Скорее искореним тлетворное сияние Запада…
Телемудивляло, после бесстыдных фрикций, осеменяет народ такой бациллой беспокойства, что коллективное мычало себе места не находит.
Зуботочат… зуботычут… зубы скалами встают.
Пожил недолго я в состоянии свободы, как в новой шинели гоголевского франта, и сняли её с меня, сменив на фуфайку лайковую…
Лайками лагерными изорванную.
И не спасут уже никакие фонды: трещит-то, уже и не швам и в первую очередь слышно через "леху москвы".
Одна из немногих радиостанций, которая не просто ради станции.
Он там рядышком примостился, и к тому же вхож и выхож и хошь не хошь, лучше него никто не можь.
Точнее, просто не хотят, потому что для здоровья это не полезно.
Да и их радиоактивность уже пытаются накрыть саркофагом, как чернобыльскую.
Горе денег, воздвигнутой в тучные годы, подобно горе Чиопса, мы, вероятнее всего, не сможем поклониться в далеком небудущем, как это легко мы сегодня делаем в пустыне Египетской.
Скорее всего, пустыня и поглотит богатства. Только великие горы мусорные – свидетели буйного роста, похоже, останутся нам на долгие времена.
Может, с этих вершин и читать нашим духовным отцам нагорные проповеди стоящим внизу нашим правителям?
Узнают ли они по горам этим дела нечестивых? И, может, укажут на их лица?
Негоже таким образом обращаться с природой – творением Господа.
Но это всё заговор против Великой России.
Я-то тоже объект заговора, но другого…
Пальцы перебирают камешки клавиатуры, и море информации начинает волноваться, и прибой потихоньку начинает двигать к экрану свежие умосоциации, мозгаллюцинации…
Загребая дальше, замышляю рыбинспекцией в рыбоинсценцию.
Вот она, словесная туша реминисценции рыбьей тенью под водой. Но не надо гарпуна и сетей.
Это я – "рыба" по знаку зодиака.
В детстве, в возрасте наверно трёх лет, меня очень сильно напугала лошадь, неожиданно выскочившая из-за поворота возле нашего дома.
В том ДТП, между "рыбой" и лошадью, я отделался страшным испугом. Последствия были очень тяжёлыми. Я впал в беспамятство.
Бреднем бреда меня, как рыбу, вытянули на берег, и я метался в горячке, пытаясь добраться до спасительной влаги.
В больницу родители везти меня не хотели, потому что просто не доверяли врачам провинциальной больницы.
А моё маленькое тельце не доверяло своему сознанию, потому что свирепо ломил ветер ужаса, спугнув с насеста рассудок, и мозг ширил паруса галлюцинаций.
И, может быть, уже проходил оформление и регистрацию мой загробпаспорт, позволивший бы беспрепятственно грести в маленьком гробике к погребению.
Отец запряг сани и по перволедью реки, сам рискуя жизнью, по звучащему хрустко льду поехал в соседнюю деревню к бабушке, которая слыла знахаркой.
Она нашептала на воду какие-то слова, мне дали испить. И я уснул…
Тот сон, по словам родителей, длился "ипотечно" долго. Я только иногда выныривал из этого лечебного сна, прося:
Пить… пить… пить… – и снова тонул.
Они по очереди просыпаясь ночью, слушали моё дыхание. Есть ли оно вообще?
Я не помню, и сейчас уже не у кого спросить, сколько это продолжалось.
Что сказала та целительница воде, которая, как покровами Богородицы, усмирила мои переживания?
Отступил тот страх.
Может, и по сию пору осталось ещё пару капель той водицы, которая и шепчет мне: не бойся, малыш.
Говори.
И долго ещё я после этого был поклажею: куда положили, там и уснул.
Как рассказывали родные, меня могли найти спящим не только в своей колыбельке, но и на полу, где-нибудь под столом, или в шкафу.
Наверняка мама брала меня очень осторожно на руки, тихонечко целовала и, уложив в кроватку, с улыбкой смотрела ещё некоторое время на спящего красавца.
Ведь для неё я тогда другим быть не мог.
Да, я иногда люблю плавить в руках детство, как ребёнок шоколад, и увозюкаться в нём по самые уши.
