Селия быстро села на постели, лицо ее просияло.
– Завтра? – спросила она.
– Нет, дорогая, еще не завтра. На следующей неделе, если будешь хорошо себя чувствовать.
На что Селия вновь разразилась слезами.
– Милая, не надо, пожалуйста. Не надо столько плакать. Может, это не такая уж хорошая идея…
– Нет-нет, это прекрасная идея! Мне необходимо думать о чем-то еще. Прости, прости меня, Оливер, я чувствую себя такой виноватой, такой… плохой! Я должна была вести себя осторожнее, так, как советовали все доктора. С моей стороны это было эго истично и так больно ударило и тебя, и меня. Пожалуйста, прости меня.
– Прощаю, – целуя ее, сказал Оливер, – конечно прощаю. Ты же просто не знала, – великодушно добавил он. – Но в следующий раз ты обязательно должна делать все, что велит врач. Отдых, отдых и еще раз отдых.
– И ты на меня больше не сердишься?
– Не сержусь. Печально для нас обоих, и хватит о грустном. В следующий раз все будет в порядке. Но до этого еще далеко, – твердо добавил Оливер. – Мы должны быть очень, очень осторожны. Твоя мама приглашает тебя поужинать с нами. Сможешь спуститься?
– Да, конечно.
– Стреляный воробей – наша матушка, – пошутил Оливер, – кладезь здравого смысла. Она все больше и больше мне нравится. Кстати, она рассказала мне, что сама потеряла четверых детей. Ты знала об этом, Селия?
– До сегодняшнего дня – нет, – ответила Селия, – она мне только сегодня призналась. Не думаю, что о таком стоит беседовать с детьми. Но меня ее откровение немного успокоило. Ведь это не помешало маме иметь детей в дальнейшем. Так что…
– Дорогая, я тебе уже сказал: о детях – ни слова.
– Что ж, ладно, – вздохнула Селия, – но я ужасно соскучилась по нашей любви. Это одна из причин самых тяжких моих страданий. Я думала, что больше не нужна тебе, что ты слишком злишься на меня.
– Я ужасно хочу тебя, – прошептал Оливер, – и если… в общем, как я уже говорил, мы просто должны быть очень осторожны. Знаю, тебе это не очень-то нравится, но…
– Мы непременно будем осторожны – обещаю, – заверила Селия. – Если я вновь смогу обрести твою любовь, я готова на все, что угодно.
Серия «Биографика» начала выходить с декабря 1907 года. Вначале появился комплект из трех первых томов в одном футляре: это были биографии Флоренс Найтингейл, лорда Мельбурна и Уильяма Морриса. На фронтисписе каждой книги помещалась иллюстрация, выполненная талантливым, найденным Селией художником с благозвучным именем Томас Уолси. Серия разошлась в считаные дни. Целая армия распространителей – молодых людей, забирающих книги у издателей и развозящих их по книжным лавкам, – была загружена вплоть до самого Рождества.
А Селия уже работала над новым комплектом и между делом – весьма небрежно – выполняла свои рождественские обязанности: покупала подарки, наряжала елку. Она была очень занята, но все же не настолько, чтобы не чувствовать подступающих к глазам слез при виде детишек в колясках и многочисленных фигурок младенца Христа, уложенного в застеленные соломой ясли, над которым нежно склонялась фигура Богородицы с молитвенно сложенными руками. Ей было особенно тяжело, когда она повела двухлетнего Джайлза на рождественскую службу в Старую церковь в Челси, так тяжело, что, когда они возвращались домой и она держала сына за руку, он взглянул на нее и спросил, почему она так сильно плакала в церкви. Селия улыбнулась ему и сказала, что она плакала не по-настоящему, а просто от радости и счастья. А когда они пришли домой и возле огромной установленной в холле елки их встретил Оливер с подарками – педальной машиной для Джайлза и изысканным жемчужным ожерельем в три нити для Селии, – она и в самом деле почувствовала радость и счастье и поняла, что сказала сыну правду.
А в это время Сильвия Миллер лежала в постели у себя на Лайн-стрит, на матрасе, тщательно застеленном газетами. Детей отослали к соседям. Тед взволнованно ходил взад-вперед по короткому коридорчику, пытаясь не прислушиваться к стонам жены. На печке грелся запас горячей воды. С помощью соседки, нелегально служившей повивальной бабкой всему району, Сильвия родила очень маленькую, но вполне здоровую девочку. Потом, лежа в постели, бледная и измученная, но очень счастливая, Сильвия велела позвать детей и показала им девочку, которую решили назвать Барбарой.
