- Понимаю, - сказал я.
- Да, это были великие произведения искусства... - кивнул врач, то ли мне, то ли самому себе. - Но не для детских глаз. Отец, который составил просто замечательное собрание гравюр и офортов, оттисков с оригинальных досок, драгоценных оттисков, был прав, что прятал эти альбомы подальше от меня... Но вы уловили главное? Не волк, маскирующийся под красотку, а красотка, прикинувшаяся волком. Вот в чем выразился гений художника... И сейчас, когда этот волчий маскарад продолжается...
- Я понимаю, - повторил я.
Врач вернулся к столу и сказал совершенно спокойно:
- Допиваем последнюю?
- Допиваем, - кивнул я. - Только никогда не говорите «последнюю». Мы на фронте всегда говорили «выпьем по предпоследней». Поверье было, что кто скажет «выпьем последнюю» - тот в ближайшем бою погибнет.
- Что ж, по предпоследней, - с полной стопкой врач подошел к окну и задумчиво в него поглядел.- Интересный маршрут обозначен в этой учетной книге... Значит, и наш Маугли со своими волками должен был проследовать по тому же маршруту?
- Да, - сказал я.
- Интересно, как теперь сложится их судьба?
- Волчиха-мать мертва. Помет ее, наверно, тоже; хотя выходить его, видимо, очень старались. Остаются волк-отец и наш Маугли. Боюсь, судьба их тоже будет не слишком радостной, а жизнь - недолгой.
- Кажется, едут, - сказал врач.
Мы допили наши последние капли. Они вошли в комнату. Я встал, и врач тоже.
- Должен сознаться, я догадался, зачем ваш человек сидит у меня и не уходит, - заговорил врач. - Я сделал попытку уничтожить находящиеся у меня иностранные книги и кое-какие заметки. Но ваш человек был зорок, перехватил меня и заставил сложить все аккуратно на столе.
- Я не знаю, антисоветские это книги или нет... - вставил я. - Может, самые обычные...
- Обычные книги уничтожать не пытаются, - уведомил меня опер. - Молодец! Проявил бдительность. И обыска проводить не надо. Уводим его и опечатываем помещение.
Все мы вышли наружу. Врача повели к машине.
- Покажите мне вашего Маугли-Тарзана, - сказал опер.
Я повел его к сарайчику. Волчий юродивый спал. Опер ткнул его носком сапога, чтобы разбудить, и тот недовольно зарычал.
- Ишь ты, сердится, - усмехнулся опер. - Ну и уродина. Недоумок как недоумок, одна слава, что среди волков рос. Пошли.
И мы вышли наружу. Мы пересекли широкий двор и были почти у самых ворот, когда один из охранников в машине вдруг заорал:
- Смотри! Берегись!
Мы мигом обернулись. От двери сарайчика несся в нашу сторону Маугли - волчьими прыжками, с тусклым огнем в глазах, тихо рыча. Метил он явно на опера. Жуткое было зрелище. Самый смелый человек дрогнул бы. Опер выхватил пистолет и открыл отчаянную пальбу. Волчий человек настиг его, навис над ним с разинутой пастью и вскинутыми руками - и вдруг, когда казалось, что все уже для опера кончено, замер на месте, покачнулся и рухнул на спину. Несколько всаженных в него пуль сделали свое дело. Он был мертв.
- Уфф!.. - Опер вытер пот со лба и некоторое время переводил дух. - Ты мне за это ответишь, - грозно кинул он врачу, садясь в машину, - видно, считая его виновником неожиданной выходки получеловека-полузверя. - Убери эту падаль! - крикнул он мне, и машина отъехала.
Я подошел к мертвому юродивому. Да, видно, произошло то, о чем говорил врач. Тычок сапогом оказался той самой последней капелькой, от которой и сорвалась пружинка. И бедняга, по-нашему говоря, «психанул», а по-научному - прибег к агрессии как к средству самозащиты от окружающего враждебного мира.
Взяв за ноги, я оттащил его от ворот к больничной подсобке. Пусть не слишком маячит. А завтра санитар пусть кумекает, куда тело деть. Санитару завтра прием вести. Интересно, каких рецептов он навыписывает? Не отправит ли кого-нибудь на тот свет? Вот и еще одна жертва тогда будет у всей этой истории.
