Пуля сшибла с Петра фуражку. Раздумывать некогда: он ухватился за первый попавшийся гранитный зубец, скользнул на западную сторону гребня и очутился над пропастью…
2
Дежурный по заставе разбудил Орлова и Савина в 23.30. Пётр вскочил с койки, будто не спал. Минуты через две он уже плескался в умывальной: «Хороша водичка!..»
Пётр был худощав, но, несмотря на это, казалось, что его тело отлито из какого-то твёрдого и в то же время упругого и лёгкого сплава. Когда он двигался, каждый мускул его играл под смуглой кожей. Любители бокса, взглянув на него, сказали бы, что это прирождённый боксёр; знатоки лёгкой атлетики завидовали бы, что из Орлова получится великолепный бегун на длинные дистанции; не грудь — мехи, а болельщики футбола, безусловно, предсказали бы, что после кратковременной тренировки он с успехом сможет заменить любого из пятерых нападающих в отличной команде.
Однако Пётр не хотел быть ни боксёром, ни бегуном, ни футболистом. Он в одинаковой степени любил все виды спорта. Думая о том, что ему скоро предстоит демобилизоваться и расстаться с заставой, он мечтал о том, как поступит в энергетический институт, а закончив его, вернётся на родной завод «Динамо» инженером и станет конструировать новые мощные электровозы, которые повезут тяжеловесные составы по всем железным дорогам страны. И уже совсем было бы замечательно, если бы именно в Москву поехала учиться и Кето.
Словно угадав мысли Петра, дежурный сказал, что недавно звонил по телефону председатель «Маяка коммунизма» товарищ Кецховели: колхозники приглашают пограничников на завтрашний праздник по случаю пуска гидростанции. Особенно звали Петра. «Если бы, — говорил Кецховели, — нам не помог сержант Орлов, мы не смогли бы так быстро смонтировать турбину».
— И Кето увидишь, — улыбнулся дежурный.
Пётр почувствовал, как у него покраснели даже мочки ушей.
Он мог целый день, не уставая, лазить по горам и всю ночь напролёт просидеть над «Историей дипломатии» или стихами Лермонтова, попасть из винтовки в подброшенную в воздух тарелку, прочесть на любом грунте самый неприметный след, не задумываясь, вступить в бой с десятком врагов и сделать доклад о международном положении. Но при всём том Петра силком нельзя было затащить в круг танцующих; когда его за что-нибудь хвалили, он страшно стеснялся и пунцово краснел при одном намёке на его чувства к бригадиру из соседнего колхоза — восемнадцатилетней Кето. В её присутствии он совсем терялся и становился молчаливым.
— Начальник просил председателя, чтобы за обедом тебя обязательно посадили рядом с ней, — подтрунивал дежурный. — Это, говорит, для сержанта Орлова будет лучше всякой премии.
Лицо Петра стало одного цвета с плечами, которые он нещадно растирал полотенцем. Спас его вошедший в этот момент в умывальную ефрейтор Савин.
Во дворе, шумно раскачиваясь, спорили с непогодой горные клёны, и было слышно, как полощет над крышей флаг.
— Здорово задувает! — буркнул Савин, посмотрев в окно.
— Быть дождю, — добавил он таким тоном, будто предсказывал ясную погоду.
Закусив, Орлов и Савин надели брезентовые плащи, фуражки, взяли из пирамиды оружие и ровно в 24.00 вошли в канцелярию начальника заставы.
Начальник внимательно посмотрел на них, осведомился, здоровы ли, и сказал:
— Вы направляетесь на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик, в район погранзнака номер… Задача…
Каждый день вот уже не первый год Пётр слышал знакомую ему фразу и всегда испытывал при этом ни с чем не сравнимое душевное волнение.
В охране границы важно каждое звено, Пётр понимал это и все-таки считал, что на заставах их отряда лежит особая ответственность: ведь по ту сторону границы Турция, в которой хозяйничают американцы…
Спустя полчаса Орлов и Савин были на месте, указанном начальником, и расположились в зарослях орешника, над ворчливой горной речкой.
Они внимательно всматривались в ночную тьму.
Ветер здесь, в ущелье, не такой сильный, то стихал, то, словно встрепенувшись, начинал перебирать ветви орешника и пел что-то тревожное, грустное.
