Раб, с усилием преодолевая слабость, осторожно сел и потянулся к тряпью. Выудив из него то, что когда-то было штанами, натянул на себя. Тело на каждое движение отзывалось болью, но уже не резкой, как в начале, а тупой, ноющей. От слишком резвых движений по спине потекло что-то горячее. Пот или кровь? А какая разница. Очередь дошла до рубахи, жмурясь от соприкосновения ткани со вскрывшимися ранами, он все-таки справился и с этим.
- А мы уж думали - издохнешь, - вещал стоящий рядом, с любопытством наблюдая за процедурой одевания, - ты целую неделю в горячке провалялся, мы с Гердом уж хотели пристрелить, да хозяин не позволил.
- Почему? - прохрипел раб, не узнавая своего голоса.
- Что - почему? - не понял надсмотрщик.
- Почему не пристрелили? - хмуро переспросил раб.
- Да я ж тебе, дурню, объясняю - хозяин не позволил. Ты ему благодарен, должен быть, он же тебе жизнь оставил!
- На что она мне? - горько усмехнулся раб.
- И действительно, - пробормотал надсмотрщик, - такая житуха не зачем. Но, ты сам должен понять, дело-то хозяйское.
Пришел хмурый хозяин, сам осмотрел раба, зло сплюнул и приказал сперва оттащить к лекарю, а после в общий барак, на работы не выпускать, кормить два раза на дню и как можно скорее подготовить к отправке на продажу.
И раба оттащили, идти сам он не мог. В комнате с белыми стенами и круглыми углами было прохладно. Посередине комнаты стоял высокий стол на толстых ножках, поблескивая полированным металлом в нестерпимо ярком свете лампы. Раба заставили снова раздеться и лечь на этот самый стол, запястья и лодыжки прихватили широкими кожаными петлями, надежно привязывая несчастного к столу. Холод стола немедленно пробрался под кожу, замораживая голый живот и грудь, заставляя мужчину мелко дрожать.
- Прекрати трястись! - приказал откуда-то сверху густой бас, раб замер и осторожно повернул голову, кося глаза на говорившего. Человек оказался на удивление небольшого роста, одетый в клетчатую рубашку и штаны, поверх которых был повязан кожаный фартук. - Что вы мне его сюда приперли!?
- Так, хозяин приказал...
- Хозяин приказал, - хмыкнул обладатель баса, - а мыть здесь все после этого отребья хозяин не приказывал? Как я потом, по-вашему, здесь телят буду смотреть!? Или вы хотите, что бы у меня весь молодняк вымер? На этом же заразы больше, чем на моих ботинках! Что стоите, олухи, рот ему заткните, а то орать сейчас начнет!
- Он не начнет, - возразил один из надсмотрщиков.
- А если не начнет орать, то зубы выкрошит к черту, я ж ему всю спину вскрывать собираюсь! Как его потом беззубого продавать?- не дал сбить себя с толку обладатель фартука.
Больно дернули за волосы, приподнимая голову, меж зубов ткнулась какая-то палка, которую закрепили ремнями на затылке раба. Раб устало прикрыл глаза, стараясь дышать как можно глубже. Что будет дальше? Что с ним будут делать? Кисти рук и ступни занемели, палка давила на язык, изо рта струйкой унизительно текла слюна. Ну почему, почему его не пристрелили!? Так было бы хорошо, если бы при... Твою мммать!!!
Струя воды прошлась по телу, сильным напором выбивая грязь и запекшуюся кровь. Звякнули инструменты, спины коснулись чужие сильные пальцы, холодным металлом вскрывая покрытые бурой коркой длинные раны, а потом его затопила лавина. Жаркая, ярко-красная огненная лавина боли, сжигая на своем пути остатки разума, терзая острыми зубами беззащитное тело. Боль не помещалась в измученном сознании, раскаленным потоком выливаясь в окружающий мир через нелепо оскаленный рот. Кажется, он бился, стараясь ускользнуть от боли, кажется, на него орали, тяжелым грузом наваливаясь на руки, наверное, его даже вырвало какой-то мутной жижей. Он перестал быть мыслящим существом, почти человеком, превратившись в скулящий, мокрый от пота и чего-то еще уж вовсе постыдного для взрослого мужчины, трепещущий кусок мяса, истекающий алой кровью.