Но тут маленький Фрэнк, который только начал говорить, сильно взволнованный рождением сестренки, сказал:
– Барти, Барти, Барти, – и погладил девочку по маленькой головке, покрытой шелковистыми волосиками.
Так она и осталась Барти на всю жизнь.
Глава 4
– Нет, пойду. Ты не имеешь права меня удерживать. Я не… не рабыня тебе.
– Бога ради, Селия, – устало сказал Оливер, – разумеется, не рабыня. Но мои настояния, чтобы ты берегла здоровье и не принимала все чересчур близко к сердцу, вовсе не диктат. Я волнуюсь за тебя. За тебя и ребенка. Мы не должны допустить повторения того, что случилось в прошлый раз.
Встретившись с мужем взглядом, Селия вспыхнула.
– Нет, – спокойно возразила она, – конечно нет. Ведь я же не работаю. Пока. До рождения ребенка. Все, что я собираюсь сделать, – это поучаствовать в группе миссис Пембер Ривз и понаблюдать за одним из этих несчастных семейств. Всего один-два раза в неделю. И физически это будет не так утомительно, как игры с Джайлзом. Это важно, Оливер. Удивительно, что ты меня не поддерживаешь. Неглубок, видать, твой социализм.
– Перестань, Селия. Это не имеет ровно никакого отношения к глубине моих убеждений. Как и твоих, к слову сказать. Я забочусь о тебе и нашем ребенке. Тебе нужен полный покой.
– Доктор Перринг не так сказал. Он сказал, чтобы я была осторожна и побольше отдыхала. Особенно на том сроке, когда это случилось в прошлый раз. Но до этого еще далеко. Когда подойдет время, я неделю или больше буду лежать в кровати, обещаю тебе. Я выполняю все, что велел доктор, даже сплю днем по два часа. Работа не станет помехой моему режиму. В общем, Оливер, если не хочешь заработать в глазах членов Фабианского общества репутацию старомодного мужа-капиталиста, ты должен меня отпустить.
– Расскажи-ка мне еще раз, какая конкретно деятельность имеется в виду, – взглянув на жену, произнес Оливер.
– Я так и знала, что ты не слушал. Оливер, миссис Пембер Ривз – замечательная женщина. Именно в ее доме была организована женская группа Фабианского общества, Ривз выдвинула программу помощи бедным семьям в Ламбете. И вообще бедным семьям. Это не то что обычная благотворительность – собирать деньги, кормить супом и прочие глупости. У миссис Ривз на все есть свое мнение. Она говорит, что государство обязано осознать свою ответственность, должно четко понять, на что именно оно обрекает бедняков, если не дать им необходимое. А это сносное жилье и возможность обеспечивать семьи, не испытывая постоянного страха перед нищетой и болезнями.
– И как твоя Пембер Ривз собирается это сделать?
– Ну, рассказать в подробном, составленном на основании точных данных отчете о том, как губительна нищета, как она развращает людей, показать замкнутый круг, в котором дети, особенно девочки, обречены вести такую же нищенскую жизнь, как и их матери. Только так можно убедить государство удовлетворить их основные человеческие потребности. И обеспечить гражданские права, такие как приличные условия жизни и возможность, особенно женщинам, самим эти условия улучшать.
– А это имеет какое-то отношение к другой, столь дорогой Фабианскому обществу идее – предоставить женщинам избирательные права?
– Нет, почти никакого. Или весьма косвенное. Конечно, это меня тоже волнует. Но я не собираюсь устраивать демонстрации, привязывать себя к садовым оградам и тому подобное, иначе ты и вправду меня запрешь.
– Верно.
– Думаю, что могу быть полезна. Знаешь ли ты, Оливер, что в двух милях отсюда большие семьи живут меньше чем на фунт в неделю, в помещениях, каждое из которых по площади в четыре раза меньше вот этой комнаты. А матери, порядочные, умные женщины, не в состоянии обеспечить своим семьям мало-мальски приемлемую жизнь. Уровень детской смертности страшно высок, и не потому, что матери невежественны или равнодушны, а потому, что им не хватает средств. Им не хватает еды, одежды, и, естественно, нет возможности отдохнуть и восстановить силы. Положение не улучшится до тех пор, пока они не получат все необходимое. По праву. Если план миссис Пембер Ривз принесет плоды, у этих женщин появится надежда. И я собираюсь помочь ей.