За речкой, будто гигантский чёрный занавес, поднимался к небу склон противоположного турецкого хребта. Небо над ущельем было таким же чёрным, закрытым тучами, без малейшего просвета, сквозь который могла бы взглянуть на землю хотя бы одна звезда.
Часа в два ночи, как и предсказывал Савин, разразился ливень. Со склонов хребтов хлынули водопады. Речка вздулась и через какие-нибудь тридцать минут превратилась в клокочущий поток, который с непостижимой лёгкостью волочил и перекатывал огромные камни.
Орлов и Савин не оставляли своего поста до последней возможности. Когда же вода со злобным плеском начала затоплять заросли орешника, Пётр тронул товарища за плечо. Скользя, цепляясь за мокрые колючие ветки, они перебрались повыше, к запасной позиции, указанной на всякий случай начальником заставы.
Темнота, и без того почти непроглядная, стала ещё гуще. Рёв взбунтовавшегося потока заглушил все остальные звуки.
Казалось удивительным, откуда в небе, днём таком ясном, безоблачном, взялось столько воды: дождь лил будто из миллионов невидимых кранов, непрерывными, тугими, холодными струями.
Мало приятного находиться под таким ливнем, когда чувствуешь, что, кажется, промокли и кости, никакая сила не в состоянии унять дрожь во всём теле, и зуб не попадает на зуб!
Будь Орлов и Савин охотниками, они давно укрылись бы где-нибудь в пещере и отсиделись бы, покуривая трубки и вспоминая всякие диковинные охотничьи истории; будь они чабанами, застигнутыми ливнем на пастбище, они согнали бы стадо в круг и легли между тесно сгрудившихся овец, накрывшись тёплыми бурками; будь они жителями горного селения, на которое обрушилась непогода, они поплотнее закрыли бы ставни и расположились у жаркого очага.
Но Орлов и Савин были пограничниками. Если бы понадобилось, они бы пробыли под пронизывающим ливнем не час и не два — сутки, двое суток, столько, сколько потребуется, потому что горная речка, за которой они наблюдали, была не обычной речкой, каких великое множество на земном шаре, — по ней проходила граница.
3
Побуйствовав часа полтора, ливень внезапно прекратился. И почти тотчас над всё ещё не утихомирившейся речкой взвилась ракета, на несколько секунд выхватившая из мрака часть неузнаваемо изменившегося ущелья: там, где совсем недавно высилась отвесная скала, образовался отлогий спуск — подмытая скала обрушилась; прибрежные заросли орешника исчезли, будто их срезало гигантским плугом; из речки там и тут торчали огромные камни, по которым можно, не замочив ног, перебраться на противоположную сторону.
Ракета была сигналом тревоги — она извещала, что через границу перешёл враг.
«B случае тревоги вам следует идти на помощь соседнему наряду…» — предупреждал начальник заставы.
Орлов и Савин вскочили и побежали в ту сторону, где только что погас ослепительно зелёный шар.
Вскоре к месту происшествия прискакала группа конных пограничников во главе с самим начальником. Они тщательно обыскали все ближайшие расселины и тропы. Было ясно, что нарушитель каким-то образом ухитрился перейти через речку во время ливня: находившийся левее Орлова и Савина наряд, освещая скалы следовым фонарём, обнаружил на одной из них свежую царапину, оставленную каким-то острым предметом.
Начальник заставы осмотрел ничем, казалось бы, не примечательную царапину и сказал, что нарушитель, без сомнения, ловкий, сильный, и если он рискнул перебраться через речку в такую непогоду, то, следовательно, это очень опытный враг.
Поиск нарушителя в горах, среди ущелий, обрывов и утёсов, намного сложнее, чем где-нибудь в степи или даже в пустыне: на голых скалах трудно обнаружить следы, но особенно трудно найти их ночью, да еще после тропического ливня, который уничтожил многие знакомые ориентиры и размыл тропы.
Начальник разделил пограничников попарно, и они начали подниматься по южному склону малого хребта, быстро и в то же время тщательно осматривая каждую расселину, каждый выступ, каждую впадину и каждый куст.
