– Вот как? А вы там чем занимаетесь? Небось секретарша?
– Нет, – ответила ММ, поскольку всегда считала, что честность – лучшее средство при любых обстоятельствах. – Я владелец издательства. Я и мой брат.
– Ничего себе! – присвистнул он.
– Да. Безусловно. Издательство основал наш отец.
Наступило молчание. Затем парень улыбнулся:
– Я знал, что с тобой будет здорово, как только тебя увидел!
– А еще я знал, что ты тоже запала, – сказал молодой человек несколькими часами позже. Они сидели на софе в гостиной ММ, и он целовал ее. ММ с чувством отвечала ему.
Она пригласила его зайти на чашечку чая. ММ уговаривала себя, что это всего лишь долг вежливости, ведь молодой человек проводил ее, а ему еще предстоит неблизкий путь домой. По дороге они увлеченно говорили о политике: сумеет ли до конца десятилетия либеральная партия добиться значительных социальных реформ, чтобы улучшить условия жизни рабочих. Это был нелегкий разговор. Молодой человек поразительно много знал. Экономка ММ, миссис Билл, была дома – вместе с хозяйкой она перебралась сюда из прежнего большого дома, будучи уверена в том, что сама ММ не способна о себе позаботиться. Миссис Билл занимала две уютные комнатки на верхнем этаже. На самом деле ее звали миссис Уильямс, но ММ окрестила ее миссис Билл, еще когда была маленькой.
ММ очень хотела поболтать с новым знакомым подольше: он ей понравился. Очень понравился. Звали его Джеймс Форд.
– Но друзья зовут меня просто Джаго, – объяснил он.
Джаго был из тех, кого Селия назвала бы обаятельным, а ММ – легким. Легким и умным, и с необычным чувством юмора. У него была хорошая речь, четкая логика и свое мнение, и, несмотря на типичный лондонский акцент, он на удивление гладко и убедительно строил фразы. Джаго выпил две чашки чая, поданных безропотной миссис Билл, которая привыкла к тому, что в доме постоянно бывали «забавные», как она говорила, люди. А затем – поскольку спор о либеральной партии все еще не закончился – ММ предложила Форду пива.
– Нет, спасибо, – покачал головой он. – Ты сама-то будешь?
– Нет, – ответила ММ, – я не люблю пиво. Вот виски я бы выпила.
– Тогда и мне налей виски. Или ты решила, что это не вяжется с моими вкусами? – Он весело посмотрел на нее.
– Нет, – чувствуя, что краснеет, сердито ответила ММ, – нет, я так не решила. Мне кажется, с вашей стороны нечестно даже намекать на это. Я просто подумала… ну, что вы, наверное, любите пиво. Большинство мужчин его любят. Конечно, можете выпить и виски. Мне это будет приятно.
– А твой брат любит пиво? – спросил Джаго. – Тот, что владеет издательством вместе с тобой?
– Нет, – ответила она, – не любит. А вот отец любил. Очень. Может, прекратим эту дурацкую дискуссию о пиве?
– Как тебе будет угодно. Что зря проветривать рты? И все же я выпью виски. С твоего позволения. А тебе идет, – грубовато добавил он.
– Что идет?
– Проветриться. Вон как раскраснелась! Прямо красавица. Аж помолодела. А сколько тебе лет?
– Тридцать два, – после короткой паузы ответила ММ. – А вам?
– Тридцать. Слушай, тебе не дашь тридцать два, честное слово.
– Что ж… спасибо, – немного смутившись, тихо сказала ММ.
– У вас в издательстве есть профсоюз?
– Нет.
– Профсоюзы печатников набирают силу, знаешь?
– Еще бы не знать, – сказала она, – расценки на печать очень высоки. И это вполне справедливо. С моей точки зрения. Хотя, естественно, доставляет нам немало хлопот.
– И твой брат тоже так считает? Он, выходит, тоже социалист?
– Конечно, – просто ответила ММ, а затем, весело взглянув на Джаго, добавила: – И его жена тоже.
– Да ну? И она небось леди из высшего класса?
– Из очень даже высшего. Ее отец – лорд.
– Слушай, я влип! – засмеялся Джаго. – Вот ужас-то!
– Вообще-то, нет, – сказала ММ. – Селия чрезвычайно умна. И она очень хороший, преданный друг, она просто чудеса творит с моим братом, которому всегда недостает уверенности в себе. Селия мне нравится. Работает вместе с нами в издательстве. Она у нас редактор.
