При любом копировании текста, указание ссылки перевода, переводчиков и
редактора обязательны! Уважайте чужой труд!
Кэндисс Бушнелл
Для Лизы и Дейдра
Часть первая
Первая удача
Глава 1
Сначала Саманта просит меня найти ее туфлю. И когда я обнаруживаю ее в раковине, она приглашает меня на вечеринку.
— Ты тоже можешь прийти, учитывая, что тебе все равно некуда идти,
а я не хочу быть нянькой.
— Я уже не ребенок.
— Ладно, воробушек. В любом случае, — говорит она, поправляя свой шелковый бюстгальтер, и заворачиваясь в зеленую рубашку Лайкра, — тебя уже ограбили. Но если тебя похитит сутенер, я не хочу иметь к этому никакого отношения.
Она придирчиво рассматривает мой наряд: темно-голубой вельветовый жакет и подходящую по цвету юбку, которую я считала стильной всего лишь несколько часов назад.
— Это все что у тебя есть?
— У меня есть черное коктейльное платье из 60-ых.
— Надеть это. И вот это. — Она бросает мне пару золотых солнцезащитных авиаторских очков. — Будешь выглядеть нормально.
Я уже и не спрашиваю ее, что значит это "нормально", и, отстукивая каблуками, пять пролетов, выхожу на улицу.
— Правило номер один, — объявляет она, расхаживая. — Всегда выгляди, так как будто ты знаешь, куда идешь, даже если это не так.
Она вытягивает руку, и машина с визгом останавливается.
— Не зевай. — Она ударила по капоту и показала водителю средний палец. — И всегда обувай туфли, в которых можешь бегать.
Я несусь чуть позади сквозь полосу препятствий на Седьмой Авеню и радуюсь другой стороне, как земле обетованной.
— И ради всего святого, сними эти босоножки на танкетке! — сказала Саманта, окинув пренебрежительным взглядом мои ноги.
— А ты знаешь, что первые туфли на танкетке изобрел Ферррагамо для молодой Джуди Гарланд?
— А ты откуда это знаешь?
— Мне нравиться бесполезная информация.
— Тогда эта вечеринка для тебя.
— А кто устраивает эту вечеринку? — Я повысила голос, пытаясь перекричать рев машин.
— Дэвид Росс. Режиссер на Бродвее.
— Почему же вечеринка начинается в 4 часа дня в воскресение?
Я едва уклонилась от тележки с хот догами, корзинки с покрывалами из супермаркета и ребенка на поводке.
— Это чайная вечеринка.
— Они будут пить чай?
Никогда не знаю, серьезно она говорит или нет.
— А ты как думаешь? — смеется она.
Вечеринка в светло-розовом доме в конце мощеной улице. Я могу видеть реку сквозь щель между домами, напыщенную и коричневую под отблесками солнечного света.
— Дэвид весьма эксцентричен, — предупреждает меня Саманта, как будто эксцентричность может быть нежелательной чертой для только приехавшей провинциалки, — кто-то притащил пони на прошлую его вечеринку, и она обгадила весь Обюссонский ковер.
Я делаю вид, будто знаю, что это за Обюссонский ковер, чтобы больше узнать о пони.
— Как же они ее туда привезли?
— Такси, — поясняет Саманта, — Это была очень маленькая лошадка.
Я колеблюсь.
— Твой друг Дэвид не будет против того, что ты притащишь меня?
— Уж если он против пони не возражает, то я не могу себе и представить, чтобы он против тебя возражал. Ну, если только ты не занудствуешь и не тормозишь.
— Я могу быть скучной, но не занудой.
— И вся эта история о провинциалке из маленького городка... Забудь об этом. Здесь, в Нью-Йорке, тебе нужна фишка.
— Фишка?
— Быть собой, но лучше.
— Приукрашивай, — говорит она, пока мы топчемся перед четырехэтажным домом. Вот синяя дверь распахивается, и нам открывается хаотичная пестрая толпа. У меня все внутри переворачивается от возбуждения. Эта дверь — мой проход в другой мир.
Мы уже собираемся переступить порог, как вдруг перед нами образовывается, будто высеченный из черного мрамора мужчина. В одной руке он держит бутылку шампанского, а в другой — зажженную сигарету.
— Саманта! — восклицает он.