Орлову и Савину, как наиболее опытным, было поручено осмотреть козью тропу, ведущую на самую крутую излучину хребта. Трудно было предположить, что нарушитель рискнёт направиться ночью по этой головокружительной тропе, крайне опасной даже днём, однако начальник заставы счёл необходимым проверить и ее.
…Над хребтом забрезжила робкая, словно не уверенная в своих силах, заря. Из ущелья потянулись космы белесо-сизого густого тумана. Где-то тоскливо кричала невидимая ранняя птица.
До гребня хребта оставалось еще метров двести, но именно эти последние двести метров и были самыми трудными; козья тропа взбиралась теперь под углом чуть ли не в шестьдесят градусов, по узенькому карнизу, выступавшему из отвесного гранитного сброса.
Орлов и Савин вскарабкались ещё немного и вынуждены были остановиться: тропу рассекла трещина метра в три шириной — результат ночного обвала. Пётр подполз к зазубренному сё краю и заглянул вниз. Дно трещины терялось в густом сумраке.
Три метра… Для легконогих туров и козлов — сущий пустяк, но разве может без разбега перепрыгнуть через трёхметровую трещину человек?
— Лихо! — не удержавшись, прошептал Савин. — Карабкались, карабкались и всё понапрасну! Ясное дело — нарушитель здесь не проходил. Не на крыльях же он перелетел?
— Он туда полез, — кивнул Орлов влево, где в толще нависшей над тропой бурой скалы темнела узкая извилистая расселина. Она тянулась кверху почти вертикально.
— Здесь! — тихо, но убеждённо повторил Пётр, тщательно исследовав расселину.
Приподнявшись на носки, он нащупал руками свежую глубокую царапину на граните, прочерченную каким-то острым металлическим предметом.
— У него альпинистский ледоруб, — сказал Пётр и, упираясь ногами и руками в края расселины, полез наверх…
Солнце застало Орлова и Савина на крохотной каменистой террасе, усыпанной острым щебнем. Терраса переходила в новую узкую вертикальную щель.
Пётр опустился на четвереньки и посмотрел в направлении, пересекающем полого падающие солнечные лучи. Затенённые углубления в щебне не оставляли никаких сомнений — это следы человека.
— Винтовку приготовь, — прошептал Пётр и перекинул автомат со спины на грудь.
Щель вывела пограничников на воронкообразную площадку, от которой тропа набирала такую крутизну, что кружилась голова.
Савин невольно ухватился за гранитный выступ и смущённо посмотрел на товарища: смуглое широкоскулое лицо Орлова, покрытое мелкими бисеринками пота, было полно решимости.
— Пошли, пошли! — прошептал сержант. Он хотел ещё что-то сказать и умолк. Откуда-то сверху послышался зловещий гул, нараставший с такой стремительностью, что Орлов и Савин одновременно сообразили, в чём дело, и побежали в разные стороны.
По крутому склону, подпрыгивая, словно гигантские мячи, катились камни. Пётр не успел увернуться, и один из камней задел его за коленку, едва не сбив с ног. Сержант предостерегающе окликнул Савина, но тот не расслышал товарища. А со склона уже неслась грохочущая лавина. Это был камнепад. Пётр прикрыл голову руками и втиснулся в первую попавшуюся расселину.
Глыбы камня с пушечным гулом плюхались на площадку, снова подпрыгивали и, погоняя одна другую, низвергались в ущелье, круша всё на своём пути. Следом за ними сверху посыпались тысячи мелких камней, смешанных со щебнем.
Наконец, зловещий грохот, отражённый многоголосым горным эхом, замер. Лишь туча густой пыли да огромная груда щебня, заполнившая воронкообразную площадку, напоминали о только что происшедшей катастрофе.
Протерев забитые пылью глаза, Пётр осмотрелся, выждал несколько минут и с трудом выбрался из полузасыпанной расселины. Савина на площадке не было.
Левое колено распухло, каждое движение вызывало нестерпимую, резкую боль, но Пётр не обращал на это внимания — так потрясла его внезапная гибель товарища.