Но в детство своё я не хочу возвращаться, потому что счастлив и сейчас.
Я сегодня начертил себе строгий круг обязанностей-обвязанностей, с которыми справляюсь. И, к тому же, есть цветные вкладыши удовольствий.
Мне просто хочется запутаться в старое пальто и замереть, задремав, потому что в зрелом зрячем возрасте в мечтаниях уже нет надёжности, ведь для их воплощения может просто не хватить сил.
А вот на то, чтобы при этом ощутить то самое детское состояние погруженности в сон, надеюсь, хватит.
И даже если в этом фарватере налечу на детские страхи, то я предпочту их прелесть, чем смердеть взрослым унынием мрачного терпения.
Я-то знаю, что такое перенасыщенное терпением ожидание. Со школьного возраста я помню те тягостные, для того возраста, остановки жизни.
Просто стоять вместе с людьми и ждать…
Занимать приходилось очередь в овощном магазине, куда должны были привезти картошку. Тогда в нашем городе она появлялась только в навигацию речным транспортом, и нужно было сделать запасы на зиму.
И приходилось замерзнуть в очереди по-зимнему, на несколько часов.
Дальше – больше…
И как же было трудно ждать.
Очереди, с продвижением во взрослую жизнь, росли вместе со мной. Приходилось решать все вопросы уже самостоятельно. И требовалось терпение и ещё раз терпение. А почти всё было в очередь. И далеко не сразу терпение становилось легированным.
Добавками осознания, что без стояния просто нет возможности достичь желаемого.
И только через долгий промежуток времени оно приобретало свойство прочности.
И стоял… и противостоял трудностям.
И запас сил я мог уже вознести в степень. И были за это награды, но гораздо позже.
Глаза больше, чем они есть, не сделались, просто обнажились бельма, потому что их мартеновским разогревом пучит желание.
Выплавлено действие и уже разлито в сосуды тела, которые хлещут в нём, как пастушьим кнутом, и хлопки громкими оконечностями возвращаются в начало ушей.
И уже приступом лезет из кожи нарывающийся на неизбежное наказание нервный поступок.
Как невероятно трудно было удержаться на дистанции от того состояния.
Почувствовать мяготь когтя локтя, воткнувшегося в кость асфальта.
Кость в кость: супербольно.
И быстрее бы из объятий боли на волю.
Это ты попытался познакомиться с красивой девушкой на улице. Ты, конечно, себе скажешь: ну и не очень-то и надо было, подумаешь.
Да и не все, конечно, реагируют так жёстко, но здесь ты нарвался.
Ты явно ошибся адресом.
Она модно косметирована, костюмирована.
В совке всё качественное, как правило, было или по блату или на толкучке втридорога.
И вот, преодолев эти барьеры, устремилась на финишную прямую бегунья. Она нацелена на призовые в виде солидного мужчины с квартирой, с машиной, дачей.
И тут под ногами путается не пойми что. Пошёл вон!
Всё понял, не гневайся, барыня, ухожу.
А сегодня понимаешь, как недолог век женской красоты и привлекательности, и как много надо ей успеть сделать в кратчайшие сроки, как диверсанту в тылу врага.
Очередь на товары длительного пользования шла, будто кит под водой с хорошим запасом воздуха, и нужно было выходить на капитанский мостик и со своего места в списке смотреть вдаль сквозь месяцы, когда ж оно придёт, твоё мгновение. И дети, как юнги, тоже с удовольствием карабкались в вышину и смотрели в длину.
И вот наступал момент, когда какая-нибудь румынская лакированная мебельная стенка, на зависть соседям, въезжала в квартиру.
Или новенький жигулёнок подъезжал к подъезду, и в него с восторгом упаковывалась вся семья счастливчиков. И этот торжественный момент вполне можно было отметить фонтаном брызг из глубин шампанирующей радости винного напитка.
Нынешним маркетологам приходится применять изощрённые методы изучения потребительских предпочтений.
Нужно каким-то образом помочь обнаружиться и залиться тревожным лаем. скрытую от самого потребителя крайней надобности в непойми-какой-херне.
Долго тыча ей в морду и наконец начав высвобождать из пасти только что прикушенный слегка край, как бы между прочим бросить фразу, что скидок завтра уже не будет.
