Огромный календарный лист будет повешен над входом в избирательный участок.
Беспокоюсь, удалась ли работа. И сразу успокаиваюсь, если за спиной раздается голос Мацуя:
– Да ты, Ваня, не волнуйся! Хорошо получается.
УЧЛЕТЫ
Незаметно подошла весна. А с ней и переводные экзамены.
Как-то вечером, выкроив свободный час, я занимался гимнастикой в спортивном зале. Вошли два знакомых студента с третьего курса – Якимец и Козинец. На них была военная форма и до блеска начищенные сапоги.
– Откуда у вас форма? – поинтересовался я.
– Мы – учлеты!
– Учлеты?
– Ну да, летать учимся в аэроклубе. Нам и выдали форму.
Мне вспомнился самолет, низко летевший над Новгород-Северским. Я спросил:
– А летать не страшно?
– Да ты что?! Вот темнота! Чкалов не испугался, через Северный полюс перелетел!
Конечно, я восхищался перелетом Чкалова, подвигами летчиков, прославивших в те годы советскую авиацию. Но летная специальность до сих пор ничуть не привлекала меня, и я не следил за делами авиаторов. Несравненно больше меня интересовали сообщения и статьи о достижениях в области индустрии, о новаторах производства. Это было мне гораздо ближе. Но все же я спросил:
– А как вы в аэроклуб попали?
– Да очень просто. Взяли в комитете комсомола характеристики, написали заявления – нас и приняли. Сейчас заканчиваем изучение материальной части самолета и теории авиации. Скоро выйдем на аэродром.
– А интересно все это?
Якимец, подтолкнув в бок товарища, сказал, посмеиваясь:
– Что за вопрос?! Еще как! Но летать не все могут. Говорят, неспособных из аэроклуба отчислят, чтобы зря на них бензин не тратить.
– А как же техникум? Зря, значит, вас учат?
– Да нет, просто второй специальностью хотим овладеть. На всякий случай… Какая сейчас международная обстановка, сам знаешь.
И Козинец укоризненно заметил:
– Ты же комсомолец. А забыл, что комсомол с тридцать первого года – шеф авиации!
– Как же вы успеваете в техникуме и в аэроклубе?
– Работать как следует надо, вот и все. В аэроклубе есть ребята и с завода. Учатся без отрыва от производства.
– Ну, кончите аэроклуб, а дальше что? – допытывался я.
– А дальше пойдем в летное военное училище. Если, конечно, все испытания сдадим и по здоровью пройдем.
И, сняв ремни и гимнастерки, они стали упражняться на кольцах.
– Инструктор по парашютному делу требует, чтобы мы каждый день физкультурой занимались, – заметил Якимец, сделав несколько упражнений. – Говорит, летчик должен быть хорошим спортсменом.
– Ну, этого-то я не боюсь!
– Что, тоже захотел в аэроклуб поступить?
– Если будет возможность, пожалуй, поступлю, – ответил я.
…Об аэроклубе я скоро забыл и думать: началась экзаменационная пора. Экзамены я сдал хорошо и перешел на третий курс.
Снова в группе студентов я отправился на отдых в Новгород-Северский. С нами поехал и Мацуй.
Жили мы весело и беззаботно, как и в прошлом году. И вдруг сообщение: 29 июля 1938 года японские самураи нарушили советскую границу в районе озера Хасан! Японские захватчики атаковали высоту Безымянную. Советские пограничники вступили в бой с врагом. Вскоре началось наступление советских войск.
Мы с утра собирались у витрин с газетами. Мацуй читал вслух сообщения о боевых действиях на восточной границе Союза. Мы горячо обсуждали военные события. Восхищались доблестью наших войск.
В те дни, когда над страной нависла угроза войны, я впервые подумал о том, что необходимо овладеть какой-нибудь военной специальностью. Если бы понадобилось, я сейчас же встал бы в ряды защитников Родины. Не овладеть ли летной профессией?..
Однажды осенью я встретил знакомых учлетов. Они уже закончили летную практику и ждали приезда комиссии из военного училища. Я спросил ребят, есть ли еще прием в аэроклуб.
– Поздновато, брат, собрался, – сказал Якимец. – Занятия уже начались. Впрочем, попытайся.
