Перед тем как усадить связанного пленника на своего хабтагая, Раган велел Лорку принести тюки и выпустить овец. Они не могли забрать их с собой, а оставлять животных на верную смерть от голода в закрытом загоне было неправильно. Шагнув из травы на сухую землю, Лорк в полной мере ощутил на себе силу магии. Его бросило на колени, спина, казалось, затрещала от невидимого гнета. Лорк ползком добрался до загона, с трудом отодвинул деревянную задвижку и распахнул дверь. Затем так же ползком отволок в траву два тюка — большой и маленький. Судя по их тяжести, они были набиты камнями.
Впрочем, едва Лорк пересек невидимую границу, тяжесть исчезла. Тюки оказались обычными тюками, и Лорк, связав их веревкой, перекинул поклажу через шею хабтагая перед первым горбом.
Теперь у него появилась возможность рассмотреть пленника получше. Под сетью оказалось сложно разглядеть черты лица, но кое-что было очевидно. Ученик жреца не был мальчиком. Не был он и юношей — невысокий, худощавый, жилистый мужчина. По виду — ровесник Рагана или чуть старше, черноволосый, но кожа светлее, чем у мортов. Одет он оказался довольно легко — в кожаные штаны и нечто, напоминающее длинную рубаху без рукавов. Пальцы пленник крепко сжал в кулаки, и, присмотревшись, Лорк заметил, что тот держит какие-то деревянные фигурки — наверное, идолы-обереги.
Раган, рисуясь, запрыгнул на хабтагая, развернул его задом к останкам жреческого шатра.
— Поедем медленно, — бросил через плечо остальным. — Теперь можно не торопиться.
Первый привал сделали в полдень. Они как раз добрались до реки, пленник, явно непривычный к тряскому бегу хабтагаев, все чаще заваливался то вперед, то назад, и Раган решил остановиться.
Лорк с трудом шевелил опухшими пальцами. Проклятые колючки делали свое дело — ладони горели, словно Лорк держал в них раскаленные угли. Сунув руки в теплую мутную воду, даже удивился, что она не вскипела. Стало легче, но не намного.
Пленник выглядел совершенно измученным, и Лорк спросил себя, смогут ли они довезти его до стойбища. Правильно сидеть на хабтагаях морты учились с раннего детства, а жрец, похоже, мало ездил верхом. После того, как Раган стащил его на землю, пленник с трудом проковылял несколько шагов и упал на колени в траву. Сетка опутывала его с головы до бедер, но Лорк видел, в какой болезненной гримасе исказилось усталое лицо.
— Развязал бы ты его, — негромко сказал он Рагану. — Куда он теперь убежит?
— А если колдовать начнет? — Бесан наклонился над своим мешком, распуская горловину. — Я бы не стал его освобождать.
— Они не могут толком колдовать до посвящения, — Марак вопросительно взглянул на Рагана. — Надо развязать, иначе не довезем. Ему же тоже пить-есть надо.
Раган с сомнением посмотрел на пленника, потом решительно достал из-за пояса нож.
— Если я тебя развяжу — ты не попытаешься удрать?
Жрец подумал и отрицательно мотнул головой.
— Колдовать не будешь?
Еще одно движение, подтверждающее: не будет. Раган удовлетворенно хмыкнул и разрезал веревку, стягивающую сеть. Затем повернулся к Лорку.
— Дай ему воду и сыр. И лепешки.
Лорк взял с собой не слишком много припасов, но начинавшаяся лихорадка отбивала всякое желание есть. Поэтому он без возражений снял с хабтагая свой мешок и попытался развязать горловину. Поврежденные пальцы слушались с трудом, но с помощью зубов и ножа Лорк кое-как справился с тесемками. Вытащил завернутый в мокрую тряпку сыр, скрученные в трубки лепешки, снял бурдюк с водой и подошел к пленнику. Тот растирал занемевшие запястья. Деревянные фигурки лежали в траве рядом. Присмотревшись, Лорк узнал Повелителя ветров и Хозяйку бурь. Наверное, пленник надеялся, что Ёй и Томо заставят мортов повернуть назад. Или явят какое-то знамение, которое отпугнет похитителей. А может быть, просто держал их в руках в момент похищения и не захотел бросать.
— Возьми воду, — Лорк положил бурдюк в траву. — Это сыр и хлеб, ешь быстро, мы скоро поедем дальше.