Или подсунуть в нужное место в нужное время такую "арбузную корку", что клиент, рухнув на задницу, закричит: чёрт побери! Так это именно то, что мне нужно.
В совке маркетологи были не нужны. Качественные импортные товары, которые ещё только сходили с конвейеров зарубежных фабрик, заблаговременно удивительным образом структурировали беспорядочно копнившийся в их поисках народ в виде списка очереди.
Вообще-то, чтобы наиболее полно охарактеризовать ту эпоху, надо соорудить какой-нибудь монументальный памятник ОЧЕРЕДИ.
Может быть, сделать его надо через всю страну – от самых крайних точек юга, севера, востока, запада – в виде православного креста.
А? Право же, славно?
И другие конфессии, конечно, тоже могут занимать очередь в этом гигантском сооружении в соответствии со вкладом в Русский мир. И ярким орнаментом, на протяжении всего памятника, по территориальному принципу окаймлять священный символ.
Вот с этого момента и осознать, что это и есть искомый элемент самоидентификации. И в России он существовал, по-моему, испокон века.
И вертикаль – тоже очередь, но, правда, очень долгая, как холод в Арктике, и стоять в ней можно до бесконечности.
Да и если попробую, наверняка услышу: занято! Эй ты, олень, куда прёшь?!
Да и просто лень, потому что у нас всё: путину – утиново, медведеву – мёдвидимо, сечину – всячиново, кадырову – просто здырово.
И с детства помню на столбах линий электропередачи: "не влезай – убьём!"
Сегодня мы показали всему миру, как можем терпеливо стоять в очередях, чтобы приложиться к святым мощам. Мощности нашего терпения могут позавидовать даже камни.
Любое количество людей из Русского мира в любом месте может организовать очередь, затеять склоку, извините – дебаты о своей великой миссии.
Так, собственно, всегда было и скорее всего будет.
Ведь сегодня снова заговорили о введении продовольственных карточек в случае значительного ухудшения ситуации.
А в нашей очереди можно ещё как комфортно в плане духовном преть в прениях.
Кто там толкнул? Спасибо: сразу на мысль.
Это не просто стояние – это состояние.
И я сегодня предлагаю включить в шорт-лист духовных скреп и это понятие.
Что такое очередь?
Это: терпение, соборность, вера.
Мы свято верили, что нам-то уж точно хватит.
Однозначно, что Советский Союз и держала в качестве стержня очередь.
Вот разбрелись сегодня по отдельным норам и получите равнодушие, черствость.
Дома, похожие больше на промышленные склады, богато обставленно-увешанные, где самим хозяевам надо ориентироваться в них по компасу, просто уничтожили народ.
И в наследство получили какую-то Организацию Разъединённых Наций.
Ведь где ещё, если не в тесной очереди, можно было достичь такого сплочения?
В тесноте да не в обиде? Это неправда. Были обиды, но как это ни странно, мы и в конце жизни потом вспоминаем людей, которые нам были поперек горла с теплотой, потому что они заставили нас напряжилиться в поисках резервов и подняться ещё на одну ступень духа, ловко выхватив у нас прямо из-под носа дефицит.
И вот, если я молодому читателю начну рассказывать о том, что дефицитом были фирменные американские джинсы и стоили они сто двадцать рублей, – он скажет: какой пустяк, и ему станет скучно, и он начнет зевать, и я тоже вспомню время, когда слушал песни на ночь.
И будто колыбельная бабушкина… баюшкино… кино?
Не ложися на краю… у края на краю серый в сереньком придет…
By you… баю, баюшки, баю.
Да нет: АВ, АВ, АВ… может Эй-Би …Эй-Би… Эй-би… или Эй-Ви… Эй-Ви… Эй, Вы… кто там гавкает?
…Не гавкает, а разговаривает сказочный персонаж Пьеро.
Ну и типок, прости господи. Раскладушечно тонкой конструкции косточки у этого парубка. Прямо перья гусиные. Ну да, правильно, похоже: перо – Пьеро.
И не просто говорит, а также водит мелом по доске, выуживая из алфавита: Эй… Би… Си…
Бесы, что ли?
