересуют мои сережки. Да и с какой стати они должны тебя интересовать? В таком случае надену твои. Ты хотел о чем-то поговорить со мной? А, Лоренс, и ты здесь. Чудесно выглядишь, мой мальчик. Мне не терпится видеть тебя сегодня на нашем торжественном ланче. Я хочу, чтобы ты сидел рядом со мной и всем нравился. Роберт, правда, ему идет этот костюм?
– Спасибо, мамочка. – Лоренс обратил к Дженетт свою ослепительную улыбку и, бросив короткий холодный взгляд на Роберта, взял книгу, лежавшую на столе.
– Да, конечно, – с трудом выдавил Роберт.
Лоренс и в самом деле прекрасно выглядел: он был красивым мальчиком, с правильными отцовскими чертами и цветом лица, доставшимся от матери. Для своего возраста он казался высоковат, но без неприятных физиологических особенностей подросткового возраста: кожа его была чиста, голос ровен, и двигался он изящно и уверенно. Роберт ловил себя на мысли, что его обрадовало бы появление хоть одного прыща на этом высоком аристократическом лбу.
– Да, Роберт, так о чем ты хотел поговорить, мой дорогой? Прости, что я тебя перебила.
– Да так, ничего особенного, – ответил Роберт.
У него не было ни малейшего желания рассуждать о своих планах на будущее и финансовой поддержке в присутствии Лоренса.
– Нет, я хочу услышать. Так нечестно. Ты все утро пытаешься со мной поговорить. Лоренс не обидится – правда ведь, милый? – если мы немного побеседуем на взрослые темы.
– Конечно нет, – взглянув на Роберта с веселым блеском в глазах, отозвался Лоренс.
Он знает, подумал Роберт, знает, что я ничего не желаю обсуждать в его присутствии.
– Вот видишь? Начинай, Роберт, ну же. Я крайне заинтригована.
– И зря, – спокойно ответил Роберт. – Это касается одного моего клиента. Мне хотелось бы, чтобы ты с ним встретилась.
– Да? А кто это?
– Его зовут Джон Бруер. Очень умный человек, управляет компанией по недвижимости. Послушай, это не так важно. Мне нужно подготовиться к ланчу.
– Да, конечно, дорогой мой, но почему ты так хочешь, чтобы я с ним встретилась?
– Дженетт…
– Мама, – сказал Лоренс еще более нудным голосом, чем обычно, он явно забавлялся, – не думаю, чтобы Роберту хотелось обсуждать свои дела при мне. Все в полном порядке. Я понимаю. У меня много дел.
– Ну это уж просто абсурд, – удивилась Дженетт. – Почему бы Роберту не обсуждать что-то при тебе? Я могу понять, если тебе самому не хочется это слушать. Конечно, разговоры о клиентах весьма скучны. Но…
– Нет, мама, я вижу, что мне лучше уйти. Увидимся на ланче. – Он встал и вышел из комнаты, взглянув в сторону Роберта все с тем же злорадным выражением светлых глаз.
Дженетт улыбнулась ему вслед.
– Он такой чувствительный, не правда ли? Это объясняет, почему с ним иногда бывает тяжело. Мне и в голову не приходило, что ты предпочитаешь что-то обсудить наедине. – Она ободряюще улыбнулась Роберту. – Так в чем же дело? Я слушаю тебя с предельным вниманием, и уж теперь-то я точно заинтригована.
Роберт глубоко вздохнул. Если он сейчас не расскажет, то это может привести к серьезной размолвке между ними. Дженетт не любит, когда от нее утаивают информацию – любого рода.
– У меня… есть намерение… основать собственное дело, – произнес Роберт.
Дженетт снова улыбнулась ему, располагающий взгляд ее светлых глаз выражал нетерпеливый интерес, но был при этом стеклянно-твердым.
– Да? – удивилась она. – Звучит заманчиво. Мне всегда нравилось твое честолюбие, Роберт. Меня вообще привлекает честолюбие. Как ты понимаешь, Джонатан не был неудачником.
– Разумеется, не был. Ну, мне приятна хотя бы твоя поддержка. Видишь ли, я… я чувствую, что достиг предела у Лоусонов. Большего я там уже не добьюсь. В значительной степени это семейная фирма. А у меня иные интересы.
– Иные интересы? – На лице ее выразилось веселое недоумение.
– Да. В иных сферах бизнеса.
– И каких же?
– В недвижимости. У клиента, о котором я упомянул, Джона Бруера, великолепно идут дела, а начинал он весьма скромно. В совокупности он уже построил несколько улиц в финансовом районе.
– Это становится все более интересным, – сказала жена. – Жду не дождусь встречи с мистером Бруером.
– И я тоже жду. Он очень интересный человек. Понимаешь, Дженетт, я чувствую, что именно в недвижимости мое будущее. У меня на это дело настоящий нюх, я его просто чую. В кирпичах и растворах есть то, что мне очень нравится, что-то настоящее, реальное, вещественное, это не какая-то умозрительная субстанция, существующая на бумаге.
– Ну, это вряд ли, – весьма холодно заметила Дженетт. – Возможно, мы и не полностью соответствуем золотому стандарту, как Великобритания, хотя я считаю большой ошибкой с их стороны, что они к этому цепляются, но эта «умозрительная субстанция», как ты ее называешь, существует на самом деле. И ее могут в любой момент доставить из любого банка.
– Да, конечно. Но я просто чувствую тягу к строительному делу. Уверен, что мог бы прекрасно справиться с ним. Сделать его собственным полем деятельности.
– Поскольку ты потерпел неудачу в банковском деле. Ведь ты именно об этом говоришь?
– Нет, – резко ответил он, – я говорю не об этом. И не считаю, что в банковском деле я потерпел неудачу.
– Я тоже так не считаю, Роберт, – неожиданно улыбнулась Дженетт. – Я знаю, что в «Лоусонс» тебя высоко ценят. Очень высоко.
Замечание было надменное, покровительственное. Роберту оно не понравилось.
– Дженетт, – уже мягче сказал он, – думаю, ты не вполне понимаешь…
Она перебила его. Улыбнулась своей неожиданной сияющей улыбкой, как обычно смутив Роберта резким переключением температурных режимов эмоций.
– Все в порядке, думаю, я все понимаю. Ты молодой человек.
– Не такой уж молодой, – возразил он, – вот потому-то…
– Тридцать девять лет – это еще молодость. С моей точки зрения. В любом случае не будем спорить. Ты хочешь следовать своим путем. Все именно так, как и должно быть. Я испытываю определенную… симпатию… к твоему желанию сменить поле деятельности. И склоняюсь к мысли, что строительное дело действительно обладает огромным потенциалом. Да, в принципе, это блестящая идея. Выше всяческих похвал.
Роберт не был вполне уверен, что так уж нуждается в похвале – она попахивала школьной ведомостью, – но воодушевление жены его подбодрило.
Роберт взглянул на Дженетт.
– Еще что-нибудь? – вновь улыбнулась она.
– Да, кое-что. Я уже проделал некоторую работу в этом направлении. Бюджет, прогнозы на будущее, где можно ожидать наибольшей выгоды и с географических, и с финансовых позиций.
– И что же?
– Конечно, мы сейчас находимся в стадии быстрого финансового развития. Хорошее время для того, чтобы рискнуть в этом направлении.