— Дэвид, — вторит ему Саманта, придавая имени французский акцент.
— А ты кто? — спрашивает он, глядя на меня с дружественным любопытством.
— Кэрри Брэдшоу, сэр, — я протягиваю ему руку.
— Просто чудесно, — почти вскрикивает он, — меня не называли "сэром" с тех пор как я в шортах разгуливал. Не то чтобы я особенно и разгуливал... Где ты прятала эту милую голубку?
— Я нашла ее на своем пороге.
— Ты приехала в корзинке, как Моисей? — он спрашивает.
— Поезд, — я отвечаю.
— И что же привело тебя в Изумрудный Город?
— Оуу, — я улыбаюсь. И принимая совет Саманты, я быстро ляпнула, — Я собираюсь стать известной писательницей.
— Как Кентон! — он воскликнул.
— Кентон Джеймс? — Я спрашиваю, затаив дыхание.
— А есть другой? Он должен быть где- то здесь. Если вы столкнетесь с очень маленьким человеком с голосом, похожим на миниатюрного пуделя, будете знать, что вы нашли его.
В следующую секунду, Дэвид Росс находится на полпути через комнату и Саманта сидит на коленях у незнакомого человека.
— Я здесь! — машет она с дивана.
Я проталкиваюсь мимо женщины в белом комбинезоне.
— Кажется, я только что увидела своего первого Хэлстона!
— Хэлстон здесь? — спрашивает Саманта.
Может быть, я на одной вечеринке с Хэлстоном и Кентоном Джеймсом... С ума сойти можно!
— Я имела в виду комбинезон.
— Ах, комбинезон, — протягивает она с преувеличенным интересом к мужчине под ней.
Насколько я вижу, он спортивный и загорелый, рукава закатаны до локтя.
— Ты меня убиваешь, — он говорит.
— Это — Кэрри Брэдшоу. Она будет знаменитым писателем, — внезапно говорит Саманта, принимая мое ранее заявление как факт.
— Ну, здравствуй, знаменитый писатель, — он протягивает мне руку, будто бронзовую.
— А это Бернард. Тот самый идиот, с которым я не переспала в том году, — шутит Саманта.
— Не хотел быть просто очередным твоим увлечением, — протягивает Бернард.
— Я уже не увлекаюсь никем, разве не знаешь?
Она вытягивает свою левую руку на всеобщее обозрение. На безымянном пальце у нее сверкает огромный бриллиант.
— Я помолвлена.
Она целует Бернарда в его темную макушку и оглядывает комнату.
— Кого тут нужно шлепнуть, чтобы раздобыть выпивки?
— Я схожу, — вызывается Бернард. Он встает, и на один необъяснимый момент это было подобно всему моему будущему на ладони.
— Пойдем, знаменитый писатель. Лучше уж иди со мной, я тут единственный нормальный человек.
Он приобнимает меня одной рукой и протаскивает сквозь толпу.
Я оглядываюсь на Саманту, но она только улыбается и машет мне рукой, и эта огромная блестяшка отражает последние лучи солнца. И как только я раньше это кольцо не заметила? Должно быть, я была занята тем, что замечала все остальное.
Бернарда, например. Он довольно высокий. У него прямые темные волосы, чуть сгорбленный нос. Орехово — зеленоватые глаза и лицо, выражение которого меняется каждую секунду — от скорбного к довольному, словно два разных человека имеют одно лицо.
Я не совсем понимаю, почему он уделяет мне столько внимания, но я польщена. Люди приходят, поздравляют, а до меня доносятся обрывки их разговоров, будто пушинки одуванчика.
— Ты ведь никогда не сдаешься, ты не...
— Криспин знаком с ним, и он просто в ужасе.
— И я сказал: «Почему бы тебе не составить диаграмму?»...
— Ужасно! Даже ее бриллианты выглядят пошло...
Бернард подмигивает мне. И внезапно полное его имя приходит мне на память — Бернард Сингер, драматург?
Это просто не может быть, паникую я, в то же время прекрасно понимая, что это он. Как, черт возьми, такое могло случиться? Я в Нью-Йорке, если быть точным, еще только два часа, а я уже тусуюсь с крутыми и знаменитыми?
— Еще раз, как тебя зовут? — спрашивает он.
— Кэрри Брэдшоу.
