— А кого мы там... того?
Лив приоткрыла дверцу и показала на землю под колёсами. Алексеич пожал плечами:
— Никого нет. Показалось.
— А кричал кто?
— Кричал? Кажется, кречет.
Секунду подумал, вспоминая, наконец, довольно кивнул:
— Точно. Кречет. Помню, в детстве мать пугала: «Не будешь слушаться, Волчья Сыть тебя заберёт». Боялся я этого крика, ужас как боялся, когда мальцом был.
— А кто это — Волчья Сыть?
— Так у нас птиц звали, которые криком душу выворачивали. Вздрогнешь, бывало, да выругаешься: «Чтоб тобой волки насытились». Отсюда и Волчья Сыть.
Лив выскользнула из машины, тут же вляпалась новыми полуботинками в густеющую лужу. Судя по виду и ощущениям, лужа успела подсохнуть, наполниться и опять подсохнуть. Но не досуха. Лив уже собиралась наконец-то в красках объяснить, что она думает по поводу жизни вообще и данной командировки в частности, но Алексеич внезапно пропал из поля зрения. Так что посыл направлять было некуда. Лив выбралась из лужи на сухую траву, попробовала очистить об неё ботинок, и, выждав пару-тройку минут для приличия, закричала:
— Алексеич! Можно я...
Ответная тишина была очень подозрительной. Если бы кто-то был рядом с машиной, пусть и спрятавшийся за ней с другой стороны, хоть шорох, но должен же был доноситься. Тишина и ответное безмолвие показались странными, Лив зябко поежилась. Она уже собиралась ждать куда-то подевавшегося Алексееича в салоне, где не совсем остыло тепло, но взгляд её привлекло белое пятно с другой стороны куста, в который они врезались. Зачем-то она полезла туда, пусть не сильно, но обидно поцарапала руки, и ухватила пластиковую картонку, которая оказалась игральной картой. От резкого движения кольнуло в боку.
— Наверное, от того, что много сижу, — девушка охнула, — надо больше двигаться.
Карта была блестящая, и такого рисунка Лив не видела ни в одной колоде.
Дама, с первого взгляда неопределённой масти, была вся в белом. Густого молочного оттенка одежда и пепельные волосы, уложенные в высокую старинную прическу, практически сливались с фоном пластика. Только ярко выделялись из этого невнятного тумана два пронзительных карих глаза под густыми чёрными ресницами. Это было немного жутко. Некоторое время Лив, не отрываясь, смотрела в эти пронзительные, живые глаза. И только потом заметила масть. Неброскими штрихами в углах карты был прочерчен странный знак. Оливия в карты не играла, но даже ей было понятно, что ни к одной из всех известных четырех мастей, Дама отношения не имела.
— Ну и ладно, — сказала сама себе Лив и зачем-то засунула карту в карман куртки. Затем всё так же, не двигаясь с места, оглядела окрестности и опять закричала уже очень недовольно, откинув правила приличия и субординацию:
— Алексеич! Алексеич, чёрт бы тебя побрал! Мы так и до ночи не успеем! Давай быстрее!
Минут двадцать она сидела в салоне машине, который уже начал потихоньку остывать. Затем вышла, опять вымазав в свежей грязи подсохшие от прошлой вылазки ботинки. Лив даже походила вокруг джипа, насколько это было возможно, всматриваясь вдаль. Картина оставалась прежней: по обе стороны от бетонки сплошным коридором высился лес. Обзор узкой полосой тянулся только впереди или сзади. Ни там, ни с другой стороны Алексеича не наблюдалось. Идея поискать его была довольно туманной. Во-первых, Лив не знала, в какую сторону он вообще мог пойти. Во-вторых, она не решалась отойти от машины, боясь заблудиться. Конечно, она пробовала связаться с ним по телефону, но здесь сигнала не было от слова «совсем». Впрочем, как раз это обстоятельство было предсказуемым. Ирина Анатольевна её предупредила первым делом, что в таких далёких поселках бывают проблемы со связью. При этом, как Лив показалось сейчас, в голосе начальницы сквозило садистское удовольствие.
Лив оставалось только сидеть в остывающей машине, потихоньку замерзать и ругаться. Через час она уже была в панике. Тогда раздались тяжёлые шаги, и в машину втиснулся счастливо улыбающийся Алексеич. Он что-то, торопясь, дожёвывал, вытирая губы тыльной стороной ладони.