Я взглянул на часы. Два часа ночи. Приблизительно так и приехали, как я предполагал. А меня еще дела ждали. И я направился к барской усадьбе. Проникнуть в нее оказалось делом нехитрым. Я и не таился особенно, взламывая замок передней двери. Поблизости не могло быть никого, кроме того человека, с которым мне все равно надо было встретиться. И думал я: чем спокойней и небрежней зайду - тем меньше вероятности, что он, ни о чем не спрашивая, всадит в меня пулю. Это - как открытая ладонь, протянутая к собаке.
Внутри стоял особый холод - холод затхлости и, как в старину говорили, мерзости запустения. Знаешь, когда воздух вроде и не шелохнется, а ты чувствуешь при этом, как он тебя неслышно обвивает удушающими питоньими кольцами. Я прошел через холл, заглянул в ближайшее помещение, включил фонарик. Ничего. Голо. Я заглянул в следующую комнату - с тем же результатом. Так я прошел по всем комнатам первого этажа и поднялся на второй. Второй этаж состоял из бальной залы и нескольких прилегающих к ней комнат. Я осмотрел их одну за одной. Ничего. Я поднялся на третий этаж.
Первая комната третьего этажа - ничего. Вторая - то же самое. В третьей - вот он, в углу, ряд глянцевитых консервных банок. И бутылки поблескивают, и коробки какие-то сложены. Я подошел к ним поближе.
- Ни с места! - раздался голос позади меня. - Шелохнешься - и пулю получишь. Ты кто такой?
- Да я так, старыми домами интересуюсь, - ответил я.
- И шинель на тебе милицейская, новенькая.
- Такая же новенькая, как я сам. Принимаю район под свое попечение.
- Осмотр, значит, проводишь?
- Как законный представитель законной власти. А вот ты кто такой? Будь ты одним из местных бандюг - хоть этим мифическим Сенькой Кривым, например, - ты бы уже, наверно, всадил в меня пулю. Скорей всего, ты тот оперативник, который под видом прожженного столичного налетчика к инвалиду Коле заявился.
- Откуда ты знаешь?.. - голос дрогнул.
- Что ты не на какую-нибудь банду работал, а на органы власти? Деревенских простачков дурачить можешь. Пальто твое... Они здесь «солидными» всегда называют хорошие пальто казенного образца. Ухватки твои... Равнодушие к пулемету в подполе. Будь ты членом банды - ты бы пулемет не упустил. Ведь инвалид Коля тебе про пулемет докладывал?
- Положим, докладывал.
- Ну, вот. А теперь можно мне обернуться? Замечу, кроме меня, о тебе никто не знает. И инвалид Коля молчать будет. А без меня ты не найдешь того, что ищешь.
- Ты знаешь, где это?
- Догадался.
- Откуда догадался?
- Был один тайник, про который инвалид Коля не знал, что это тайник, понимаешь? А я догадался, что то место может быть только тайником, хоть сам инвалид Коля этого и не соображает.
- Как же милиция в это дело влезла?
- Можно мне наконец обернуться? - спросил я.
- Ладно, оборачивайся. Но близко не подходи.
Я обернулся и встретился глазами с человеком, доставившим столько неприятностей инвалиду Коле. Ничего мужик, крупный, по-боксерски сколоченный, и челюсть крепкая, и глаза шалые, но... слишком холеный, так сказать, чтобы меня одолеть.
- В аресте инвалида Коли себя вини, - сказал я.
- То есть? - несколько нахмурился он.
Я рассказал ему вкратце, как из-за огнестрельного ранения инвалида заподозрили в принадлежности к вурдалачьему племени и чем все это кончилось.
- Темный народ, - скривился мужик.
- До смерти оборотнем запуганный. Ну, насчет этого оборотня мы еще поговорим... А пока что представиться хочу: Высик Сергей Матвеевич, начальник местных милицейских сил и единственный их пока что представитель. И, во-вторых, можно мне на ваши документы взглянуть?
- Зачем это тебе? - то ли насмешливо он спросил, то ли угрожающе - смешанная была такая интонация, странная.
- Я к тому, - спокойненько объяснил я, - что, может, вам, в отличие от меня, вслух представляться не следует - мало ли куда звук долетит. Да и на слово я вам, может, не поверю. Мне надо точно знать, чтоб дело вести. И пистолет убрать можешь. Прикинь, я знал, что ты здесь, и служил я в разведке, поэтому, если б я шел, не чтоб с тобой повидаться, а чтоб тебя пристрелить, то не стал бы я подставляться тебе. Так что, сам видишь, я по-мирному поговорить пришел. Догадался ведь, что свой брат работает. И в секретные расследования лезть не собираюсь. Чем меньше знаешь, тем спокойней спишь. Просто удостовериться хочу.