И я пошел советоваться с Мацуем. Застал нашего секретаря в комитете. Он что-то писал. Мацуй осунулся, часто кашлял, но, как видно, старался перебороть недомогание.
Увидев меня, он, как всегда, приветливо сказал:
– Ну, Иван, здравствуй! Говори, зачем пришел.
– Мысль одна в голову запала. У нас двое ребят аэроклуб кончили…
– Да, наши первые ласточки – Якимец и Козинец. Молодцы! Ты тоже хочешь в аэроклуб?
– Поздно собрался: занятия уже начались.
– Видишь ли, мы говорили в комитете о твоей кандидатуре. Но решили воздержаться и тебе ничего не сказали. Ты и так загружен. Но раз сам пришел – дело другое. Знаешь, я тоже бы не прочь полетать, да вот здоровье подкачало. Врачи не пропустили. А ты вон какой здоровяк. Мы тебя поддержим. Только смотри, чтобы это не было просто увлечением. Ну, не теряй времени, иди в аэроклуб и все сам узнай.
Я сказал ему о своих сомнениях. Он ответил кратко:
– Трудностей не бойся: и не с такими комсомольцы справляются. Вспомни призыв Девятого съезда комсомола: «Комсомольцы, на самолет!» Смело действуй, Иван!
ПО ПУТЕВКЕ КОМСОМОЛА
В аэроклубе мне сказали, что заявление и документы подать еще можно: к летной практике допустят, если догоню учлетов и сдам наравне с ними все экзамены по теории. Условия были нелегкие. Но решение уже было принято.
На следующий день я подал в аэроклуб заявление с путевкой комитета ЛКСМ(У) и всеми нужными документами и с нетерпением стал ждать ответа.
За дни ожидания я более внимательно прочел книги и статьи о подвигах отважной семерки летчиков, первых Героев Советского Союза: М. Водопьянова, И. Доронина, Н. Каманина, С. Леваневского, А. Ляпидевского, В. Молокова, М. Слепнева, о первой воздушной экспедиции на Северный полюс.
Прочел статьи об истории авиации, об успехах нашей авиационной промышленности, созданной в годы первой пятилетки. Большое впечатление произвела на меня книга Валерия Павловича Чкалова о перелете через Северный полюс на «АНТ-25».
Неделя промчалась в каждодневных занятиях. Меня вызвали в аэроклуб и дали направление на врачебную комиссию. Врачи долго простукивали, прослушивали и осматривали меня. Наконец председатель комиссии, старик с седой бородой, сказал, похлопав меня по плечу:
– Здоровье богатырское. Годен.
А спустя еще два дня я был зачислен в аэроклуб.
Дело в том, что я ничего не сказал о своем намерении ни отцу, ни братьям – заранее знал, что они будут против аэроклуба. А теперь так хотелось поделиться с ними новостью. Но я все не решался. Понимал, что мой батько разволнуется да и обижен будет – ведь я с ним даже не посоветовался. Только это и омрачало мою радость.
…Первый раз иду на занятия в аэроклуб. Мне уже выдали там форму – чувствую себя в ней ловко, подтянуто. По дороге захожу в комитет комсомола. Все меня тепло поздравляют, Мацуй дружески желает успеха.
Вот и заводской дом культуры – красивое здание с парашютной вышкой. Возле него – бассейн с фонтаном, а позади деревянный домик на высоком кирпичном фундаменте. У двери надпись: «Шосткинский аэроклуб Осоавиахима».
Там уже собралось много молодежи: ребята – на вид мои сверстники, несколько девушек. Все знают друг друга, оживленно переговариваются. Стою в нерешительности у дверей.
Ко мне подбегает дежурный. Узнав, что я новичок, ведет меня в кабинет начальника – я должен ему представиться.
Несмело переступаю порог. За столом сидят трое: начальник аэроклуба Виноградов – высокий, чуть сутулый, во френче с голубыми летными петлицами; комиссар Кравченко – уже немолодой, седеющий человек с синими зоркими глазами; помощник начальника по летной части Соболев – статный, подтянутый, в реглане. Я видел всех троих, когда подавал документы.
Я не успел представиться – к моему удивлению, комиссар назвал меня по фамилии. Все трое приветливо со мной поздоровались, предложили сесть. Я почувствовал себя просто и свободно.