– Редактор? Странное, видать, у вас место, если там женщины на таких должностях.
– Мы верим в работоспособность женщин, – ответила ММ, – так что все очень просто. Правда, если они отвечают нашим требованиям.
– Ну, знаешь, многие женщины имеют хорошую работоспособность. Но это не очень-то помогает им получить работу, верно? Кроме прислуги, конечно. Совсем другое дело, когда у тебя друзья или родственники на высоких должностях, я так думаю.
– Да, я тоже так думаю, – кивнула ММ. – А вы чем занимаетесь?
– Я строитель, – ответил Джаго. – Кровельщик. Неплохая работа летом. Зато зимой просто кошмар. Часто простаиваем без дела, особенно если погода плохая. Я уже несколько недель без работы. Хотя… в будущем месяце кое-что предполагается. Ряд домов возле Камден-Тауна.
– И… на что же вы живете? – с искренним интересом спросила ММ. – Когда нет работы?
– Ну, я кое-что поднакопил. И получу небольшое пособие по безработице, если повезет. Правда, что-то власти с ним не торопятся… Потом, еще рента с моих жильцов. Я прямо капиталист, а? Прямо как ты.
– А семья у вас есть? – спросила ММ, упорно продолжая называть его на «вы».
– Нет, – коротко ответил Джаго.
– Вы никогда не были женаты?
– Я этого не говорил.
– Ну и?
– Слушай, – внезапно окрысился он, – я же у тебя не спрашиваю, с кем ты была.
– Нет. Простите. Выпейте еще виски. – Важно было снова завоевать его расположение.
– Да, выпью. Спасибо.
Джаго молча выпил, затем немного смущенно взглянул на ММ.
– Я был женат, – вдруг сказал он, – но она… в общем… она умерла.
– Простите меня. Мне очень жаль!
– Да. Это тяжело.
– Вы… очень ее любили? – спросила она, удивляясь сама себе, что задала такой интимный вопрос.
– Да, любил, наверное. Она умерла при родах. И ребенок умер вместе с ней. Скверное дело.
– Очень, очень жаль, – повторила ММ, чувствуя, что на глаза навернулись слезы. Едва сдерживая их, она отхлебнула большой глоток виски.
– Вам правда, что ли, так жаль? – посмотрел на нее с удивлением Джаго.
– Конечно правда. Печальная история. Она… в общем, она меня потрясла.
Джаго отвернулся, вытащил из кармана довольно грязный носовой платок и высморкался.
– Ладно, – буркнул он, – чего об этом говорить.
– А когда… когда это случилось?
– В начале года, – коротко ответил он.
ММ была поражена: оказывается, такое горе он пережил совсем недавно. Она протянула руку и положила ему на ладонь:
– Я очень сочувствую вам.
– Да, вот так. Она… была чудесная. Кроткая, хорошая такая. И храбрая. Ей-богу, вот была храбрая! Я до сих пор поверить не могу. Чертовы доктора!
– А что же случилось?
– Роды начались преждевременно. Всего восемь месяцев было. Врачи сказали, что все с ней будет в порядке, никакого особого ухода не нужно. Что она молодая и все такое. А получилось так… послед вдруг отошел первым. Так что ребенок умер. Ну а потом… В общем, она тоже умерла. От потери крови. Врачи сказали, что они ничего не могли сделать. Да они бы в любом случае так сказали! – Джаго сидел, поникнув головой и глядя на ладонь ММ, лежавшую на его руке. Затем поднял глаза, и она увидела, что они полны слез. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и жалкой. – Вот кретин! Хотел просто проводить тебя до дома. А не рассказывать историю своей жизни. Но с тобой приятно разговаривать. Легче становится, когда поговоришь с кем-то. Я лучше пойду. А то ты подумаешь, что я совсем никчемный. – У входной двери Джаго обернулся и улыбнулся ММ: – Спасибо за угощение. И за утешение. А ты все-таки не тянешь на свой возраст. Это точно.
– Спасибо.
Последовало молчание. Затем Джаго весело спросил:
– Ну, я ведь не приставал к тебе, верно? И я не собираюсь возвращаться, чтобы обчистить твой дом.
– Что-что?
– Знаю, ты об этом подумала, – сказал он, – когда предложил проводить тебя.
ММ вспыхнула от гнева, но он тут же сменился чувством вины.
– Да как вы смеете такое говорить? – воскликнула она. – Как смеете строить на мой счет подобные предположения?
– Смею, – ответил он, – потому что так оно и есть.
