========== Воронёнок ==========
Цзян Фэн Мянь прибыл в эту деревушку на закате. Как он ни торопился, зимние сумерки безжалостно наступали; одна за одной, запирались двери домов, и деревенские жители скрывались до утра. Лишь пара негаснущих огней у дверей чайной манила к себе надеждой, что главе ордена Юн Мэн Цзян не придётся надолго задерживаться. Деревня невелика — всего с десяток домов да одна центральная улица; здесь, если верить свидетельствам, оборвалась последняя ночная охота Цзан Сэ Саньжэнь и её супруга. Здесь он надеялся отыскать их дитя.
Маленькая чайная зазывала к себе теплом, ведь снаружи становилось всё холоднее. Цзян Фэн Мянь запахнул ворот одежд и шагнул навстречу заветным огням, гоня от себя мысль, что опоздал, что ни одно дитя не выжило бы в одиночку холодной осенью и тем более — в первый месяц зимы; что ребёнок, которому он хотел бы дать защиту и кров, уже давно разделил участь своих родителей, и кости его, обглоданные дочиста бродячими псами, гниют в придорожной яме.
Уже у порога он остановился, заметив движение чуть левее, у покосившейся изгороди. Причудливо ложащиеся тени укрывали этот закоулок от тёплого света чайной. Там, в полумраке, шевельнулось что-то, что сперва показалось крупной вороной; но вот существо приблизилось к свету и оказалось истощённым, тонкоруким ребёнком. Слишком короткая для его возраста одежда не могла укрыть от мороза. Рукав у плеча был разодран, а кожа хранила следы едва зажившего укуса. Малыш, даже не замечая наблюдателя, разрывал снег растрескавшимися от холода пальцами. Изредка прерываясь, он прижимал руки к лицу, согревал дыханием — и продолжал снова.
Слишком мал, чтобы понять, тот ли это, кто ему нужен; и всё же даже если нет — разве достойно бросить такого кроху? Ребёнок вздрогнул от хруста снега под его ногами, отшатнулся, как вспугнутая птица. Цзян Фэн Мянь, не собираясь пугать его, остановился:
— Что ты делаешь?
Малыш не ответил, лишь руки напряжённо подрагивали, словно он готовился заслониться от удара. Он смотрел диковато и настороженно; так смотрят те, кто не привык ждать от людей добра.
— Как тебя зовут?
Слишком напуган, чтобы говорить, и не привык доверять незнакомцам; Цзян Фэн Мянь, успокаивая, улыбнулся:
— Поверь, я не причиню тебе вреда; я всего лишь ищу здесь кое-кого. Может даже статься, что тебя. Но если и нет — я куплю тебе что-нибудь поесть и найду ночлег, чтобы ты мог согреться.
Лишь лёгкий огонёк надежды мелькнул в глазах ребёнка — и тут же погас, сменившись прежним недоверием. Не хочется даже думать, свидетелем чего нужно стать в его годы, чтобы дичиться и в любом незнакомце видеть лишь врага. Цзян Фэн Мянь не отводил взгляда, потому что казалось: отвернёшься — сбежит.
— Цзан Сэ Саньжэнь. Ты знаешь её?
Как оказалось, способа лучше никто придумать не мог; лицо малыша скривилось, и, как бы он ни силился удержаться, по щекам покатились слёзы. Упрямо шмыгнув носом, он вытер их рукавом.
— Вэй Юн.
Цзян Фэн Мянь не сразу понял, что голос этот — дрожащий, надломленный, в котором слышался хриплый рокот зарождающейся простуды — принадлежит его маленькому собеседнику. Осмелев, малыш поднялся с колен и повторил:
— Я — Вэй Юн. Она моя мама, но она ушла… не вернулась. И папа тоже.
Теперь, когда всё прояснилось, Цзян Фэн Мянь смог отметить в лице ребёнка некоторое сходство с матерью: то же изящество черт, те же упрямые серые глаза. Да, припозднился, но не опоздал совсем; раны, зримые или нет, нанесённые малышу, ещё можно исцелить.
— Значит, я не ошибся. Вэй Юн, твои родители были моими близкими друзьями; когда до меня дошли вести об их смерти, я сразу же отправился в путь. Я — Цзян Фэн Мянь, глава ордена Юн Мэн Цзян, и прибыл сюда лишь затем, чтобы забрать тебя.
Ни имя, ни титул ребёнку ни о чём не говорили: лишь далёкие пустые слова, которые он разве что краем уха слышал от родителей и теперь мучительно пытался вспомнить.
— Ты достаточно взрослый, чтобы принимать решения; а я — не тот, кто способен увезти дитя против его воли. Поэтому скажи: ты пойдёшь со мной?