– Да, тебя, я вижу, не остановишь, – вздохнул Оливер. – Мне никогда не удавалось удерживать тебя от чего-либо. Даже, – сказал он с тенью улыбки, – от брака со мной.
– Не понимаю, Оливер, чего ты так боишься? – нетерпеливо спросила Селия. – Ну что тут для меня вредного?
– Я боюсь двух вещей, – взглянув на нее, начал Оливер. – Во-первых, ты можешь причинить вред и себе, и ребенку. А во-вторых… – Тут он на миг умолк и вновь, как будто нехотя, улыбнулся: – А во-вторых, боюсь, в один прекрасный день ты заявишься домой вместе с парой таких семей и сообщишь мне о том, что отныне они будут жить вместе с нами.
– Не дурачься, – покачала головой Селия, – нам категорически запрещено проявлять любое личное участие. Иначе меня просто исключат из Фабианского общества. Не стоит об этом беспокоиться.
ММ шла по короткому переходу со станции подземки к своему дому. Она была погружена не столько в свои мысли, сколько в финансовые проблемы. У ММ были выдающиеся способности к выполнению математических операций в уме, она могла удерживать в памяти три-четыре колонки чисел, складывать их, вычитать, высчитывать проценты. Это было для нее не только подспорьем в работе, но и удовольствием, почти отдыхом. Как некоторые люди перед сном или на прогулке мысленно читают стихи, так ММ забавлялась числами. Правда, сегодня она не забавлялась – она подсчитывала объем прибыли, которую Литтоны получили от продажи трех новых томов «Биографики». Их нужно было продавать дороже, чем поначалу планировалось. Услуги книжного клуба и библиотечные скидки, новые обложки по задуманной схеме для Центральной книжной палаты, повышение расценок на переплетные работы – все это означало, что серия должна выходить по цене не меньше шести шиллингов за том. Теперь все шло к тому, что придется продавать книги по шесть шиллингов и шесть пенсов, а это уже дороговато для дешевой библиотеки качественных книг. И все равно выручка с одного тома составляет всего полкроны. Значит, при тираже в пять тысяч экземпляров издательство выручит чуть больше тысячи фунтов. Явно недостаточно. Но…
– Что это такая милашка делает одна на улице в такое время? Да еще в такой темной аллее? А? – (ММ не произнесла ни слова в ответ, просто замерла на месте.) – Хочешь смыться по-тихому? Не получится!
Ее схватили чьи-то сильные руки. Одна легла ей на плечи, другая сзади на шею.
– А теперь пошли. Сюда, вот так, хорошо, идем дальше. Нет-нет, не пытайся меня укусить. Черт, где же дорога?
Они почти дошли до уличного фонаря в конце проулка. Рука мужчины скользнула вниз к ее груди.
– Очень славно, просто чудненько. Мне не терпится увидеть больше. Просто не терпится. Эй, я сказал не кусаться! Я жутко злюсь, когда меня кусают или царапают, так что не вздумай делать ни то ни другое.
ММ быстро повернулась и оказалась под фонарем лицом к лицу с мужчиной. Твердо очерченный овал, сильная челюсть и широкий рот, темные вьющиеся волосы, густые черные брови и глубоко посаженные, очень темные глаза. И эти глаза улыбались – весьма самоуверенно.
– Ну что, понравился, что ли? – с ухмылкой спросил мужчина. – Мне-то ты очень понравилась. С первого раза. – Он протянул руку и коснулся ее губ, но ММ тут же прикусила его палец. – Эй! Полегче, полегче! Пошли, нам сюда. Поживей! В моем распоряжении не вся ночь.
– Неужели? – поворачиваясь и обнимая мужчину за шею, проговорила ММ. – А у меня вся. И я очень надеюсь, что ты мне в этом не откажешь.
ММ познакомилась с ним на собрании членов Независимой партии труда в Хэмпстеде. Она сразу выделила этого парня из толпы: он не походил на большинство присутствующих, на всех этих знающих себе цену представителей среднего класса в дорогой одежде. Он был явным выходцем из рабочих – в толстом твидовом костюме, с шарфом, обмотанным вокруг шеи, и непричесанными волосами. Парень стоял, опершись о стену. Он тоже приметил ММ и с полуулыбкой поглядывал на нее.