Вулкан боли еще бушевал, разбрызгивая вокруг горящие сгустки, но раб начал стремительно удаляться от окружающего. А потом пришла темнота. Как всегда неожиданно. Темнота прихлопнула его тяжелой лапой туша вулкан прямо посреди извержения. Напоследок вулкан грохотнул басом мучителя в кожаном фартуке и заткнулся, теряясь в темноте...
Не смотря на то, что я проспала, в зале ожидания я появилась первой. Минуты через три появился Эжен. Я была поражена его видом, дело в том, что обычно он предпочитает джинсы и свитер под горло. Сегодня же он был одет в легкий летний костюм из светлого хлопка, который, между прочим, элегантно смотрелся на его плотной невысокой фигуре. Волосы цвета вызревшего каштана, обычно растрепанные, были уложены в аккуратную прическу.
- Какое животное сдохло в галактике? - проявила я живой интерес, после того как мы поздоровались.
- А я что плохо выгляжу? - насторожился он.
- Да нет, - поспешила успокоить его я, - выглядишь ты как новая банкнота, вот это то и настораживает.
- А, ты про костюм! - облегченно вздохнул он, - так это приказ свыше.
- Откуда? - не поняла я.
- Я звонил вчера Вике, и она сказала, если я сегодня появлюсь перед ней в джинсах, так она сделает вид, что меня не знает. - Смеясь, пояснил он. - А так как мы уже три месяца видимся только через экран видеофона, маленький каприз жены можно выполнить. Иначе выходные, да и вся оставшаяся жизнь превратится в кошмар.
К нам подошли Алиса с Никитой. Красивая пара, вызывающая у окружающих уколы зависти. Высокий, немного худощавый Никита с приятной улыбкой и веселыми чертиками в карих глазах, властно обнимал свою жену. Его лапища на стройной женской талии выглядела достаточно устрашающе, чтобы отпугнуть соперников. Лиса, обладательница русых волос, идеальной фигурки и разных по цвету глаз - один зеленый, а другой голубой - была гораздо опасней супруга из-за скверного умения говорить гадости с лучезарной улыбкой на лице. Я, признаться, немного завидую внешности Лисы, мне-то, в сущности, похвастаться нечем. Роста я не большого, волосы абсолютно черные. Правда, про мои глаза говорят, что они похожи на сапфиры и завораживают, но я слабо в это верю.
Прозвучал сигнал на посадку. Мы торопливо загрузились в транспорт и только успели улечься в противоперегрузочные кресла, как транспорт, плавно качнувшись, покинул пределы станции.
- Ты дозвонился вчера Вике? - поинтересовалась Лиса, когда перегрузки закончились и нам разрешили сесть.
- Да, - весело ответил Эжен, - Она будет встречать нас в порту. А возвращаться мы уже будем вместе с ней, - похвастался он. - Ей дали направление на нашу станцию, будет наблюдать за поведением коал в состоянии невесомости.
- А зачем медведи в космосе? - озадачилась я.
- А шут их знает! - пожал плечами Эж, - Главное, что мы с Викой вместе будем!
...Около недели раб провалялся на циновке в бараке, остро завидуя тем, кто ходит на работу. Выходить из барака ему не дозволялось, а когда работаешь, так и время, глядишь, быстрее пролетает. От безделья расстроился сон и кошмары, нередко посещавшие и раньше, теперь стали постоянными спутниками. Иногда не мог точно определить, где кончается сон и начинается реальность.
Радость была одна - пару раз заглянула знакомая девка со светлыми, давно не мытыми волосами и озорным темным взглядом. Это было более чем удивительно - подобные отношения между рабами карались сурово, но, видно, тут было не просто попустительство надзирателей, но и высочайшее разрешение хозяина.
Девка умоляла сделать ей ребенка, раз ему уже все равно и он скоро уедет, а ей все ж легче с дитем будет. Он честно пытался ей помочь, но, по ее словам, у них ничего не получалось. Нет, в смысле удовольствия он его получал, тут все было в порядке, а вот с продолжением рода, вышла небольшая промашка, то ли время девка выбрала не то, толи в нем самом была какая-то проблема, кто его знает. Результат вышел нулевым, от этого ему было немного перед ней стыдно, вроде как, он свое получил, а ее обманул, оставив ни с чем.