Надвигающаяся ночь холодила протянутую руку, и с небес медленно опускались хлопья снега. Что видит перед собой это бедное дитя? Богато одетого господина, сулящего безбедную жизнь — и всё ещё незнакомца, вряд ли достойного безоговорочного доверия. Вэй Юн робко дотронулся до его ладони и тут же отдёрнул руку, как от огня. Цзян Фэн Мянь ждал.
Целую вечность длилась эта странная игра, и неизвестно, сколько бы она ещё продолжалась, если бы не холод. Очевидно, рассудив, что замёрзнуть насмерть — всяко худшая участь, ребёнок крепко ухватил его за руку. Цзян Фэн Мянь незаметно облегчённо вздохнул и улыбнулся.
Вот он, растрёпанный уличный воронёнок, которому больше не придётся мёрзнуть и голодать.
— Пойдём. Тебе нужно поесть и согреться, а то простудишься.
Хозяин чайной, расплывшийся было в самой сладкой из притворных улыбок при виде Цзян Фэн Мяня, не смог скрыть раздражённого недоумения, заметив ребёнка, спрятавшегося за его спиной. Уж не этот ли немолодой мужчина — причина его многочисленных синяков? Редко главе ордена Юн Мэн Цзян доводилось злиться, но сейчас его речь принесла в тепло зимний мороз:
— Я заплачу. Принесите ему что-нибудь поесть, желательно горячее.
Вэй Юн, поначалу с опаской смотревший на предложенную миску супа, быстро забыл о стеснении. Цзян Фэн Мянь наблюдал, как он давится, отфыркивается, точно едва оторванный от матери щенок, прикрывает еду рукой и то и дело затравленно оглядывается: вдруг кто-то захочет отобрать? Когда миска опустела, малыш удивлённо потыкал пальцем собственный живот, как будто успел совершенно позабыть чувство сытости. Всё это время хозяин наблюдал со стороны; так же косились на маленького гостя другие посетители. Им всем, очевидно, было знакомо это дитя, и они никак не могли взять в толк: какое проезжему богачу дело до одинокого сироты? Твёрдо решив укрыть, спрятать ребёнка от этих взглядов, Цзян Фэн Мянь обратился к хозяину:
— Найдётся ли у кого-нибудь комната, где можно переночевать?
— У нас с женой и найдётся, — при виде денег тот стремительно подобрел и позабыл вовсе о прежних опасениях. — Позвольте сопроводить вас, господин, вас и… ээ…
Едва гася внутри непомерную злость на равнодушие этих людей к чужой беде, Цзян Фэн Мянь поровнялся с хозяином:
— Вэй Юн. Его зовут Вэй Юн.
Здесь, за закрытой дверью, Вэй Юн облегчённо вздохнул:
— Мне они не нравятся. Похожи на собак, которые сейчас укусят.
Цзян Фэн Мянь невольно усмехнулся: одно дело — собственные дети, с малых лет приученные матерью к «достойному» поведению. И совсем другое — мальчик, для которого не существовало понятия этикета. Он больше не боялся — а значит, мог в своих глазах говорить абсолютно всё, что взбредёт в голову.
— Сейчас отдохни. Завтра с утра мы уезжаем. Тебе нужно будет переодеться: твоя одежда совсем износилась… Я взял кое-что с собой, будет велико, но это на первое время, пока не купим тебе что-то более подходящее. Если хочешь, можешь примерить сейчас.
Невинное предложение возымело неожиданный эффект: Вэй Юн вдруг отшатнулся к стене и неожиданно тонко воскликнул:
— Только если вы выйдете! Я не буду при вас раздеваться!
Выкрикнул он это достаточно громко, чтобы подарить всей деревне отличный повод для грязных слухов. И чего так бояться мальчишке? Вдруг Цзян Фэн Мянь осознал, что не знает наверняка — он слышал лишь о рождении ребёнка, а что касается пола… На первый взгляд похоже на мальчика, но разве можно наверняка судить в таком возрасте?
— Вэй Юн, ты девочка?
Она не отвечала, забившись в угол, словно боялась, что её сейчас выбросят обратно на мороз, потому как совершили ошибку; но потом, вспомнив, как добр был к ней «богатый господин», Вэй Юн пробормотала:
— На улице лучше быть мальчиком. Их чаще бьют, зато не делают другие страшные вещи. Со мной тоже не делали, мне только рассказывали, что иногда их забирают богатые господа, чтобы «развлечься».
Она говорила чужими словами, вряд ли понимая суть, но даже здесь, у огня, по спине Цзян Фэн Мяня побежали мурашки. Вдруг Вэй Юн пытливо нахмурилась, вглядываясь в его лицо. Наконец, она вынесла вердикт:
— Но вы на такого совсем не похожи. Я думаю, вы очень добрый, по-настоящему, — даже не успев прикрыть рот, девочка вдруг широко зевнула.
