Без всякого предупреждения на него накатила волна тошноты, поднимая к горлу изысканные закуски, которыми его потчевал Дерроу. Но Дойль остался непреклонен и громадным усилием воли заставил закуски опуститься обратно. Ночной ветерок приятно холодил лоб, покрывшийся испариной от такого невероятного усилия. Дойль старательно отгонял мысли о том, что могло случиться, если бы его вырвало чуть-чуть раньше, когда он валялся без сознания с кляпом во рту. И он решил, что пора попытаться избавиться от кляпа. Работа предстояла тяжелая и кропотливая - протолкнуть кляп языком немного вперед, зажать зубами, придерживая кляп так, чтобы язык мог отодвинуться назад, и толкать опять... И так раз за разом, пока ему не удалось ценой неимоверных усилий протолкнуть кляп под кожаной петлей, удерживающей его на месте, и выплюнуть кляп изо рта. Затем он долго тряс головой до тех пор, пока кожаный ремень не свалился на траву у его ног. Теперь Дойль мог открыть рот и вдохнуть полные легкие свежего воздуха. Он немного успокоился и попытался собраться с мыслями. Вроде туман в голове рассеялся, но все равно не удавалось припомнить, в результате каких именно событии он очутился здесь, у дерева. Зачем его бросили здесь смотреть на горящий шатер? Но он мог вспомнить только сигару старика и сильный удар по лицу. Дальше - пустота. Почти бессознательно он оттолкнулся спиной от дерева, повалился плашмя и покатился по земле, стараясь оказаться как можно дальше от этого места.
Очень скоро у Дойля закружилась голова, и он потерял завоеванную с таким трудом ясность мышления, но упорно продолжал перекатываться по траве. Для человека со связанными руками и ногами кататься по траве - не простая задача. Дойль проделывал этот акробатический трюк в несколько этапов: сначала переместить центр тяжести и приподнять одну сторону тела, напрягая мышцы ноги и приподнимая плечо, крутануться всем телом вперед и затем расслабиться, предоставляя телу сделать следующие полоборота по инерции, под действием момента вращения, который и позволяет начать следующий оборот... И так далее. Дважды Дойль вынужден был останавливаться, так как его опять начинало сильно подташнивать, и он чувствовав глубокую благодарность судьбе, что удалось избавиться от кляпа. Спустя некоторое время он, по правде говоря уже не чувствовал глубокой благодарности и вообще н чувствовал ничего определенного, а только слегка удивлялся, почему он занят столь специфической формой пере движения. Полностью сбитый с толку рассудок тут ж услужливо подсказал логически обоснованный ответ: о карандаш и просто катится к краю стола, хотя не исключено, что он горящая сигара и скатывается с ручки кресла... Но нет, что угодно, только не сигара. Он не хотел даже думать ни о каких сигарах.
***
Совершенно неожиданно земля ушла, он судорожно сжался и почти сразу же плюхнулся в обжигающе-ледяной поток. Он отчаянно рванулся вверх, но не мог заставить скованные холодом легкие сделать хоть один глоток воздуха и, не удержавшись на плаву, камнем пошел ко дну. Он тщетно пытался ослабить веревки. Здесь-то я и умру, подумал он, но продолжал брыкаться и барахтаться, медля принять неизбежное. И когда ему удалось еще раз высунуть голову из воды, он все-таки сделал глубокий вдох.
Ему удалось немного успокоиться, и, когда первоначальная паника приутихла, он с удивлением обнаружил, что вовсе не так уж и трудно плыть ногами вперед и каждые тридцать секунд высовывать голову и делать вдох. Вполне возможно, что эта речушка проходит через отмели, прежде чем влиться в Темзу. А если меня вынесет течением на отмель, думал он, я уж как-нибудь доберусь до берега.
Тут его пятка наткнулась на какое-то препятствие, его развернуло, и он стукнулся плечом о камень, вскрикнув от боли. В следующий камень он врезался животом и еле-еле восстановил дыхание. Течением его прижимало к камню - он вполне бы мог удержаться, но, когда он попытался вскарабкаться на камень, это ему не удалось: он беспомощно скреб ногтями по мокрому камню. В этот момент вся его самонадеянность исчезла, и стало совершенно ясно, что без посторонней помощи на берег ему не выбраться.