— Ох и хорошо в лесу, девонька! — с наглым удовольствием буркнул водитель.
Лив была безумно зла на Алексеича, который позволил себе внеплановую прогулку, но в то же время очень рада, что он всё-таки вернулся. Водитель повернул ключ зажигания и салон начал наполняться теплом. Поэтому она сказала только:
— Ну, ты, Алексеич, даёшь!
— Да чего я? — он с удивлением посмотрел на девушку.
— Тебя около двух часов не было, и ты так спокойно говоришь «чего я?», — Лив очень постаралась быть максимально благодушной, хотя ярость просто душила её. Но в данный момент её благополучие зависело от водителя, по крайней мере, до вечера, когда она наконец-то попадет домой, и девушке приходилось сдерживаться.
— Каких двух часов, девонька? — Алексеич казался поражённым. — Я ж на минутку отошел. Ну, может, на пять. Посмотри на часы.
Он кивнул на панель. Лив в полной уверенности, что она сейчас пришьёт наглого водителя неопровержимыми фактами, посмотрела на циферблат. Она даже провела рукой по табло. С того момента, как девушка последний раз обращала внимание на время, а это было буквально перед тем, как они въехали в куст, прошло минут двадцать. Лив заткнулась. Съёжилась. Потом тихо сказала:
— Ладно, поехали. Мне от страха показалось, наверное.
Она умела признавать свою неправоту, если это подтверждалось цифрами. Потому что Лив верила в цифры окончательно и бесповоротно. И они всегда были её союзниками. До этого момента. Потрясение от предательства того, что ещё минуту назад казалось незыблемым и надёжным, немного выбило девушку из колеи.
Дальше попутчики ехали молча. Алексеич негромко включил какой-то низкопробный шансон, Лив закрыла глаза и задремала. Без снов и видений. Несмотря на трясучку и рывки.
Она открыла глаза, только когда джип, чуть дёрнувшись, остановился посреди вырубленной в лесу поляны. Небольшой пятачок, отвоёванный в неравной борьбе человека с лесом, развернулся перед её ещё сонным взором во всей неприглядной мрачности.
Лив выползла из машины. Она чувствовала себя грязной, мятой и некрасивой. Ежась от пробирающей до костей зябкости осеннего бора, наступающего со всех сторон, прошла к одному из домиков, жавшихся друг к другу, как бездомные щенята. В доме горел свет, а из трубы шёл дым. Все остальные казались мёртвыми и неживыми. Под ногами мягко пружинили слежавшиеся и свежие опилки. Целая куча больших целых брёвен громоздилась чуть в стороне от прижавшихся друг к другу избёнок. Лив направилась к свету и теплу, махнув рукой Алексеичу, чтобы шёл за ней. По крайней мере, погреться. О том, что налоговому инспектору могут не налить даже чаю, она слышала от старших коллег. Лив так и подумала «коллег». Официальное слово придало ей уверенности, она зашагала уже быстрее.
На крыльце стоял заспанный человек в рабочей телогрейке. Он молча смотрел, как Лив на негнущихся от долгого сидения ногах, ковыляет по направлению к дому. Стало неловко, и она тут же разозлилась на всё сразу. И на то, что в эту совершенно неперспективную командировку послали именно её, и на то, что ехать оказалось так далеко и грязно, и почему-то на Алексеича, который, как она теперь думала, подстроил этот финт с часами, чтобы выставить её полной дурой. И на этого незнакомого парня рассердилась, который пока ничего плохого ей не сделал, но стоял, как истукан, и даже рукой не махнул в знак приветствия. Только буркнул невнятно и сердито, когда она уже подошла совсем близко:
— Вы кто?
— Налоговая инспекция, — с каким-то садистским удовольствием произнесла Лив. — Внеплановая проверка по обращению населения. Где у вас управление?
— А вот здесь же! — парень кивнул через плечо. — Я — управление.
— Тогда пройдёмте! — почему-то любимой фразой «дпсников» нажала на него девушка.
— Да ну? — развеселился абориген в телогрейке. — А если я вас не пущу?
— Не имеете права, — быстро и четко сказала Лив, радостно ожидавшая сопротивления. — Вы обязаны предоставить все бумаги и акты по интересующему меня делу.
Она быстро вытащила из кармана и помахала у него перед носом заготовленной корочкой удостоверения.