Пленник поднял голову и посмотрел сначала в лицо Лорка, затем перевел взгляд на руку, в которой тот держал угощение, нахмурился. За все время пути он не проронил ни слова, словно не умел говорить. Лорк мог поклясться всеми богами, что его черная кожа жреца удивила, а может быть, даже испугала. Но, как немедленно выяснилось, он ошибался.
Пленник цепко ухватил его за кисть, притягивая к себе и вглядываясь в рисунок на предплечье. Затем провел пальцем по опухшей горячей ладони, качнул головой. С трудом встал, не забыв прихватить из травы фигурки богов, поковылял к щипавшему траву хабтагаю. Заинтересованный Лорк пошел следом.
— Смотри там за ним! — крикнул ему в спину Бесан, но Лорк даже не повернул головы. Было очевидно, что жрец не собирается бежать — ему требовалось что-то из его имущества.
На дне меньшего из тюков нашелся узелок с непонятным серым порошком и небольшая глиняная миска. Отсыпав порошка, жрец добавил воды и размешал получившуюся смесь пальцем. Затем снова взял Лорка за кисть и густо намазал ладонь.
Боль и жар Лорк перестал чувствовать почти сразу, и тут же протянул другую руку. Наверное, пленник не рассчитывал на хорошее отношение и заранее старался расположить к себе одного из похитителей. Поэтому Лорк поспешил его успокоить.
— Тебе не причинят зла, жрец. Отец сказал, тебе приготовят богатый шатер и дадут в услужение лучших рабов.
Тот пожал плечами. Похоже, пленника не волновали ни рабы, ни богатство. А может быть, он не верил словам Лорка. Или ему было все равно.
Сыр и лепешку жрец все-таки съел. Запил водой, вытер губы ладонью и лег в траву, глядя в безоблачное небо. Лорк сел рядом, добровольно взяв на себя роль сторожа, пока братья умывались в реке, с удовольствием избавляясь от забившейся повсюду пыли. Лорк тоже собирался выкупаться, но не знал — можно ли это делать после лечения. Смесь засохла тонкой ломкой коркой, которая неминуемо отвалится, едва возьмешься за повод. Тогда, наверное, все начнется снова — боль, лихорадка и жар в ладонях. Так что Лорку хотелось продлить состояние покоя как можно дольше.
А еще его любопытство будоражил пленник. Который смотрел на солнце не щурясь, дышал ровно и не выказывал страха. Хотя бояться ему действительно было нечего — на земле огненного Го мало кто рискнул бы убить жреца или его ученика. Ни ваи, ни морты не стали бы навлекать проклятье на себя и всех потомков до скончания мира. Певцы, забредавшие в стойбища, иногда рассказывали о таких безумцах: их участи не позавидовали бы даже отверженные корды — одинокие бродяги, питавшиеся падалью.
Из раздумий Лорка вырвал окрик Рагана.
— Поднимай свой зад, пора ехать!
Лорк встал и посмотрел на лая. Тот уже сидел, все с тем же отстраненным выражением лица. Трястись на хабтагае Рагана ему, кажется, не хотелось, и Лорк неожиданно для себя предложил:
— Пусть он едет со мной, Раган. Нур бежит ровнее, чем твой Тобай. К тому же он моложе, и горб у него мягче. Мы сможем ехать дольше — жрец не устанет, — и вернемся в стойбище раньше.
Лорк видел: брат сомневается, стоит ли доверить такое важное дело ему, и добавил:
— Если хочешь, можешь его связать, но это ни к чему. Свободный он будет лучше держаться.
— Забирай, — Раган махнул рукой. — Охота тебе возиться и следить, чтобы жрец не свалился на землю — дело твое.
Он еще что-то добавил, неслышное и обидное — Бесан и Марак громко захохотали, — но Лорк уже повернулся к встающему пленнику.
— Идем со мной, я помогу тебе сесть на Нура. Только не пробуй его увести — он все равно слушается только меня.
04.01.2013
3.