- На по-о-омощь! - дико завопил он, и этот крик и попытка ухватиться за камень тут же вызвали в памяти события этой ночи. Он вспомнил, что уже звал на помощь.
Да помогут нам боги, руа, подумал он, пытаясь высунуться из воды из последних сил.
Он взывал о помощи еще дважды. Его несло течением, кружило, как бревно, и он то плыл вперед ногами, то разворачивался головой по течению. И в этот момент, когда он с отчаянием понял, что у него достанет сил еще только на один призыв о помощи, что-то холодное и острое зацепило его за пальто и рвануло против течения.
Он вытолкнул воздух в завывающем изумленном вопле.
- О Господи, да никак человек! - услышал он испуганный голос. - Давай сюда, его надо вытащить!
- Ой, ты сломал ему хребет, отец! - Дойлю показалось, что это сказала девочка.
- Сядь, Шейла. Ничего такого я не делал. Вот сюда, с этой стороны, а то лодка перевернется, когда я буду его втаскивать сюда.
Дойля куда-то волокли. Он извернулся, посмотрел через плечо и увидел лодку, а в лодке людей. Один из них держал в руках длинный багор с крючком на конце, которым он Дойля и подцепил. Дойль расслабленно повис на крюке. Он закинул голову, смотрел на луну и жадно вдыхал холодный ночной воздух.
- Боже ты мой, Мэг, ты только посмотри! - Опять мужской голос. Багор стукнулся о планшир, чьи-то руки схватили Дойля за плечи. - Ну надо же, он связан!
Женщина что-то пробурчала, но что именно, Дойль не расслышал.
- Да ладно, что же теперь делать, - продолжил мужчина. - Ведь не могли же мы просто смотреть, как его несет течением мимо нас? Да и кроме того, не сомневаюсь, что он оценит то, что мы для него сделали. Мы ведь люди бедные, простые торговцы, и нам вообще-то надо спешить. А мы тут попусту теряем время, изображая доброго самаритянина. - В этот момент Дойль почувствовал, что его спаситель разрезал веревки. - Вот так, а теперь поднимайся. Так, хорошо. Черт побери, Шейла, разве я тебе не говорил сесть там!
- Я только хотела посмотреть, что с ним сделали. Его что, пытали?!
- Ну еще бы! Не приставай, Шейла. Ему и так досталось. Подумать только связали по рукам и ногам, бросили в речку Челси, потом выудили - и все только затем, чтобы теперь слушать какую-то идиотку. Сядь немедленно!
Мужчина поднял Дойля за воротник, откинул намокшие полы пальто, ухватился за пояс брюк и перетащил его через планшир. Дойль старался помочь, но он слишком ослабел и ему удалось только перекинуть руки через планшир, когда его проносили над ним. Он бездвижно лежал на банке, впитывая удовольствие от того, что может расслабиться и дышать.
- Спасибо, - ухитрился он выдавить. - Я не смог бы... продержаться на плаву... больше минуты.
- Мой муж спас вам жизнь, - сурово сказала картофелелицая старуха и наклонилась, чтобы он мог ее видеть.
- Ну, ну, Мэг, уверяю тебя - это ему прекрасно известно. Полагаю, он щедро выразит нам свою благодарность. А теперь, если ты не возражаешь, я двинусь дальше, а то нас относит к берегу. - Он сел в центр банки, и Дойль услышал, как скрипнули уключины, когда он взялся за весла. - Мне придется сейчас здорово потрудиться, чтобы нагнать то время, которое мы потеряли, Мэг, сказал он нарочито громко. - И все-таки я боюсь, что мы доберемся до места слишком поздно и не сможем занять наше обычное место на Биллингсгетском рынке. - Он остановился на мгновение, потом лодка дернулась и ринулась вперед.
Девочка Шейла с любопытством склонилась над Дойлем.
- Какая хорошая одежда, прямо как у джентльмена. Эх, жалко, что такую одежду попортили, - заметила она. Дойль кивнул.
- Сегодня вечером я это надел в первый раз, - сказал он хрипло.
- Кто вас связал и бросил в речку? Уже отдышавшись и немного придя в себя, Дойль сел, но тут же понял, что поторопился - закружилась голова.
- Цыгане, - ответил он. - Они вдобавок еще меня и ограбили. Не оставили мне ни цента... то есть я хотел сказать - ни пенса.
- О Боже, Крис, - воскликнула старуха, - он говорит, что у него совсем нет денег! И говорит-то он не по-нашему - никак иностранец?