— Вам сюда вынести? — Парень явно издевался. — Или к машине доставить? По интересующему делу.
Тут Лив сломалась, она уже ощущала тепло, которым тянуло из избы, и очень хотела войти.
— Слушайте, — миролюбиво и даже почти жалобно произнёсла девушка. — Пустите хоть погреться. Человек вы или кто?
— Я — Савва, — отозвался этот наглый абориген, из чего было непонятно, считает он себя человеком или совсем опровергает эту информацию. Но, по крайней мере, он посторонился, и Лив проскользнула в избу.
— Матвеева, — оказавшись в спасительной уже тёплой прихожей, важно отрекомендовалась Лив. — Оливия.
Савва открыл дверь и пропустил её в комнату. Там было жарко натоплено, горела хоть слабая, мигающая, но электрическая лампочка. Управление представляло собой нечто среднее между офисом сельсовета и жилым домом. Железная кровать, полностью заправленная и даже покрытая клетчатым пледом, покосившийся одежный шкаф, стол, на котором томилась в ожидании употребления подкопчённая дном кастрюля, исходившая духом куриного супа. В сочетании со шкафами, наполненными картонными казёнными папками, обстановка навевала мысль о неоднозначном использовании сего помещения.
Лив огляделась:
— Где я могу начать?
И пытаясь разбудить в парне сочувствие, добавила:
— А то поздно уже. Мы долго к вам ехали. Где Карл Иванович Фарс? Ваш директор где? Главный бухгалтер?
— Сейчас никого нет здесь. — Ответил хозяин неоднозначного помещения, словно удивляясь, что она сама это не видит. — Фарс уехал по срочным делам в город, до завтра его не будет. Бухгалтер, хм... Он же и бухгалтер у нас. Ну, я ещё иногда на подхвате. Рабочие перед сезоном по деревням у родственников отдыхают.
Лив стало ещё более неуютно и печально.
— Так мы же с ним договаривались... Сейчас я, сейчас...
Она выхватила из кармана мобильник, с досадой уставилась на мёртвый экран. Савва тоже кинул полный весёлого сочувствия взгляд на её телефон:
— Здесь ничего, кроме рации Фарса, не ловит... А его нет. Тут сейчас на много километров вокруг, кроме меня, никого нет. Сторожу тут... Может, чем смогу помочь?
Савва указал ей на один из стульев, спросил, наконец-то проникшись её жалким положением:
— Хотите есть?
Лив хотела гордо отказаться, но чувство голода взяло своё, и она кивнула.
— Я сейчас! — сказала ему, и выскочила из избы. С крыльца покричала водителя, который чуть приоткрыв окно джипа, прохрипел напряжённо в ответ:
— Ты пока иди, девонька, я чуть позже.
Лив с чувством выполненного долга вернулась в тепло. Савва уже поставил ещё одну тарелку, и девушка слишком поспешно вычерпала большой ложкой очень вкусный, а главное — горячий, куриный суп. Немного согревшись и насытившись, Лив опомнилась, нахмурила брови и слишком сурово (наверное, от безнадёжности) спросила:
— Ну, хоть что-то вы можете сказать по существу дела?
Тон её сразу стал привычно-официальным. В этих формулировках и устоявшихся канцеляризмах она чувствовала себя как рыба в воде.
— Тогда изложите это ваше...существо.
Он издевался или это только казалось Лив?
— Жители вашего посёлка обратились прямо в приёмную президента с просьбой о защите предпринимателя от штрафных санкций, приводящих к вынужденному прекращению деятельности единственного работодателя в посёлке. Нашу службу попросили разобраться с ситуацией.
Савва хмыкнул:
— Ну, да, ребята письмо писали. Зажали вы, мытари, нашего Фарса со всех сторон, ни вдохнуть, ни пер... выдохнуть рабочему человеку. А он, между прочим, потомственный лесоруб. Его отец валил здесь лес. Я тебе... Извини, Матвеева, имя не запомнил...
— Оливия, — кивнула девушка, благосклонно пропуская мимо ушей фамильярное «ты».