Он подумал немного, убрал пистолет, вытащил свои документы и протянул их мне. Я внимательно их изучил.
- Все правильно, - кивнул я. - И прав я был, что нашему местному оперу не стал докладывать и инвалиду велел держать пасть на замке.
Я вернул ему документы.
- А когда ж я журнальчик получу? - спросил мужик.
- Когда пообещаешь выполнить мое условие.
- Что за условие? - он недовольно нахмурился.
- Сегодня, среди прочих, арестовали местного врача, Голощекова Игоря Алексеевича. Я хочу, чтоб его отпустили. Власти у вас на это хватит.
- Власти-то хватит... - мужик явно ждал чего-то большего, и теперь расслабился малость, довольный. - Только чем он тебе дался, этот врач?
- Я знаю, что он невиновен. А главное, - я улыбнулся мужику почти сообщнически, - чистый медицинский умеет разводить, как надо, в самой нужной пропорции.
- Веская причина, - одобрил мужик. - А если я пообещаю избавить врача от всех обвинений, заберу книгу - да и обману тебя?
- Мне почему-то кажется, что не обманешь, - сказал я.
- Верно, - ухмылка у мужика сделалась совсем волчьей. - Мы, если обещаем, то не обманываем. Считай, пообещал. Ну, когда журнальчик мне вручишь?
- Да сейчас. На, забирай его. И рад буду, если скажешь, что сам его в этом доме нашел, меня даже не упомянешь. Хочешь верь, хочешь нет, но я его даже не раскрывал. Я запах жареного за километр чую.
Мужик схватил сторожевую книгу и убрал под пальто.
- Выходит, - сказал он, - я мог сразу пристрелить тебя и забрать журнал?
- Не мог, - возразил я. - Я, отправляясь в усадьбу, докладную записку оставил, чтобы ее уничтожить, когда благополучно вернусь. Впрочем, ты, я уверен, догадался, что у меня какая-то страховка есть, едва мы с тобой заговорили. Поэтому и не спешил на курок нажимать.
- А ты разумный малый, - заметил он.
- Разумный, - согласился я. - И, может, ты не откажешь мне в ответах на некоторые вопросы, как человеку разумному?
- Валяй свои вопросы, - сказал мужик. - На что имею право отвечать - отвечу.
- Хорошо. Во-первых, неизвестный, убитый около конезавода, - ваш был человек или с другой стороны?
- Наш человек.
- Директор конезавода упоминал, что он свое удостоверение личности показывал. Но на убитом никаких документов не нашли. Кто взял документы - убийца или сторож, наткнувшийся на труп?
- А в чем для тебя разница, кто именно документы взял? - спросил мужик.
- Разница вот в чем: если документы взял убийца - значит, убийство связано с вашими делами, и это одно. А если убийца взять документы не удосужился - значит, к вашим делам это убийство никакого отношения не имеет. В первом случае - мне делать нечего. Во втором случае - я буду знать, что оборотня мне надо искать среди местных, на ваши дела не завязанных.
- Документы нам привез сторож, - сообщил мужик, поколебавшись, говорить мне или нет.
Я кивнул.
- Теперь я знаю, в каком направлении поиск раскручивать. Ну, я пошел... И один тебе совет.
- Какой?
- Поосторожней будь, отсюда выбираясь. На тебе шинель хорошая, и вообще... Район у нас лютый, не знаешь, на что напорешься. Мужик ты здоровый, но и ты в одиночку с бандой не справишься. Особенно если в засаду попадешь. К тому же этот то ли волк, то ли человек - убийца неуловимый... В общем, остерегайся по пути таких мест, где из-за угла напасть могут, или слишком открытых, где ты далеко заметен. Может, даже лучше было бы тебе здесь переждать до рассвета. Впрочем, как знаешь.
- Не учи ученого, - заверил мужик.
Уже уходя, я обернулся и спросил:
- Да, еще один вопрос, просто из личного любопытства: этот сторож, брат Коли инвалида, он хоть по земле-то еще ходит, за все свои старания и мечты о награде и ордене?
- Пока он – наш свидетель, - ухмыльнулся оперативник. – А там посмотрим.
Я еще раз кивнул - и ушел.
Из усадьбы я выбрался без приключений. Четыре часа утра. Быстрей и безболезненней справился, чем сам думал. Успею еще и поспать перед новым рабочим днем.