Ритмичные всплески весел прекратились.
- Откуда вы родом, сэр? - спросил Крис.
- Из Калиф... то есть я хотел сказать - из Америки. На холодном ветру в мокрой одежде его стала пробирать дрожь, и он покрепче стиснул челюсти, чтобы не клацать зубами.
- Ну тогда, Мэг, у него наверняка есть деньги на путешествие. Где вы остановились, сэр?
- На самом деле я... о черт! Холодно, не найдется ли у вас, во что можно завернуться? На самом деле я только что приехал. Они забрали все: все деньги, мой багаж, мой - ox! - мой паспорт...
- Другими словами, он нищий, - подытожила Мэг, обратив на Дойля взор оскорбленной добродетели. - Ну и как же вы собираетесь расплатиться с нами за все, что мы для вас сделали?
Дойлю все это уже порядком надоело.
- Почему вы не сообщили мне ваши условия предварительно, до того как понапрасну тащить меня из реки? Я бы так прямо и сказал, что такие условия для меня неприемлемы, и вы могли бы отправиться восвояси и поискать кого-нибудь более достойного быть спасенным вами. Позволю, впрочем, заметить, что мне никогда не доводилось читать последнюю часть этой притчи - ту часть, где бережливый самаритянин подает бедняге счет за оказанные услуги.
- Мэг, - сказал Крис, - а ведь этот парень прав, и нам не следует принимать от него деньги, даже если бы они у него и были. Я знаю, он будет счастлив отработать долг - да, да, именно так, сэр, по законам божеским и человеческим, - помогая нам на рынке. Например, вы можете таскать корзины, сэр. - Он глянул на ботинки и пальто Дойля. - А сейчас принесите ему одеяло, чтобы он смог снять мокрую одежду. Мы ему разрешим, пожалуй, взять рабочую одежду Патрика в обмен на его вконец испорченное тряпье - мы попробуем продать это старьевщику как ветошь, сэр.
Дойлю бросили одеяло, которое воняло луком, и Мэг раскопала в рундуке на носу лодки пальто и панталоны - все бывшее в употреблении, а еще немного порывшись, вытащила латаные-перелатанные плисовые штаны, некогда белую рубашку и пару башмаков, которые выглядели так, будто они украшали ноги старого Криса еще в те далекие времена, когда он был в возрасте Дойля.
- Ax! - воскликнула Мэг, достав напоследок грязный белый шарф. - Патрик так его любил.
Холод заставил Дойля не только без отвращения, но и с видимым удовольствием переодеться в эти жалкие, но сухие обноски. Он выпихнул свои мокрые вещи из-под одеяла, Мэг собрала их и сложила столь бережно, что Дойль теперь не сомневался - они рассчитывают получить хорошую цену.
Он почти досуха вытер одеялом волосы и, уже немного согревшись и придя в себя, решил отодвинуться подальше от лужи, в которой все это время сидел. Эх, жаль, что сейчас нет трубки, или сигары, или хотя бы сигареты! Он заметил, что в лодке свалены какие-то бочонки и мешки.
- Судя по запаху - это лук, а в бочонках?..
- Гороховый суп, - сказала юная Шейла. - Рыбаки и торговцы рыбой так мерзнут на Биллингсгетском рынке, что с радостью выложат два пенса за тарелку супа. А зимой - три пенса.
- Лук... это, э-э, главное предприятие, - пропыхтел Крис. - Суп - это только... хм, ну, из вежливости, что ли. Мы едва ли получаем за него то, что тратим на его приготовление.
Ну еще бы, так я и поверил, уныло подумал Дойль.
Луна стояла низко над горизонтом - огромный золотой, затуманенный шар, и таинственный лунный свет на полях, на деревьях, на ряби реки. Мэг потянулась, отцепила фонарь на носу лодки, чиркнула кремнем и повесила фонарь на крюк.
Русло стало шире, и Крис развернул лодку налево.
- Вот и Темза, - спокойно отметил он. На широком пространстве реки виднелись две лодки, связанные вместе, - тяжелогруженые, низко сидящие в воде, и на каждой что-то огромное, накрытое парусиной.
- Барки с сеном, - сказала Шейла, пристроившись рядом с Дойлем. - Мы видели, как одна такая лодка загорелась, и горящий человек сиганул в воду с верхушки тюка с сеном. Вот это было здорово! Куда лучше, чем в мюзик-холле! И бесплатно.