Самоуверенность Неотданного насмешила бы Маатана, если бы он был приучен смеяться над чужими ошибками. Но он молчал, соблюдая условия ритуала, хотя и понимал уже — Посвящения не будет. Правитель со свитой приедут к пустому лайдо, где обнаружат только разбежавшихся овец. Выйдя за пределы Круга до Посвящения, Маатан потерял право считаться преемником Ото-лая…
Конечно, он мог воспользоваться наукой учителя: хватило бы двух слов — и дерзкие кочевники полегли в траву, подобно сбитым птицам. Но нарушение обета молчания закрыло бы Ото-лаю путь в Нижний мир, заставив его душу скитаться между куполом небес и землей мертвых, а этого Маатан никак не мог допустить. К тому же подобное неуважение по отношению к ушедшему жрецу лишало ученика возможности вообще когда-либо занять место в Круге.
Сами того не зная, похитители не оставили Маатану выбора: что бы он ни совершил в момент нападения, все было плохо. Единственное, что Маатан мог сделать — выбрать из двух зол меньшее. То есть молчать, храня верность учителю и его последней воле.
Наверное, стоило злиться на глупых мортов, одним махом перечеркнувших всю его жизнь. Но Маатан почему-то не злился. С неожиданным смирением принял он новый удар судьбы и со сдержанным интересом вглядывался в непонятных, всегда таких далеких от жрецов людей. Наблюдал за их привычками, повадками, взаимоотношениями…
Неотданного остальные явно не любили, но почему-то не прогоняли. Хотя он даже внешне отличался от них. Маатан искоса снова окинул взглядом чернокожего — мальчик был красив. Не по-здешнему, не по-мортовски и даже не по-ваевски, но красив. Гибок, строен, голубоглаз… А еще он был сердоболен — тоже не по-здешнему. Мало кто в Вай проявил бы внимание к нуждам ученика или жреца. Да, их не трогали, их боялись, их щедро кормили и одаривали, если приходилось преодолевать Круг в какую-либо сторону, но ими брезговали.
— Не думай о людях. И не жди от них благодарности. Они все равно никогда не поймут, — учил Ото-лай.
И Маатан привык относиться к редко видимым им ваям, как к овцам в своем загоне — пьют, едят, блеют, приносят мясо, сыр, молоко, ты должен заботиться о них, но они слишком глупы, чтобы ждать от них чего-то хорошего в ответ. Каких-то чувств…
Неотданный помог Маатану взобраться на хабтагая и предложил держаться за себя. Маатан медленно положил руки ему на плечи, спрятанные под мягкой накидкой. Странное ощущение — чужое тело под руками. Раньше он не прикасался так ни к кому, кроме поджарого, щуплого Ото-лая, которого, казалось, насквозь просушил старый Го. А плечи морта оказались крепкими, и плоть под кожей упруго напрягалась, когда Неотданный брался за повод. Покачиваясь на спине хабтагая, Маатан постепенно расслабился, съехал ниже, и его колени соприкоснулись с бедрами Неотданного. Тот не отреагировал никак, словно привык к постоянному телесному контакту с другими людьми.
Когда Маатан был совсем маленьким, он иногда по ночам пытался залезть на кошму Ото-лая, прижаться к теплому боку учителя, даже обнять, чтобы ночь казалась не такой страшной и пустой. Но проснувшийся жрец неизменно прогонял его на свое спальное место, и ночь оставалась одинокой и стылой. За это Маатан не любил время Заришах. А однажды спросил:
— Учитель, ведь когда Ёй вслед за Таном приносит холодный снежный плащ, спать вдвоем теплее. Почему ты не разрешаешь мне?
— Каждый из жрецов спит, как и живет, один, — ответил Ото-лай. — Это ваи сбиваются в стада. Но на то они и ваи.
И больше к этому вопросу не возвращался.
Даже после близости они ложились каждый на свою кошму. Потребности организма — одно, а быть жрецом — другое. Во время соития допускались прикосновения, объятия, даже легкие поцелуи, но не больше того, что требовалось для избавления от семени.
Правда, когда Маатан дорос до естественных потребностей, он был уже достаточно взрослым, чтобы усвоить эту разницу, и не пытался перейти раз и навсегда установленные границы.
Так что теперь с удивлением и смутной тоской впитывал ощущения от молодого сильного тела морта, позабыв, как тупо ноют ноги от непривычной верховой езды.
Ваи сбиваются в стада. Морты живут гуртами. Одни только корды ведут сходную с жрецами жизнь, разве что питаются отбросами… Так почему Тогомо сказал: «Вы — мои дети, и служение ваше — в единстве с одним мной»? Почему верховный бог, сын Томо и Го, не позволил своим детям жить как людям, а не как отверженным?..