А враг? Неужели враг уйдёт? С ненавистью глянув вверх, Пётр полез по острым камням. Гимнастёрка и брюки были изодраны в клочья. Из порезов на руках и ногах сочилась кровь, а он всё полз и полз, напрягая мускулы, стиснув зубы, тяжело дыша, забыв о жажде, боли в ноге, отдавшись одному всепоглощающему желанию — настигнуть врага!
Во имя чего пробирался враг в советский тыл? Во имя денег, в погоне за тем, чтобы, сделав черное дело, попытаться вернуться обратно за границу и положить тысячи долларов на свой текущий счёт в банке. Только нажива манила врага, только из-за неё он рисковал своей шкурой. Он был здоров, ловок, натренирован, но в душе у него не было ничего, кроме злобы, подлости и страха: как бы нс угодить в руки советских разведчиков.
На стороне Петра была твёрдая вера в величие того дела, которому он служил. Она придавала ему силы.
Пётр не думал о себе, он думал о советских людях. Не злоба и страх, а священное чувство долга и ненависти к врагу владели его душой.
Покрасневшие, воспалённые глаза были устремлены вперёд. И вот из груди Петра чуть было не вырвался ликующий крик: прямо перед ним, метрах в сорока, совсем не таясь, шёл по гранитному карнизу высокий человек с небольшим рюкзаком за плечами и альпинистским ледорубом в руке. Миновав карниз, он сел на камень, достал что-то из рюкзака и с жадностью стал есть, затем отвинтил пробку фляжки и прильнул к ней.
Облизнув пересохшие губы, Петр поставил переводчик автомата на автоматическую стрельбу и, стараясь не производить ни малейшего шума, пополз от камня к камню, волоча левую ногу.
Нарушитель, убеждённый, что здесь-то уж он в полной безопасности, встал и спокойно начал карабкаться дальше. Это был широкоплечий молодой чело-век. Пётр карабкался за ним следом как только мог быстро. Когда уже были различимы складки кожи на загорелой мускулистой шее врага, сержант прицелился и крикнул:
— Руки вверх! Не оборачиваться!..
Нарушитель невозмутимо, будто только и дожидался этой команды, поднял руки и вдруг стремительно прыгнул вправо.
Петр выстрелил. Он готов был поклясться, что попал нарушителю в ногу, но, по-видимому, рана оказалась лёгкой, так как тот скрылся за поворотом скалы.
Прячась за камни, противники несколько раз безрезультатно обстреляли друг друга. Враг упорно продолжал взбираться на хребет. Пётр настойчиво преследовал его, однако нарушитель находился в более выгодном положении — на несколько десятков метров выше, к тому же Петру мешала ушибленная нога, и с каждой минутой расстояние между ними всё увеличивалось. Наконец, враг совсем исчез из виду.
Сначала сержант находил след по пятнам крови на камнях, но вскоре и их не стало — враг сумел перевязать рану.
Погоня продолжалась почти целый день. К закату солнца Пётр добрался до гребня злополучного утёса. Здесь и произошёл тот случай, который поставил его в едва ли не безвыходное положение…
4
Вися над пропастью, Пётр лихорадочно соображал, что же следует предпринять. Предпринять не только для спасения своей жизни, но и для того, чтобы перехитрить и захватить врага. Вероятнее всего, тот полагает, что ему удалось убить пограничника. Проверить это враг не в состоянии: из каменистой впадины на крутой утёс не взобраться. А раз так, он, безусловно, станет некоторое время выжидать, и если даже Петр сможет подтянуться на руках, тот снова выстрелит в него.
Сержант ещё раз посмотрел в пропасть, и у него возник дерзкий план.
В первую очередь нужно освободить правую руку: с одной свободной рукой ничего не сделать, Пётр покрепче ухватился левой рукой за гранитный зубец, чуть-чуть отодвинулся от скалы и приподнял автомат. Передохнув секунду — другую, осторожно перекинул заплечный ремень через голову и отпустил: теперь автомат висел за спиной. После этого Пётр протянул вверх правую руку, нащупал второй гранитный выступ и ухватился за него.
Всё это заняло не больше минуты, но она показалась Петру часом. Облегчённо вздохнув, он опустил занемевшую левую руку, попутно смахнув со лба пот.
В это мгновенье над головой что-то прошумело. Большая чёрная тень пронеслась по скале, внезапный порыв ветра зашевелил волосы.