– Я оказываю вам гостеприимство, радушие, а вы отвечаете мне таким злобным, классово враждебным отношением.
– Да бросьте вы, мисс Литтон! Сами себя выдаете. Конечно, ты была со мной очень мила, добра и выполнила свой долг, как хороший социалист, каким ты, я уверен, являешься. Но как послушаешь тебя… Да на тебе ж это просто написано…
– Что написано? – дрожащим голосом спросила ММ. – Знаете что, идите-ка отсюда. Я не просила вас провожать меня.
– Ладно, – сказал он с усмешкой, на сей раз несколько неловкой, – не расстраивайтесь, леди, нет причин. Я погорячился.
– Вы меня обидели, – сказала она, – причем незаслуженно.
Новая волна ярости и внезапно возникшего, пугающего чувства одиночества захлестнула ее, слезы подступили к глазам. ММ отвернулась.
– Плачешь, что ли? Вот придумала!
– Не плачу. Пожалуйста, уходите.
– Нет, плачешь, – повторил Джаго, протянул руку и пальцем стер слезинку, скользнувшую по ее щеке. – Ишь какая чувствительная!
– Вовсе я не чувствительная.
– Очень, – сказал он, – очень даже.
– Я просто сильно обиделась, – отговорилась ММ, пытаясь взять себя в руки. – Потому что вы сочли этот вечер чем-то вроде… вроде общественной работы с моей стороны. Я хочу, чтобы вы ушли.
– Ладно… Ладно, я пошел.
И тут появилась миссис Билл.
– Все в порядке, мисс Литтон? – спросила она, и голос ее звучал весьма многозначительно.
– Да, миссис Билл, все в полном порядке, – твердо ответила ММ. – Мой гость как раз уходит.
– Да, я ухожу, – повторил Джаго. Он открыл дверь, вышел на крыльцо, повернулся и вдруг улыбнулся ММ совершенно иначе, чем раньше, очень по-доброму. – Извини, что так тебя расстроил. Мне очень жаль. Но ты должна согласиться…
– Согласиться с чем?
– С тем, что сомневалась на мой счет, – ответил он, – и принимала бог знает за кого. Это же читалось на твоем лице. Потому все и вышло так нелепо. Почему бы тебе не признать это?
И тут ММ, окончательно сконфуженная и сбитая с толку, не в силах более сдерживаться, наконец призналась:
– Ну хорошо. Допустим. Я действительно так подумала. Я виновата. И очень об этом жалею. – Уголки ее губ при этом невольно задрожали.
– И поэтому рассердилась? Что я догадался? И из-за этого так расстроилась? – спросил Джаго.
– Да. Нет. Боже, не знаю!
– Ну, для дела социализма довольно, – сказал Джаго, и в выражении его лица странным образом смешались презрение и веселье. – Ведь знал же: все слишком хорошо, чтобы быть правдой.
ММ глубоко вздохнула.
– Почему бы вам не вернуться в гостиную, – предложила она, – и не выпить еще немного виски?
Полчаса спустя она заперла дверь гостиной и почти полностью разделась.
Джаго Форд не стал ее первым любовником. ММ была чрезвычайно чувственной женщиной. В возрасте семнадцати лет она пожертвовала своей невинностью ради лучшего друга отца. Рано созревшая и уверенная в себе, ММ испытывала сильнейшее влечение к нему, и ей не терпелось познать все прелести того, о чем до сих пор имела весьма скудное представление. С этими мыслями она начала соблазнять друга отца, что оказалось совсем не трудно: этот весьма милый и приятный мужчина лишь недавно овдовел и, конечно, не смог устоять перед откровенными ухаживаниями юной леди. Их связь длилась недолго, но ММ и этого было вполне достаточно, чтобы обнаружить в себе немалый аппетит к любовным играм. В девятнадцать лет у нее начался роман с молодым человеком в университете. ММ любила его гораздо больше, чем он ее. Удивленный и польщенный ее готовностью спать с ним, молодой человек поддерживал эти отношения вплоть до выпуска. На ее курсе учились всего четыре девушки, и ММ была куда привлекательнее трех остальных. Когда юноша бросил ее, объявив о своей помолвке с богатой и совершенно невзрачной девушкой, сердце ММ было разбито. Особенно больно задело ее то, что после их глубоких и остроумных бесед, после искрометных, длившихся долгое время любовных игр он все же счел, что она не годится ему, адвокату, в жены. Произошедшее сформировало в ММ негативное отношение к мужчинам ее класса, вселив в нее подозрительность к ним и отбив всякое желание общаться. Выйти замуж она не стремилась, мысль о детях глубоко претила ей. Она предпочитала партнерские отношения, умную беседу и хороший секс. Однако найти такой вариант было непросто.