- Надеюсь... э-э... актеры тоже получили удовольствие, - сказал Дойль. Он подумал, что маленькое путешествие - довольно забавная история, вполне можно будет когда-нибудь рассказать за рюмкой бренди в клубе - в "Будлс" или "Уайт"... когда-нибудь, когда он разбогатеет.
А в том, что так и будет, он нисколько не сомневался. Первые несколько дней, конечно, придется трудно, но преимущество его знаний из двадцатого века непременно склонит чашу весов в его пользу. Черт подери, конечно, он сможет найти работу в газете, ну, или будет делать потрясающие предсказания - когда будет война, например, или относительно литературных направлений... и Эшблес приедет в Лондон через недельку, наверняка нетрудно будет с ним подружиться... и Байрон через два года вернется в Англию, - у него будет время завязать знакомство до того, как "Чайлд-Гарольд" сделает его суперзвездой. А почему бы мне, думал Дойль, не изобрести что-нибудь эдакое - электрическую лампочку или двигатель внутреннего сгорания... или ватерклозет? Нет, лучше уж ничего не менять в истории - любое подобное вмешательство может аннулировать рейс, которым я сюда прибыл, или даже обстоятельства встречи моих родителей. Надо быть очень, очень осторожным... но, пожалуй, я все-таки могу дать, к примеру, Фарадею, или Пастеру, или кому-нибудь еще парочку контрабандных советов. Он вспомнил, как спрашивал у портрета Вильяма Эшб-леса, были ли девочки, виски и сигары лучше в его время. Ладно, теперь уж я и сам как-нибудь выясню это. Он зевнул и растянулся на мешке с луком.
- Разбудите меня, когда прибудем в город, - сказал он и отдался убаюкивающему ритму движения лодки.
Глава 3
Несмело он вступил в сей Град,
Но только Клоуна там встретил...
Старая баллада
Здание крытого Биллингсгетского рыбного рынка уже существовало, но шумное торжище по-прежнему выплескивалось на соседние кварталы. Тележки с турнепсом, капустой, луком и морковью и прочими плодами земли нескончаемой вереницей тянулись по всей длине Темз-стрит - мимо Белого Тауэра с флагами на башнях, мимо дорического портика здания Таможни, мимо восьми причалов у реки и дальше - к Лондонского мосту.
Пестрая рыночная толпа запрудила всю улицу - от переулков у северной оконечности Темз-стрит до крутого спуска к реке. Лодки продавцов устриц, пришвартованные к деревянной набережной, образовали узкий и извилистый проход - Устричную улицу, как обычно называли это место торговцы овощами.
Дойль уныло стоял, прислонившись к углу рыбного сарая. Не было сил сделать ни шагу - он уже успел изучить здесь каждый камень, пока бегал все утро по проклятому рыбному рынку.
Он с отвращением посмотрел на корзину с тощим луком и порадовался, что, несмотря на жуткий голод, все-таки не соблазнился этой сомнительной пищей. Дойль похлопал по карману, проверяя, на месте ли четыре пенса, честно заработанные тяжким трудом. "Все, что ты выручишь сверх шиллинга, можешь оставить себе, - милостиво разрешил Крис, когда Дойль и Шейла забегали к нему на лодку, - теперь ты дорогу знаешь и сам сможешь обойти весь рынок по обычному маршруту". С этими словами он всучил Дойлю корзину самого никудышного лука и велел им с Шейлой отправляться в разные стороны. Безусловно, находиться в обществе Шейлы, создания на редкость отвратительного, - удовольствие сомнительное, но сейчас, одинокий, измученный и беспомощный, он был бы рад и такой попутчице.
В шиллинге - двенадцать пенсов, безнадежно размышлял он. С этим убогим луком я никогда не заработаю столько! Ни полстолька... ни шиша! - как сказали бы его новые знакомые.
Призвав на помощь всю свою волю, Дойль оторвался-таки от стены сарая и горестно побрел к Тауэру.
- Лук! - робко прокричал он. - Кому лук? Отличный лук!
Шейла научила его выкрикивать именно это.
Мимо прогрохотала повозка с овощами. На козлах восседал румяный толстяк на редкость цветущего вида. "У него-то наверняка торговля идет прекрасно!" - с горечью подумал Дойль.