Отведенный ему срок подошел к концу. В очередное утро его подняли раньше обычного и увели от подруги, наведавшейся и в эту ночь, в мутную серость предрассветного тумана. Печалило в этом не только то, что его продают, к этому-то, как раз, он привык, главное, не давало покоя - он так и не узнает: родится ли от него маленький теплый комочек
Грузовой межзвездный корабль, уносящий его в никуда, ни чем не отличался от десятков других, на которых уже успел попутешествовать раб. Грязный, вонючий трюм забит такими же несчастными, как и он сам, голов в тысячу никак не меньше. Каждый прикован цепью к своему кольцу, торчащему в переборке. Из соображений гигиены в нужник выводили каждые пять часов, если кто оправиться под себя, били нещадно. Кормили раз в день, и на том спасибо. День от ночи здесь отличался тем, что гасили или включали свет. А так, на таких кораблях можно было жить - из озорства и без особой надобности здесь никого не трогали, не желая портить товарный вид.
Шкура заживала, как на собаке. Пять дней у, теперь уже бывшего, хозяина, да не меньше двух недель на корабле и глядишь - все затянулось и заросло. Немного поправившийся раб взирал на будущее с некоторой долей оптимизма, хоть и мрачного. Он решил для себя, что если и сейчас от нового хозяина бежать не удастся, то надо довести его до того, чтоб пристрелил раба или, уж на крайней случай, забил до смерти.
Продажное клеймо болело и жгло до сих пор. Но раб успокаивал себя тем, что вытерпеть осталось еще одно такое издевательство при покупке, а уж потом он устроит все, как решил. Впервые за всю жизнь раб испытал жгучую радость оттого, что решился распорядиться собой, как самому хочется...
Глава 3.
Транспорт дрогнул и, взвыв напоследок тормозными двигателями замер на поле главного космодрома Земли. Полтора часа, отведенные на полет, пролетели не заметно.
Вика встречала у дверей карантина, где мы провели не более десяти минут. Одета она была в шорты защитного цвета и того же цвета топ, которые мило смотрелись на ее фигурке. Пряди рыжих волос непокорно выбивались из-под кепочки перевернутой назад козырьком. Издали она напоминала девочку-подростка.
- Ну, наконец-то! - вместо приветствия с места в карьер начала она, сверкая зелеными глазами, - Я уж думала, что вы до завтра не доберетесь. Я уже и гостиницу вам заказала. Отправим туда ваши вещи и поедем в заповедник. Я вам такое покажу! На картинках, небось, только видели. Давайте поживее - вертолет уже под парами!
Чтобы добраться до вертолетной площадки, нужно обогнуть здание порта и пройти через припортовую площадь. Пока мы пересекали ее, я беспрестанно вертела головой. Шум и суета навалились, обрушившись водопадом звука, ярких цветов и разнообразных, не всегда приятных, запахов, приятно вздернули нервы, обещая, совсем как в детстве, небывалые приключения.
Продавцы с расписными лотками на шее, таксисты, громкоголосые зазывалы ресторанов на все лады, расхваливавшие свои заведения. Здесь даже был турок, по виду такой же старый как его шарманка, ручку которой он постоянно накручивал, извлекая красивую и немного хрипловатую мелодию. На крышке шарманки примостилась неизменная обезьянка, одетая в малиновую жилетку и такого же цвета феску на голове, вытаскивающая счастливые билеты всего за полкредита. Я приостановилась и протянула обезьянке денежку, она с умным видом обнюхала монетку и, видно, удостоверившись в ее подлинности, протянула мне скрученный клочок бумаги. Я развернула и прочла более чем странное послание: 'Никогда не делайте лишних движений, это поможет сохранить вам нервы, зубы и большую часть волос'. Явная чушь, но чего еще можно хотеть за полкредита?
Веселая, многоголосая суета вызывала ощущение праздника и у меня зародилась надежда, что этот день я проведу весело и желательно без досадных приключений. Но как это всегда бывает, когда вспоминаешь всуе госпожу Фортуну, а тем более, если решаешь, что она тебе что-то должна, она начинает выкидывать неприятные шутки.