Как на ЕГЭ три варианта ответа?.. Что? Что?
В случае правильного ответа я смогу стать миллиардером? И я буду иметь возможность играть в одной песочнице с Романом Аркадьевичем?
Несмотря ни на какие форбсмажорные обстоятельства? И Дидье Дрогба сам изъявит желание провести процедуру прижатия рук? Это тот самый случай, когда при дворе Дрогба – на траве – дрова?
Итак: Эй.
А ты ничего не попутал, росчерк пера корявый? Когда ты вообще профилем-то стал?
Я вот сейчас тебя в анфас разверну, чтобы удобней было с размаху тебе врепить, чтобы ты на мир смотрел пристальней.
Что Вы, что Вы? Вы нас неправильно поняли: это первая буква английского алфавита.
Итак:
О ком Мальвина Светаева говорила: и руку жму, а не лижу? Не надо подсказки друга, я сам вам намекну, что это не пудель… и не лапу, а точно руку… хотя тоже был кучеряв.
Би…
Дак у тебя же вон написано: был. Совершенно правильно.
Был ли счастлив в детстве герой Великой Отечественной войны 1812 года знаменитый Буратион?
И помнит вся Россия про день БУРАТИНО.
И третий вариант: Си… не сссы, а си.
Как в первоначальном варианте называлась книга "Мертвые Буши", не очень известного в мировой литературе автора еще и "Карабаса Бульбы" и "Аудитора"?
"Шанель № 5" оттуда же. Правда, этот пятый размер, говорят, когда вещь стала известной, величился до каких-то уж совсем невероятных увеличин.
Но до каких точно, ни из одной бумаги переписчиков одного Самъ-Петербургского Департамента доподлинно неизвестно.
Да что за бред? Сон, что ли?
Да нет: АВ, АВ, АВ…
ЯВЬ… ЯВЬ… ЯВЬ…
Ну вот, уже возраст кладёт печать, неразборчиво расписываясь, что нет возможности прожить весь день в состоянии бодра. И надо же ведь как неожиданно подкрался туман.
Я-то был готов встретить сон, выпятив, как щит, одеяло и занеся за голову булавою подушку, прицепив простыню на плечи в виде пурпурной накидки.
А получилось внепланово как-то, или сверх… а может, просто мимо?
Семья наша переехала планово за длинным, в километры, рублём.
Рыбы ценных пород, дикие животные из сопредельных угодий, птицы разных конфессий не выказали никакого интереса.
Север стонал только комариным восторгом, когда наша семья высадилась в числе первых освоятелей просторов из уральского захолустья в сибирское, слегка потеснив коренастые народы Севера.
Жили мы в то время в двухэтажном брусовом доме на втором этаже в двухкомнатной квартире.
Клопяные кровохлёбы делали своё дело тихо, по ночам, и на моей шкуре они наставили прививок гораздо больше, чем мне как ребёнку было предписано медицинскими учреждениями.
Но и мы не оставались в долгу, чертя на стенах бордовым бордо клопячьего нутра.
Своё самостоятельное хозяйство, в пределах нашей семьи, вела около четырнадцати лет боярыня Марфа.
Так мы величали кошку длинношёрстной породы. Её окрас, конечно, не затмил бы кустодиевских красавиц, но выглядел достаточно богато. На её шерсти поиграли в пятнашки и ярко-рыжие, и белые, и коричневые с чёрными цвета, оставив место и розовому, правда, только на носу.
А рядом с ним были два удивительно убедительных глаза. И мне почему-то и сейчас представляются они с вопросительным выражением.
Может оттого, что сам я смотрел на жизнь с большим вниманием и как бы всё время задавал себе вопросы.
И она постоянно интересовалась: а когда мы заживем?
Заживём – увидим!
У неё-то в личном хозяйстве все было хорошо: рыбы – ВО, дичи – ВО.
А так как она регулярно, раз в год, уходила замуж, причём супруга не приводя домой, мы каждый раз расширяли свою семью стандартной комплектации на пять-шесть, а то и больше членов, то и детей: ВО.
Муж… да уж… но и жена – тоже на…
Она умела читать и считать. Правда, у неё в мыслях была одна цифра СЕМЬ, с буквами Я, Ю, И, Е.