– Вы много пропустили, – сказал начаэроклуба, – придется догонять товарищей. Чтобы стать летчиком, надо хорошо теорию усвоить. Вот начлет вам поможет разобраться, да и товарищи тоже. От вас самого многое зависит – как будете относиться к занятиям.
А начлет заметил:
– Летчик должен знать и любить теорию – без нее в воздух не поднимешься.
Начальник задал мне несколько вопросов об учении в техникуме, а комиссар спросил, что привело меня в аэроклуб. Узнав, что я решил без отрыва от учения в техникуме приобрести летную специальность, так как она может пригодиться для обороны, он одобрил меня:
– Решение правильное. Сейчас, когда так сложна международная обстановка, наша молодежь, как никогда, должна быть готова к защите Родины. Ну, а теперь идите, знакомьтесь с учлетами. Ребята у нас хорошие, вы быстро войдете в нашу семью.
НАША ГРУППА
Занятия будут в моторном классе. Иду туда. На подставке стоит настоящий авиационный мотор – его агрегаты, детали. На стенах чертежи и схемы.
Невысокий, коренастый парень сосредоточенно рассматривает детали. Лицо у него упрямое, энергичное. Широкие брови насуплены. Подхожу к нему:
– Здравствуй!
Он поднимает глаза, улыбается, и его лицо сразу становится мальчишески добродушным.
– Тебя как зовут? Я – Панченко Иван.
– Мы тезки; я тоже Иван. Учишься или работаешь?
– Слесарем работаю на заводе. А ты?
– Учусь в техникуме. На механическом отделении.
– Это хорошо: с машинами, значит, знаком. Да ты не беспокойся, что много пропустил, нагонишь – товарищи помогут.
В класс входят, громко разговаривая, несколько ребят.
Панченко говорит:
– А вот еще комсомольцы с нашего завода. Мы все вместе работаем и вместе учимся. Знакомьтесь, ребята!
Мы окружили мотор. Для меня все ново. С завистью слушаю, как ребята сыплют авиационными терминами.
Рядом со мной стоит Петраков – крепыш с круглой румяной физиономией. Он говорит:
– Летать бы поскорее!..
Леша Коломиец – высокий, живой паренек с серьезным, открытым лицом и карими вдумчивыми глазами – возмущается:
– Летать!.. Для этого надо знать теорию полета, заниматься упорно. А ты сразу – летать!
Ребята были согласны с Коломийцем.
– Там видно будет, кто научится летать, а кто нет, – замечает Панченко. – Ясно одно: не зная теории, самолет в воздух не поднимешь. Да тебя и не пустят в самолет. Вот ты у станка работаешь, а ведь станок надо хорошо знать, понимать, чем он, как говорится, дышит. Терпением запастись надо, чтобы освоить все это! – И он добавляет: – Вызываю Петракова на соревнование.
– Да куда там… – ворчит Петраков.
В тот же вечер я убедился, что попал в хороший, дружный коллектив. Ребята наперебой предлагали мне свои конспекты.
– Возьми у Коломийца, – советует кто-то, – он аккуратно все записывает, слова не пропустит.
Товарищи уговорились собраться на другой день пораньше и позаниматься со мной.
В общежитии меня ждали с нетерпением. Я долго рассказывал приятелям обо всем, что видел и слышал, о новых товарищах.
– Смотри, впереди переводные экзамены на четвертый курс, – предостерег меня Миша.
– Попытаюсь справиться, – ответил я, садясь за конспект Коломийца.
До поздней ночи тщательно переписывал конспект, перерисовывал схемки деталей самолета и запоминал: фюзеляж, элерон, маленький кабанчик, большой кабанчик, перкаль и еще множество терминов.
Я довольно легко все усваивал и быстро запоминал – очевидно, помогли общие знания техники.
Совмещать учение в техникуме и в аэроклубе действительно оказалось нелегко. С девяти до трех шли занятия в техникуме, а с пяти – в аэроклубе. Но ни одной лекции в техникуме, ни одного занятия в аэроклубе я не пропустил. По-прежнему оформлял стенгазету в техникуме. На домашнюю подготовку оставались выходные дни, поздний вечер, раннее утро.
А утром, как всегда, тренировка в спортзале техникума. По-прежнему я увлекался и легкой, и тяжелой атлетикой, участвовал в спортивных выступлениях студентов.