— Так вот что я тебе расскажу про нашего хозяина. Если бы не он, не было бы уже Пихтовки. Как есть, не было бы. Когда леспромхоз организовал совместное предприятие «Китайлес», наш Фарс, бывший начальник участка Остинского, решил ставить на ноги свое дело. Организовали хозяйство, работали сначала семьёй. Объёмы были небольшие, четыре человека вполне справлялись. А потом, два года назад, когда «Китайлес» сократил производство, а вместе с ним и рабочих, к Фарсу стали подходить безработные жители Пихтовки. Кто-то, конечно, к родственникам то в деревню, то в город уехал. Но вот видишь ли... как тебя, наложница? Ещё раз извини, имя у тебя уж очень странное.
— Оливия, — гаркнула Лив. — Как оливка в банке. Знаешь, такие маринованные оливки в банках продаются? Маленькие и кругленькие. Зеленые.
— Ну, пусть будет Оливка, — пожал плечами рассудительный Савва.
— Не Оливка! — возмутилась девушка. — Оливия! Запомни, пожалуйста, раз уж нам с тобой все равно здесь разговоры разговаривать.
— Я запомню, — убежденно сказал Савва, и сразу же стало понятно, что он не запомнит. — В общем, если закроют Фарса, то жизни тут никакой не будет. Много людей пострадает. Куда им идти, на что жить, вы там в своей конторе не думаете?
Лив судорожно соображала, что ей делать. Дожидаться хозяина или возвращаться? Ночевать здесь очень не хотелось. Вот не хотелось прямо до нервных судорог.
— Почему вы тут в своей глуши остались? — рассеянно думая о своем, произнёсла она. — Ну, развалилось всё, подумаешь... Мало разве мест, где лучше, чем в вашем медвежьем углу? Наш водитель, Алексеич, откуда-то из этих краёв. Тоже, кажется, из семьи лесорубов. Сейчас живет в городе, нормально работает, прилично получает.
— Да, ладно...
Савва поднялся с табурета, прошелся по комнате взад-вперёд, остановился перед сидящей девушкой и в упор посмотрел на неё.
— А ты понимаешь, что такое, когда в тебе кровь целой династии лесорубов бродит? Это же занятие такое древнее, что, поди, не вспомнишь, кто первым лесорубом был. Так же, как первым каменщиком, плотником. Что твой город? Пустышка.
Слова его стали тугими, он вдавливал фразы в девушку, словно думая, что она их, таким образом, лучше поймет и надолго запомнит.
— «Привыкли руки к топору», — тихонько пробормотала Лив, откуда-то возникшие в ней строчки. Она испугалась, что вышло насмешливо, но, казалось, Савва не услышал.
— Посёлок уже умирал один раз. Люди тогда стали к Фарсу проситься, он-то всегда нормально работал. Жалко ему людей стало. Он ещё лес взял в аренду. Ты знаешь, какая головная боль у нас взять лес в аренду? А он взял. Ещё и расширяться стал. Закупили мы станки, трактор, пилораму, всё у частника, конечно, с рук. И вот из-за этого у Фарса начались проблемы с вашей службой. Документов на приобретение нет? Нет. И всю технику, которую он закупал, выкинули из затрат. А он же расширялся, не себе во двор инструмент тащил, огороды пахать. Для предприятия закупал, создавал рабочие места. А перед вашими мытарями статья Налогового кодекса, они на неё смотрят: нарушение. И много ещё всяких моментов.
— Перед кем? — не поняла Лив.
— Что перед кем? — Савва на полуслове осекся от её вопроса.
— Перед кем статья Налогового кодекса? Ты сказал «перед вашими...».
— А, — парень махнул рукой. — Мытарями. Вы же дань с работающего народа собираете? Собираете. Значит, как есть, мытари. Или тебе больше нравится, чтобы тебя называли наложницей?
Лив оскорбилась:
— Я, молодой человек, ничего у вас не собираю. И моя миссия — соблюдение и защита прав, как государства, так и налогоплательщика. То есть обеспечение баланса публичных и частных интересов.
— Да какие интересы? Вот ты... наложница... Кому от ваших интересов лучше будет? В чем справедливость? Например, Фарс через посредника продаёт пиломатериал. Приезжает скупщик, хозяин им этот пиломатериал отпускает, записывает в накладной. Посредник везёт пиломатериал и в городе сдает организациям. У Фарса счет-фактура на посредника написана, а деньги приходят с завода, где товар продан. То есть в накладных написана одна организация, а деньги идут с другой. Он продал материала на восемьсот тысяч рублей, ваши мытари ему эти восемьсот тысяч опять приплюсовывают к прибыли. В результате прибыль больше, чем продано продукции. Такое разве может быть в лесной промышленности?