Подумав такое, Маатан испуганно отклонился назад, но потом вспомнил, что он больше не принадлежит к Кругу, и его глупые мысли вряд ли отныне заинтересуют Тогомо. Успокоился и вернул руку на плечо Неотданного.
Конечно, Маатан пытался предугадать, что его ждет. Убить, видимо, не убьют, напротив — обещали шатер и рабов. А зачем Маатану чужой шатер, если у него по-прежнему есть свой? И зачем рабы, если обслуживать себя он привык с детских лет?..
Старый Го уже добрался до Нижнего мира, и Заришах вовсю погоняла молодых кобылиц, когда морты наконец-то остановились, и Маатан очнулся. Оказывается, он умудрился задремать, ткнувшись лбом в затылок Неотданного. От того пахло пылью, дорогой, степью и чем-то неуловимым, но приятным. Маатан осторожно втянул носом воздух, пытаясь запомнить запах.
— Что, Лорк, понравилось с жрецом обниматься? — раздался насмешливый голос одного из мортов, которых Маатан еще не научился различать. — Отправляйся искать сухостой для костра.
Лорк, промолчав, заставил хабтагая преклонить колени, спешился, помог спуститься Маатану.
Зад и ноги одеревенели, тело казалось высеченным из камня. И еще хотелось пить. Неотданный, наверное, понял по ищущему взгляду — протянул бурдюк.
— Я пойду, — сказал Лорк. В лунном свете его атласная кожа матово блестела, ярко выделялись зубы и белки глаз. — А ты сядь рядом с Раганом, чтобы братья тебя видели.
Братья, вот как…
Маатан отрицательно мотнул головой и указал в сторону потягивающихся мортов.
— Что? — удивился Неотданный. — Я не могу, мне надо за сухостоем. Иначе мы останемся без огня.
Маатан опять отрицательно качнул головой, взял один из своих тюков и решительно зашагал вперед, взмахом руки предложив следовать за собой. Позади, вздохнув и чмокнув губами, поднялся на ноги хабтагай. За этими звуками не было слышно, идет ли Неотданный, но Маатан не сомневался — идет.
Поблизости от места, где, судя по всему, предполагалось развести огонь, Маатан остановился, развязал тюк, достал заветный мешочек, высыпал в наспех вырытую ямку две горсти серого порошка, ударил кресалом. Ровное жаркое пламя весело поднялось над землей, разбрасывая легкие искры. Если бы Тогомо не открыл жрецам секрет горючего порошка, им бы с каждым днем приходилось уходить все дальше от Круга, чтобы найти растопку для приготовления пищи. А ведь чем дальше жрец от Круга — тем беззащитнее Ойчор…
Ойчор! — воспоминание обожгло Маатана. Как он мог забыть? Все это время он думал только о себе — о том, что ему теперь не стать жрецом. И ни разу не подумал о защите Великого города!.. Не то чтобы Маатан верил, будто кто-то вроде этих смешных мортов, с удивленными восклицаниями сгрудившихся вокруг необычного костра, мог действительно нанести вред Ойчору. Но все-таки он готовился стать одним из Круга и, значит, должен бы был в первую очередь волноваться о центре своего мира, а он…
Впрочем, очень скоро Маатан снова забыл об Ойчоре, Повелителе, жрецах и покинувших его богах. Он следил за кокетливо прячущейся в облаках Заришах, ощущал ноющую боль во всем теле, слушал, как пережевывают что-то бродящие вокруг стоянки хабтагаи и ловил себя на желании протянуть руку и дотронуться до черного предплечья с таким знакомым узором. Лорк спал неподалеку, и сон его, по-видимому, был мирным. Но едва Маатан успел об этом подумать, как Лорк вздрогнул, завозился, задышал чаще, а потом и вовсе простонал что-то сквозь зубы. Словно дочь морока Киешат опустилась на его кошму и, коварно улыбаясь, укрыла своей накидкой.
Маатан, не думая, коснулся ладонью непривычно-светлого знака богов, потянулся, мысленно шепча отворот, и через какое-то время Неотданный затих. Маатан отвернулся в сторону костра, наткнувшись взглядом на одного из братьев Лорка, оставленного в дозоре. Глядя в его прямую напряженную спину, Маатан закрыл глаза и наконец-то уснул.
05.01.2013