— Лучше поспи. Завтра с утра мы отправляемся в Пристань Лотоса. Дорога будет нелёгкой, так что тебе понадобится много сил.
Она кивнула и свернулась калачиком в углу кровати, как зверёк, пытающийся сохранить побольше тепла. Цзян Фэн Мянь бережно укрыл её, засыпающую, но сам ещё долго не ложился, разглядывая растрёпанные чёрные волосы, чуть курносый нос, сжатые даже во сне кулачки.
Вэй Юн, маленький воронёнок.
Его приёмная дочь.
Комментарий к Воронёнок
https://vk.com/raddec?w=wall-129077642_4214 - вот тут нарисовала арт на тему. Так как ребёнок действительно выглядит максимально бесполо, можно считать как иллюстрацией к драбблу, так и просто зарисовкой на тему детства Вэй Ина.
========== Обжигающее тепло ==========
Как подсказывали опыт и малышка Янь Ли, девочку можно было порадовать красивым нарядом или украшением. Новую одежду для приёмной дочери Цзян Фэн Мянь приобрёл сразу же по прибытии, поэтому теперь задумчиво разглядывал безделушки на прилавке. Что из этого подошло бы маленькой девочке? Что-то небольшое, яркое, и, вопреки сладким надеждам торговца, не слишком дорогое…
Он остановил выбор на резном полированном гребне из тёмно-красного дерева. Совершенная безделица, но ребёнку должна прийтись по душе — так он размышлял, когда шёл по коридору собственного дома в поисках воспитанницы. Но прежде его ждала другая встреча.
Юй Цзы Юань могла бы, как обыкновенно и происходило, безучастно пройти мимо, но сейчас она остановилась.
— И где ты был? — спросила она вместо приветствия, — Только не говори, что снова покупал бесполезные побрякушки для этой девочки.
Как всегда, осуждение и укоризна. Цзян Фэн Мянь пожал плечами:
— Не вижу в этом ничего предосудительного. У Вэй Юн нет ничего своего, а такая мелочь никак не повредит.
— Ты балуешь её больше, чем собственных детей.
Никогда глава ордена Юн Мэн Цзян не бежал от битвы, но от подобных разговоров спешил скрыться, лишь бросив напоследок:
— Я хочу, чтобы она почувствовала себя как дома, а не сидела, как сейчас, часами на одном месте, ожидая приказа, словно её взяли в прислуги.
Воспитанницу он нашёл во внутреннем дворе, где разминались перед тренировкой адепты ордена: она стояла в тени и заворожённо наблюдала за их движениями. Цзян Фэн Мянь невольно улыбнулся. Когда тёмные волосы, сбившиеся за время бродяжничества в колтуны, расчесали и заплели, Вэй Юн перестала походить на растрёпанного воронёнка и сейчас выглядела бы маленькой госпожой, если бы не теребила поминутно широкие рукава и не смотрела при ходьбе на собственные ноги, стоило тем на мгновение мелькнуть из-под длинного подола. Янь Ли, привычная к такой одежде, смотрела на «сестрёнку», как окрестила Вэй Юн вскоре после прибытия, с лёгким недоумением, изредка поправляла сползший пояс и затягивала потуже выбившуюся из волос ленту.
— Вэй Юн! - окликнул он воспитанницу. — Подойди. У меня есть кое-что для тебя.
Когда подарок оказался в её руках, она улыбнулась, но явно через силу - в отличие от Янь Ли, с восторгом погладившей гладкое полированное дерево.
— Что-то не так, А-Юн? Скажи, я не стану тебя ругать.
Вэй Юн крепко сжала гребень в ладонях, как самую большую драгоценность, которую ей когда-либо доводилось иметь; руки её дрожали, а речь лилась торопливо, как будто воспитанница боялась, что сейчас её прервут.
— Он замечательный, очень красивый и я очень-очень благодарна, но я боюсь его сломать или потерять, а ещё боюсь порвать или испачкать эту красивую одежду, которую вы подарили. У меня никогда ничего такого не было, а благодаря вам есть, и, если вы хотите, чтобы у меня всё это было, я постараюсь, правда постараюсь быть такой, какой вы хотите, чтобы я была!
В этой наивной искренности было нечто безумно трогательное; Цзян Фэн Мянь присел рядом с девочкой и ободряюще похлопал по плечу:
— Будь такой, какой тебе по силам быть, А-Юн. Большего я от тебя не стану требовать.
Она посмотрела на ладонь на своём плече, съёжилась и вдруг прошептала:
— Я бы хотела быть такой, как мама.
— Такой, как мама, говоришь?