Внезапно я вспоминаю название его пьесы, ту самую, что выиграла Пулитцеровскую премию — "Рассекая волны".
— Я лучше отведу тебя назад к Саманте, прежде чем сам отвезу домой, — он мурлычет.
— Я не хочу идти, — говорю я, с кислым видом. Кровь закипает в моих ушах. Мой бокал шампанского весь в поту.
— Где ты живешь? — Он сжал мое плечо.
— Я не знаю.
Он громко хохочет.
— Ты сирота? Ты Энни?
— Я предпочла бы быть Кандид. — Мы повисли напротив стены, возле французской двери, ведущей в сад. Он скользит вниз, так что мы на одном уровне глаз.
— Откуда ты?
Я напоминаю себе все, что говорила Саманта.
— Разве это имеет значение? Я же здесь.
— Дерзкий дьявол, — заявил он. И вдруг я обрадовалась, что меня ограбили. Вор взял мою сумку и мои деньги, но он также забрал моё удостоверение. Что означало: я могу быть кем хочу в течение следующих пару часов.
Бернард схватил мою руку и повел меня в сад. Разные люди: мужчины, женщины, старые, молодые, красивые, уродливые сидели за мраморным столом, визжа от смеха и негодования, словно горячий разговор — это топливо, которое заставляло их двигаться.
— Бернард, — сказала женщина нежным голосом, — мы придём посмотреть твою игру в сентябре.
Ответ Бернарда был заглушён, однако, внезапным визгом признания от мужчины, сидящего через стол.
Он был одет в чёрное объёмное пальто, которое напоминало одежду монахини. Тёмно-коричневые очки прятали его глаза, и фетровая шляпа была натянута на лоб. Кожа на лице была мягко сложена, как будто завернута в мягкую белую ткань.
— Бернард! — он воскликнул. — Бернардо. Дорогой. Любовь всей моей жизни. Принесешь мне выпить? — Он замечает меня, и указывает дрожащим пальцем. — Ты привел ребенка!
Его голос пронзительный, жутко пронзительный, почти нечеловеческий. Каждая клеточка моего тела сжимается.
Кентон Джэймс.
Мое горло сжимается.
Я беру свой бокал шампанского, и допиваю последнюю каплю, чувствуя, как человек в полоску подтолкнул меня локтем. Он кивает Джеймсу Кентону.
— Не обращай внимания на мужчину за кулисами, — он говорит голосом, который точно из Новой Англии, низкий и уверенный. — Это зерновой спирт. Уже годы.
Разрушает мозг. Другими словами, он безнадежный пьяница.
Я хихикать в благодарность, так как я знаю точно, о чем он говорит.
— Разве не каждый?
— Теперь, когда вы упомянули об этом, да.
— Бернардо, пожалуйста, — умоляет Кентон. — Это единственный вариант. Ты стоишь ближе к бару. Вы не можете ждать того, что я войти в эту грязную массу потливого человечества.
— Виновен! — кричит человек в полоску.
— И что вы носите под этой небрежной домашней одеждой? — кричит Бернард.
— Я ждал десять лет, чтобы услышать эти слова из твоих уст, — Кентон визжит.
— Я пойду, — сказала я, вставая.
Кентон Джеймс зааплодировал.
— Замечательно. Пожалуйста, все имейте в виду, это именно то, что детям следует делать. Прислуживать. Тебе следует приводить детей на вечеринки чаще, Берни.
Я не могла оторваться, желая услышать больше, желая узнать больше, и не желая покидать Бернарда.
Или Кентона Джеймса.
Самого известного писателя в мире. Его имя пыхтит в моей голове, набирает скорость, как Паровозик, Который Смог.
Рука дотянулась и схватила мою руку. Саманта. Её глаза блестели как бриллианты. На её верхней губе был небольшой блеск жидкости.
— Ты в порядке? Ты исчезла. Я переживала за тебя.
— Я только встретила Кентона Джеймса. Он хочет, чтобы я принесла ему выпить.
— Не уходи, пока не скажешь мне, хорошо?
— Хорошо. Я никогда не захочу уйти.
— Отлично, — она широко улыбается и возвращается к своему разговору.
Атмосфера накалилась до максимальной мощности.