Я пошел по жесткому обветренному насту заснеженного поля, срезая путь к поселку. Легкий снег прошел, и мои ноги мягко придавливали свежий и сыроватый покров. На этом свежевыпавшем, по-весеннему быстро оседающем под собственной тяжестью, совсем не пушистом снегу я и увидел цепочку волчьих следов, пересекавшую мой путь. Следы были крупные, матерого волка.
- Это что, папаша погибшего семейства разгуливает? - осведомился я вслух и огляделся.
Что за темная точка вон там? Куст торчит или... Я прошел еще несколько шагов, оглянулся. Точка как будто переместилась - и вроде бы в мою сторону.
- Волк или человек? - заговорил я. - Если волк, то посмеет ли на меня напасть? А если человек - то не оборотень ли, ускользнувший от ареста и уже знающий, кому он обязан всеми неприятностями? Интересно, как он сумел меня выследить?
Впрочем, об этом гадать особенно не приходилось. След по снегу я оставил свежий, от больницы до усадьбы места безлюдные, никто следов не затопчет, а узнать – или сообразить – что я в больнице буду опекать врача, чтоб врач не сбежал до ареста, он запросто мог, зная логику, по которой такие аресты проводятся.
Я шел, оглядываясь. Точка быстро приближалась, укрупнялась, вот уже это не точка, а довольно солидное темное пятно. Я достиг небольшой лощинки, где редкие деревья и кустарники начинались, встал за стволом дерева, вытащил пистолет и стал ждать.
Ждал я недолго. Вот он, огромный волчище, прямо летит по моим следам. Молча, сосредоточенно. И глаза эти - знаешь - тусклое желтое пламя. Словно и не волчьи это глаза, а будто бы два фонаря горят.
В первый раз я выстрелил, когда волк был метрах в пятидесяти. Он как бы вздрогнул болезненно, на ходу, и продолжал бежать, словно камешком в него угодили. Я выстрелил снова. Теперь я уже видел его широкую грудь и знал, что попал. Но он продолжал бежать, как будто пули ему нипочем.
Я выстрелил в третий раз, когда он был уже совсем близко. Его как ударом отбросило, но он устоял на лапах и приготовился к прыжку. Что за черт? Неужели нервишки у меня шалят, рука подводит?
Я увернулся, когда он прыгнул, целясь мне в горло, и нырнул за ствол дерева. Волчище пролетел мимо меня, перекувырнулся и тут же опять вскочил. Я был малость растерян, и, может, он и успел бы меня задрать - еще тепленького, так сказать, неопомнившегося - но тут откуда-то донеслось отдаленное пение самого раннего петуха - оно на секунду словно отвлекло волка, уши его дрогнули, он повел мордой в сторону, словно бы с вороватой оглядкой - и я расстрелял его в упор.
Медленно, не оглядываясь, я двинулся прочь. Усталость внезапно навалилась страшенная. Да, конечно, надо выспаться, перед тем как закончить дело. И все равно, нечего ломиться к людям в такой час, зазря их пугать. Утро мудренее, как говорится. Хотя, если подумать, утро уже наступило. Дежурный дремал на своем месте. Заслыша меня, он встрепенулся и открыл глаза.
- Все, можешь идти, - сказал я. - Выспись, если сумеешь, - до восьми чуть больше трех часов осталось.
И он ушел. Я запер дверь и устроился на своей кушетке. Было о чем подумать, но думать уже не хотелось.
Глаза мои закрылись сами собой - точно так же, как и открылись, словно я всего секунду спал. Пришло утро. Я взглянул на часы. Без четверти восемь. Сейчас мои солдатики пожалуют. Я встал, одернул мундир, поглядел в зеркало. Ничего, вид слегка помятый, но вполне подобранный. Сжевал кусок черного хлеба с сахаром, закурил папиросу, тут и мой отрядец пожаловал. Минута в минуту.
Я коротко отдал им распоряжения на сегодняшний день и уже готов был уйти, когда зазвонил телефон. Звонил оперуполномоченный.
- Как ты там? Нормально? Вчера не мог тебе сказать. Один из семи ушел. В окно сиганул, когда его арестовывать пришли. У него кстати и нашли такую секиру, о которой ты говорил, с зазубренными крючьями и со следами крови.
- Далеко он не денется, - заверил я. - Он же представитель власти - его здесь никто покрывать не будет. Выдадут как миленького. Дайте только его данные. Как звать, какого звания, приметы там...