Цзян Фэн Мянь обернулся: он не ждал от супруги прямого противодействия, не хотел верить, что при всей жёсткости та способна всерьёз обозлиться на малышку лишь из ревности. Но сейчас Юй Цзы Юань смотрела именно так — колюче, холодно и совершенно непроницаемо. Оробевшая сперва Вэй Юн стиснула кулачок, посмотрела снизу вверх в лицо грозной госпоже — и кивнула. Цзян Фэн Мянь поднялся, готовый встать между супругой и воспитанницей, если потребуется.
— Твоя мать была заклинательницей и сражалась с самыми чудовищными созданиями, каких ты только сможешь себе представить; сражалась до той поры, пока одно из них не лишило её и твоего отца жизни. Разве ты не боишься того же?
«Не говори с ней так», — билось внутри, и так же, как в первую встречу, хотелось укрыть малышку от холода ледяных глаз. Но Вэй Юн не пыталась укрыться, и в серых глазах светился огонёк решительности, не страха. Вот он разгорелся, став настоящим огнём — и лёд, что казался непроницаемым, вдруг треснул. Юй Цзы Юань отвернулась.
— Если захочешь стать заклинателем, тебе придётся много тренироваться. Слов мало; докажи делом.
Она ушла, и только Цзян Фэн Мянь и Янь Ли заметили, как Вэй Юн облегчённо выдохнула. Малышка всё ещё крепко сжимала подаренный гребень, словно он придавал ей уверенности.
— Ты действительно этого хочешь? Будет очень непросто.
Вэй Юн торопливо закивала:
— Я слышала, что девочки, когда вырастают, становятся чьими-нибудь жёнами; а ещё — что заклинательниц, женщин, очень мало. Только просто жене никогда не стать заклинательницей, а заклинательница может быть и женой тоже — я так думаю. Мама ведь была и тем, и другим.
Острая тоска уколола сердце; Цзян Фэн Мянь хотел отговорить девочку, объяснить, что ей вовсе не обязательно так рисковать, что он непременно устроит её судьбу наилучшим образом и найдёт достойного супруга, который позаботится о ней… Вэй Юн широко улыбнулась и протянула ему подаренный гребень:
— Пусть непросто, но я буду стараться! Только тогда пусть он лучше побудет у вас, чтобы не потерялся.
В широко распахнутых глазёнках читалось желание немедленно мчаться навстречу той будущей жизни — и Цзян Фэн Мянь удержал уговоры внутри. Если в ребёнке сохранилась хоть малая доля той гордости и упорства от Цзан Сэ Саньжэнь, она не отступит, как ни проси. И меньшее, что он может сделать — это поддержать её на избранном пути.
— Раз так, будешь тренироваться вместе с моим сыном.
Вэй Юн восторженно подскочила, едва не запнувшись о длинный подол, и с криками: «Я буду заклинателем!» побежала через двор. Янь Ли засмеялась, прикрыв рот ладонью. Картина в самом деле была потешная, но Цзян Фэн Мянь с трудом мог улыбнуться.
Деревянный гребень, быстро впитавший тепло детской руки, вдруг показался ему раскалённым и жёг пальцы.
========== Письмо к достопочтенному господину Лань Ци Женю от Цзян Фэн Мяня, главы ордена Юн Мэн Цзян ==========
«Вновь позвольте поприветствовать Вас, господин Лань Ци Жень; я осознаю, что письмо моё, уже третье за месяц и двенадцатое с начала весны, может причинять Вам некоторое беспокойство, однако я так и не получил от Вас однозначного ответа, ввиду чего осмелюсь написать снова. Предмет моей просьбы неизменен, и касается он обучения моих сына и воспитанницы.
Да, я помню слова из Вашего предыдущего письма и то, что Вы согласны принять Цзян Чена, но высказываете серьёзные опасения касательно Вэй Ан Ю. Вы спрашиваете: осознаю ли я возможные последствия от пребывания девушки среди адептов Гу Су Лань. Осознаю и ужасаюсь перспективам — сказал бы я, если бы речь шла о каком угодно мужском обществе кроме Вашего славного ордена, выходцы из которого всегда славились поразительной выдержкой и строгой дисциплинированностью. Вэй Ан Ю сильна, умна и талантлива. В корне всех ошибок, совершаемых ею, лежит неспособность сосредоточиться на самосовершенствовании, а также некоторое неумение держать себя в рамках общепринятых правил. Это совершенно не касается, впрочем, того, чего Вы хоть и негласно, но так непрозрачно опасаетесь: Вэй Ан Ю вполне способна держать дистанцию и не сближаться сильнее, чем дозволено. Ко всем юношам в своём окружении она испытывает исключительно дружескую привязанность; пускай я не могу утверждать, как она поведёт себя вдали от дома, но могу сказать, что здесь, в Юн Мэне, моя воспитанница ни разу не дала повода усомниться в своём благочестии и благоразумии.