Музыка громко орет. Тела сплетаются, пары целуются на диване. Женщина ползает по комнате с седлом на спине. Два бармена распыляют шампанское на огромную женщину в корсете. Я беру бутылку водки и танцую по пути через толпу.
Как будто я всегда ходила на такие тусовки. Как будто я принадлежу этому.
Когда я возвращалась к столику, молодая женщина, одетая исключительно в Chanel заняла мое место. Мужчина в ситцевом пиджаке жестами показывал атаку слона, и Кентон Джеймс натянул свою шляпу на уши. Он приветствовал меня с восторгом.
— Дорогу алкоголю, — закричал он, очищая крошечное пространство впереди его.
И, адресуя столу, заявил:
— Когда-нибудь, этот ребёнок будет править городом!
Я теснилась возле него.
— Не честно, — кричит Бернард. — Держи руки подальше от моей спутницы.
— Я ни с кем не встречаюсь, — я сказала.
— Но ты будешь, моя дорогая, — говорит Кентон, подмигнув мне одним глазом в предупреждение. — И потом ты увидишь. — Он гладит мою руку своей маленькой, мягкой ладонью.
Глава 2
Помогите! Я задыхаюсь, тону в тафте. Я в ловушке, в гробу. Я что... умерла? Я села прямо и вывернулась, уставившись на груду черного шелка на моих коленях. Это мое платье. Должно быть, я сняла его ночью и накрыла им голову. Или кто — то снял его с меня?
Я оглядываюсь в полутьме гостиной Саманты; на обычные предметы ее обихода падает жутковатый свет, и я вижу групповые фотографии на журнальном столике, стопку журналов на полу, ряд свечей на подоконнике.
В голове вдруг вспыхивает воспоминание о такси, переполненном людьми.
Отслаивающийся синий винил и липкие коврики. Я пряталась на полу такси, несмотря на протесты водителя, который все повторял — "Не больше четырех". Нас вообще-то было шестеро, но Саманта все уверяла его, что это неправда. Кто-то истерично смеялся.
Затем преодоление пяти лестничных пролетов, и больше музыки, и телефонные звонки, и парень, накрашенный, как Саманта, и где-то после этого я, наверное, должно быть упала на диван и заснула.
На цыпочках я иду в комнату Саманты, обходя открытые коробки.
Саманта переезжает и в квартире беспорядок. Дверь в крохотную спальню открыта, постель не убрана и пустая, пол был усеян горой обуви и предметами одежды, как будто кто — то пытался примерить всё, что есть в ее гардеробе каждый кусок и бросил в спешке.
Я дошла до ванной комнаты, и пробравшись сквозь дебри нижнего белья, переступила через край ванной и включила душ.
Итак, вот план на сегодняшний день: узнать, где мое предполагаемое место проживания, не спрашивая у папы.
Мой отец. Тошнотворный привкус вины наполняет мое горло. Я не позвонила ему вчера. У меня не было возможности.
Он, наверное, волнуется до смерти сейчас. А что если он позвонил Джорджу? Что если позвонил моей домовладелице? Возможно, полиция ищет меня, очередную девушку, загадочно пропавшую в Нью-Йорке.
Я помыла волосы. Я ничего не могу сделать с ними сейчас. Или возможно я не хочу.
Я вышла из ванной и склонилась над раковиной, наблюдая в отражении, как сквозь медленно рассеивающийся пар, проступает моё лицо.
Я выгляжу все также. Но чувствую себя совсем по-другому.
Это мое первое утро в Нью-Йорке!
Я помчалась к открытому окну, вдыхая холодный, влажный воздух. Шум дороги напоминал звук волн, мягко бьющихся о берег. Я стала коленями на подоконник и, опираясь ладонями о стекло, смотрела на улицу — словно ребёнок, рассматривающий большой снежный шар.
Я застыла там надолго, наблюдая за тем, как оживает день.
Сначала грузовики, двигаются вниз по авеню, словно динозавры, скрипучие и голодные, поднимая свои заслонки для сбора мусора и подметая улицы с помощью щеток.
Затем начинается движение: одинокое такси, за которым следует серебристый Кадилла́к, а затем небольшие грузовики c изображениями рыбы, хлеба и цветов, далее ржавые фургончики, а за ними парад тележек.
Парень в белом пальто крутит педали велосипеда, с двумя ящиками апельсинов, прикрепленных к крылу.