До тридцати лет ММ пережила несколько неудачных связей. Двое из ее прежних любовников были женаты и несчастливы в браке, и ММ не только проявляла к ним дружеское участие, но и доставляла физическое удовольствие, в котором они так нуждались, не стесняя при всем этом их свободы. Но все же каждый раз она снова оставалась одна, глотая новую обиду, и чувство собственного достоинства в ней начало потихоньку убывать.
С Джаго Фордом ММ познала абсолютное счастье. Он был интересным, готовым на риск человеком, он любил ее, он восхищался ею и к тому же оказался потрясающим любовником. Как и она сама.
– Ты ведь понимаешь, что делаешь? – спросил Джаго, когда, обнявшись, веселые и утомленные, они лежали в самый первый раз – прекрасный, неистовый, бурный, потрясающий первый раз.
– Надеюсь, – ответила с легким негодованием ММ, – а ты, верно, решил, что я викторианская недотрога?
– Ну не кипятись, – сказал Джаго, нежно целуя ее, – я вовсе не про то. Тут дело в чем: выходит, что давать так же важно, как и получать. Ведь тебе это необходимо, верно?
– Да, – вздохнула с ноткой грусти ММ. – Да, так оно и есть.
В первое время ММ не могла отделаться от мыслей о жене Джаго – милой, кроткой Энни, которую он так любил и так недавно потерял. Эти мысли сдерживали и тревожили ее, словно она украла Джаго у его Энни, впустив его в свое изголодавшееся тело, украв его воспоминания, склонив к неверности. Но когда ММ сдерживалась, Джаго, будучи сам смущен этими мыслями, признавая их правомерность, шептал ей: «Не надо, ее здесь нет, она ушла. Энни хотела бы, чтобы я стал счастлив. Ты всегда будешь другой».
ММ и была другой, об этом Джаго ей тоже сказал. Сблизившись с ним достаточно, чтобы говорить об Энни, ММ узнала, что та испытывала настоящий страх, даже ужас перед сексом. Будучи воспитана очень строгой матерью, приучавшей ее сдерживать себя и относиться к браку как к чему-то, что приходится терпеть, девушка тем не менее сумела достичь гораздо большего. Но она всегда была пассивна и заботилась в первую очередь о том, чтобы доставить удовольствие мужу, а не получить его самой. Поняв это, Джаго тоже стал сдерживаться, боясь ей надоесть. Постепенно они все же научились доставлять друг другу радость, но это была очень осторожная радость, радость с оглядкой. В то время они уже зачали ребенка, которому суждено было навсегда их разлучить, а Энни с самого начала плохо себя чувствовала.
– Я любил ее всей душой, – сказал Джаго ММ, – но то, что я теперь с тобой, ее не обидит. И не обидит память о ней. Не переживай за нее. Переживай за меня, – неожиданно ухмыльнулся он, – и сделай что можешь для меня.
И похоже, ММ оказалась способна на многое.
Отец Джаго служил клерком в страховой конторе и больше всего на свете хотел, чтобы сын получил образование. Джаго платили стипендию в пансионе, и учился он очень хорошо, были даже разговоры о его дальнейшем обучении в колледже, готовящем преподавателей. Но тут умер отец. В четырнадцать лет Джаго был уже достаточно взрослым, чтобы зарабатывать на жизнь и содержать пятерых младших братьев и сестер. Самым простым выходом казался физический труд, и Джаго поступил в строительную бригаду, покрывавшую крыши новых домов в Лондоне. Дела пошли успешно, и в свои шестнадцать лет Джаго приносил в дом заработок, который составлял половину семейного дохода. Постепенно он без особых переживаний отбросил мечты о другой жизни. Но что Джаго так и не смог отбросить – это сознание несправедливости, которая делала жизнь таковой, сознание того, что вдова человека, который всю жизнь работал, как его отец, на благо большой компании, осталась после его смерти без средств к существованию и оказалась брошена на произвол судьбы. И еще одна несправедливость мучила Джаго: что владельцы крупных компаний получали колоссальные доходы, с которых практически не отчисляли налогов, что жили они в роскоши своих особняков, сытые и прекрасно одетые, наслаждаясь всеми благами жизни, в то время как те, кто тяжелым трудом сколачивал им эти состояния, прозябали на грани нищеты.