...Небольшую партию рабов и его в том числе, выгрузили на какой-то планете. Судить о том, бывал ли он здесь раньше, не было никакой возможности - все порты похожи как две капли воды. Рабов выстроили в ряд, приковали наручными кандалами к общей цепи и повели вон из порта. День на планете выдался теплым, пронизанным насквозь солнечными лучами. Глядя сейчас на чахлую припортовую травку, отдаленно еще хранящую зеленый цвет, он ловил себя на том, что умирать-то совсем не хочется, но, следуя принятому ранее решению, гнал от себя эти мысли и пытался оказывать всяческое неповиновение двум конвойным.
Живой товар вывели на пустынную, закатанную в бетон, площадку, на которой располагались только транспортные машины. Рабов согнали в тесное стадо. Пока один из конвойных ходил за бумагами, а второй увлеченно раскуривал трубку, раб вышел из толпы, грохнулся в мягкую пыль и принялся разглядывать свои босые грязные ноги. Вскоре его внимание привлекла компания молодых людей, спешащая к одной из машин. Они были беззаботны, веселы и у них была свобода, он смотрел на них с печалью и завистью. Ведь, если разобраться, он такой же, как они и даже красив, так, по крайней мере, утверждала хозяйка борделя, у которой ему довелось работать и дочка позапрошлого хозяина. Юная взбалмошная дура, совсем недавно превратившаяся из угловатого подростка в симпатичную на вид девушку, когда влюбилась в него (вот усмешка судьбы! раба!), и, затаскивая его на сеновал, шептала жаркие ласковые слова. Он не очень-то сопротивлялся, хотя и представлял, чем это может для него закончиться, но и хозяйской дочке не сильно-то откажешь. Встречались они у сеновала столько раз, сколько пальцев на одной руке, никак не меньше. Потом их застукал отец девчонки. Рабу, конечно, изрядно намяли бока, но молодая вертихвостка какими-то правдами и неправдами выторговала своему подневольному любовнику жизнь. Его продали в тот же день в такой спешке, что забыли шлепнуть клеймо о продаже.
Вернулся конвоир с бумагами, цепочку рабов двинули вперед. Цепь на руках дернулась, выводя его из задумчивости, но он остался сидеть, не шелохнувшись. Подскочил конвоир, тот, что курил трубку, заорал что-то громкое и матерное, раб сделал вид, что его не слышит, удостоившись за это хорошего пинка, опрокинувшего его на землю. Он упрямо вернулся в прежнее положение и посмотрел на присмиревшую компанию молодежи, ему стало смешно - он, безмозглый раб, сумел смутить их и заткнуть им глотки.
Короткий всхлип рассекаемого над головой воздуха, раб привычно сжался, плечи ожгло плетью, а он все продолжал смотреть на ту компанию. 'Живите', - с угрюмой усмешкой подумал он, так будто прощал им все их грехи. Рванули за волосы, поставили на ноги и, для пущей сговорчивости, наподдали еще разок, теперь уже досталось не только плечам, но и спине. Едва зажившая кожа отозвалась резкой болью, не оставалось ничего другого, как подчиниться конвойным. Но перед тем как на него обрушилось это внушение, он увидел кое-что, его озадачившее. Девушка из той компании, маленькая и хрупкая, что вряд ли могла представлять даже для себя хоть сколько-то серьезную угрозу, рванулась в их сторону, ее едва успел удержать один из спутников. Потом, оглянувшись, раб увидел, что ее почти силой уводят в летательную машину, а она все продолжает смотреть на него, в этом раб не сомневался, ее взгляд обжигал не хуже осязаемой плетки - она его жалела. Жалости раб не терпел...
Мы подошли к вертолету, и пока Вика возилась с замком, я разглядывала причудливое многослойное облако, лениво проплывающее по высокому, пронзительно голубому небу, все равно на стоянке кроме нас и охранника в будке не было никого. Но как оказалось, я ошиблась, вдоволь налюбовавшись облаком, опустила глаза, и мое внимание привлекла группа людей одетых во что-то серое. Руки их были скованы наручниками и пристегнуты к общей цепи. Сперва я подумала, что это перевозят заключенных, но что-то было не так, какое-то еле уловимое чувство. Я стала более внимательно присматриваться к этим людям, пытаясь понять, что меня так насторожило. Один член странной группы отделился от остальных, отойдя настолько, насколько позволяла общая цепь, и, толи в знак протеста, толи просто так, уселся на бетон. У меня в мозгу мелькнула догадка о том, кто эти люди. Ко мне подошел Никита и подтвердил ее правильность. Он тронул меня за плечо, отрывая от печального зрелища.