Позже он рассказал ей, что «почуял» ее еще до того, как увидел:
– Почуял тебя под кожей, изнутри.
Народу на собрании было мало; под конец Майкл Фосдайк, член местного отделения партии, пригласил всех к себе в дом на Хите выпить чаю с печеньем. «Или пива, если кто захочет. Или стаканчик вина». ММ торопливо пробиралась сквозь толпу в холле, не испытывая желания воспользоваться гостеприимством Майкла Фосдайка, поскольку его социальная сознательность, которую он явно выставлял напоказ, откровенно раздражала ее. И тут ММ остановил этот человек. Очень учтиво, но решительно – просто загородил ей путь к выходу.
– Не пойдете к Майклу? Чтобы за стаканчиком мадеры обсудить, как можно улучшить положение рабочих? Пренебрегаете?
– Не пойду, – смело взглянув в его удивленные темные глаза, ответила ММ. – Надеюсь, что смогу сделать нечто большее для рабочего движения, нежели наесться печенья, приготовленного кухаркой мистера Фосдайка, которой он регулярно недоплачивает.
– Вот это да! – Парень откинул голову и расхохотался. – Оригинальный взгляд на вещи! А как бы вы действовали? В смысле – улучшали наше положение?
– Полагаю, ваше в особом улучшении не нуждается, – отрезала она. – По-моему, вы в полном порядке. Но я занимаюсь издательским делом. И у меня есть друзья среди журналистов. В «Дейли миррор» и еще кое-где. Думаю, опубликовать несколько дельных статей намного полезнее, чем кормить баснями.
ММ сознавала, что слишком много говорит с ним – и этим поощряет его. Женщине опасно так разговаривать с молодым человеком. Каково бы ни было его социальное происхождение. Она и сама не очень-то понимала, почему так себя ведет. Он просто вынуждал ее поступать именно так.
– И… и вы совсем одна. Вы не боитесь, что к вам начнут приставать?
– Нет, не боюсь. Мне кажется, подобные страхи сильно преувеличены. Я хожу по всему Лондону. Очень люблю это занятие. И со мной пока ничего не случилось. И потом…
– Да?
– Я ведь… уже не юная девушка.
– Ну и что? Какая разница?
– Как какая?
– Я что-то не замечал, чтобы приставали только к юным девушкам. К тому же вы очень привлекательная женщина. Прошу прощения за дерзость.
– Спасибо. – ММ вновь взглянула на парня: он вовсе не дерзил и выражение его лица было умилительно серьезным.
– Тогда почему бы мне не проводить вас до дома?
– О нет. Вот этого делать не нужно.
– Почему?
– Я же сказала – не нужно.
А вдруг он начнет к ней приставать по пути? Или даже ограбит дом, когда-нибудь потом, если узнает, где она живет? Все может быть. Но верилось в это с трудом.
– Так почему не нужно? – вновь спросил парень.
– Вообще-то, причин нет, – ответила ММ и заметила, как он улыбается понимающей улыбкой.
– Тогда пойдем. Это же недалеко?
– Нет. Немного дальше… по улице.
– Вы лучше скажите точно где, – попросил парень. – Рано или поздно я же все равно узнаю. Коли уж иду с вами.
– Да. Конечно. Это в Китс-Гроув.
– Прекрасно!
– Да? Что прекрасно?
Возможно, она делает страшную ошибку – вот так все ему рассказывает. Но тут же ММ подумала, что, будь этот тип явным представителем среднего класса и жителем Хэмпстеда, она бы так не сомневалась, и ей стало стыдно. Какая разница: рабочие тоже люди.
– Послушайте, в этом правда нет необходимости, – едва слышно произнесла она.
– Знаю, – коротко ответил он, – но мне просто охота вас проводить. Ладно?
– Да, – сказала ММ, – ладно.
Несколько минут они шли по улице молча, потом ММ спросила:
– А вы где живете?
– Там, внизу. Возле Свисс-Коттеджа. У меня там маленький домик.
– Собственный? – спросила ММ и тут же возненавидела себя за удивление в голосе.
– Да. Принадлежал моей тетке. Она оставила его мне. Я был ее любимцем. Полдома я сдаю, чтобы хватало на расходы, налоги и все такое прочее.
– Ясно.
– А этот ваш печатный бизнес…
– Издательский.
– Какая разница?
– Издатели продают книги, – ММ тщательно подбирала слова, – а печатники… печатники их печатают.