Кстати сказать, утренние тренировки, когда подчас так не хочется вставать спозаранок и бежать в холодный зал, постепенно вырабатывали у меня не только быстроту и выносливость, но упорство и настойчивость. Они закаляли меня, помогали выдерживать большую нагрузку.
В то нелегкое для меня время со мной часто разговаривал наш комиссар Кравченко, поддерживал меня добрым словом. Он умел найти подход к каждому учлету, все время был с нами. Кравченко знал все наши нужды и помнил, как у нас обстоят дела на работе и дома, – мы откровенно рассказывали ему обо всем.
На политзанятиях комиссар знакомил нас с международным положением. Оно все осложнялось.
– Мы все должны быть готовы к обороне, к защите завоеваний Октября, – часто говорил комиссар. – Быть может, каждому из нас придется защищать Родину.
Занятия в аэроклубе становились все интереснее. Мы проходили историю авиации. Подробно изучали самолет, авиационный мотор. Начлет Соболев читал лекции по теории авиации доходчиво, интересно, нередко повторял свое излюбленное:
– Чтобы грамотно летать, надо хорошо знать теорию.
Мы усиленно занимались, я – особенно. С помощью товарищей удалось сравнительно быстро наверстать упущенное.
И месяц спустя после поступления в аэроклуб я впервые стоял у доски. Преподаватели знакомились с моими знаниями, задавали много вопросов.
Я очень волновался, но отвечал как будто правильно. К великой своей радости, получил отличную оценку.
Не меньше, пожалуй, радовались этому и мои друзья учлеты.
ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ С МАЦУЕМ
У меня буквально не было свободной минуты, и я уже давно не виделся с Мацуем. Теперь, догнав учлетов, я первым делом отправился к нему. В комитете комсомола узнаю, что наш секретарь в больнице. Осенью он простудился, перенес болезнь на ногах – теперь у него обострение туберкулезного процесса.
Уже давно все мы уговаривали Мацуя отдохнуть, полечиться, но он никогда не обращал внимания на свое здоровье: все ему было некогда. Он обладал удивительной выдержкой, огромной трудоспособностью и той горячей любовью к делу, которая дает человеку силы.
В воскресенье я отправился в больницу. Меня не хотели пропускать.
– Вас, ребят, так много к нему ходит, что пока мы перестали к нему пускать. Он очень слаб, – сказала медсестра.
Но я упросил ее ненадолго пропустить меня, обещал уйти по первому ее знаку. Сестра ввела меня в палату и ушла.
Мацуй лежал с закрытыми глазами, дышал тяжело, часто. Его вид встревожил меня: он осунулся, на щеках горел лихорадочный румянец. Услышав шаги, он открыл глаза, приподнялся. Негромко сказал:
– Рад тебе, Ваня! Давно не видались. Сядь вон там на стул, рассказывай. Как дела? Что нового в техникуме, в аэроклубе? Как стенгазета? Спортивные успехи?
Я стал рассказывать, но Мацуй вдруг закашлялся и долго не мог отдышаться. Он все повторял: «Не обращай внимания, рассказывай». Стараясь не выдавать своей тревоги, я рассказывал. Мацуй слушал, как всегда, внимательно. Обрадовался, узнав, что я догнал группу учлетов.
Вошла сестра, взяла что-то со стола и, выразительно посмотрев на меня, вышла. Я встал со стесненным сердцем – не хотелось оставлять Мацуя. А он сказал, усмехаясь:
– Только сестра появится, товарищи уходят. Ясно, сговор. Ну, передай всем привет. Так бы и пошел сейчас с тобой. Желаю тебе, Иван, успехов в летном деле.
Хотелось подбодрить его, поблагодарить за все, но сказать я смог лишь одно:
– Выздоравливай скорее, дружище. Нам тебя очень не хватает.
Он молча улыбнулся и помахал мне рукой.
Прошло еще две недели, и Мацуя не стало. Долго я не мог примириться с этой мыслью. И сейчас, много лет спустя, я с невольным волнением вспоминаю своего первого комсомольского вожака. Долгие годы отделяют меня от тех дней.
Стойкие коммунисты, отважные воины помогали мне расти, стали моими друзьями. Но стоит вспомнить дни юности, и передо мною всегда встает светлый образ Мацуя – горячего патриота, простого, хорошего человека. Все мы, комсомольцы техникума, были многим ему обязаны. А я, быть может, больше других.