— Так и буду стоять!
— Вас унесет течением!
— Пускай! — упрямо воскликнул я. — Зачем мне такая жизнь, для чего?
— Сию же минуту подойдите сюда! — потребовала она.
Я повиновался.
— Вам нравится меня мучить, Николай?
Я присел рядом, взял ее руку и прильнул к ней губами. Даже через перчатку я почувствовал сладостное тепло ее пальцев.
— Нас могут увидеть! — На этот раз Катя убрала руку не сразу.
Я вскочил, подбежал к реке и в два счета взобрался на самый громадный валун, лежащий в воде у самого берега. Катин взгляд снова выражал беспокойство, она не понимала, что я задумал на этот раз.
— Я покажу вам самые красивые места, какие здесь существуют! — воскликнул я, раскинув руки в стороны. — А еще заводь, в которой такая теплая вода, что можно купаться, словно в ванне! Я отыщу для вас еще один эдельвейс, а если пожелаете, то целый букет!
Проворно спрыгнув, я вмиг очутился рядом с девушкой.
— Закройте глаза!
— Еще одна глупость с вашей стороны — и мне придется уйти, — предупредила она, выполняя мою просьбу, но в голосе ее уже не было той уверенности.
— Можете открывать, — произнеся, не дав ей договорить.
Катя открыла глаза, и ее взору предстал играющий в лучах солнца камень, который лежал у меня на ладони.
— Что это? — восхищенно удивилась она.
— Опал. Я нашел его на днях, а один наш умелец отшлифовал его.
— У него словно пламя внутри. — Катя осматривала его, не касаясь, словно боялась обжечься.
— Вы почти правы. Это — так называемый лавовый опал. Он образуется в вулканических отложениях. Взгляните — внутри него словно замерла раскаленная лава.
— Неужели здесь когда-то извергались вулканы? — спросила она.
— Очень и очень давно. — Я взял ее за руку и вложил опал в нее. — Я дарю его вам, любовь моя.
— Нет, я не могу, что вы! — Она вознамерилась вернуть камень.
— Иначе я сию же минуту заброшу его в реку! — предупредил я. — Я не шучу.
Тон мой был убедительным, и Катя не решилась проверять.
— Мне очень хотелось бы узнать о вулканах побольше, — кротко произнесла она. — Даже представить страшно, что такое бывает на самом деле.
— О вулканической деятельности я знаю многое, если не сказать все, — признался я. — Но об этом как-нибудь в другой раз. Теперь же хочу заявить, Катя, что буду ждать вас в нашем лагере до тех пор, пока вы не придете… Молчите!
Она попыталась что-то сказать, но я приложил ладонь к ее губам. Опомнившись, я тут же отдернул руку.
— Холодная какая у вас рука, — растерянно произнесла девушка. — Словно у Смерти.
— Это от воды. Только ваше сердце способно ее отогреть, — произнеся это, я на мгновение смутился.
— Вы что-то говорили о своем лагере, — напомнила она.
— Простите. — Я разволновался. — Так вот знайте. Неважно, придете вы или нет, но я буду ждать. Если потребуется, то до скончания века.
— А что же вы будете, извиняюсь, кушать? — улыбнулась Катя. — Когда провиант закончится?
— Змей, кузнечиков, — не задумываясь, ответил я. — На горных козлов буду охотиться.
— Интересно было бы на это посмотреть.
— Сейчас умоляю вас ничего мне не отвечать, — вернул я разговор в серьезное русло. — Все станет ясно через день-другой. Помните лишь одно, что кроме вас на этом свете мне больше никто не мил.
Катя поднялась.
— Спасибо вам за все то, что я от вас услышала, — произнесла она. — От смятения чувств не знаю, что и сказать. Последую вашему совету и промолчу, Николай. Желаю вам счастья.
После этого Катя развернулась и пошла к своему лагерю. Я какое-то время смотрел ей вслед, затем тоже отправился восвояси. В мыслях царил полнейший разброд.
Едва я вышел на тропу, ведущую к лагерю, как меня окликнул по имени мужской голос:
— Николай!
Я обернулся. Из-за деревьев вышел Тимофей. Он либо ждал меня, либо шел следом. Я подождал, пока он приблизится. В руке его дымилась папироса.
— Курите? — предложил он ее мне.
Я отрицательно помотал головой.
— Зря, Николай. — Он затянулся, и только сейчас я обратил внимание на не совсем обычный запах дыма.
— Это не совсем табак, верно? — поинтересовался я.
— А чему тут удивляться, — ответил он. — Я ведь — ботаник. Травы — моя специализация. Я изучаю их всеми доступными способами. Кроме того, это помогает мне в особо трудные минуты, — он снова сделал затяжку. — Как там Екатерина поживает?
— Вы хотели предложить мне покурить или что-то еще, например рассказать про соцветия клевера? — поинтересовался я.
— Зря вы к ней ходите, сударь, — он бросил окурок на землю и с силой растоптал его каблуком сапога. — Лес надо беречь, знаете ли.
— Мне бы не хотелось обсуждать это с кем бы то ни было! — резко парировал я.
— Вы просто поймите: женщины — такой народ, что понять их нет совершенно никакой возможности. Вам она говорит одно, мне — совершенно противоположное. Поверьте, я знаю Катерину не один год.
— Дольше, чем Любочку? — поинтересовался я.
Он осекся.
— Не затрудняйте себя, — продолжал я. — Мне жаль, если вы тоже питаете к ней какие-то чувства, но я никого не любил так, как Катю. Она мне дороже жизни, и не смейте, слышите — не смейте говорить о ней в таком тоне, Тимофей. — Я развернулся и пошел прочь.
— Я ведь тоже в свое время верил ее обещаниям! — услышал я издали его голос, но оборачиваться не стал.
На следующий день я и все остальные члены экспедиции занимались подготовкой к предстоящему пути. За несколько часов сборов привычный лагерь совершенно видоизменился. На своих местах остались только палатки. Еще привычно выглядел котел с варящимся обедом, а также несколько чайников, стоявших прямо на остывающих углях еще одного костра. Приборы уложили в деревянные ящики с соломой. Собранные заплечные мешки выстроились возле палаток. Почти к каждому из них был приторочен какой-нибудь геологический инструмент. Ощущение пустоты усиливалось отсутствием привычно сушившейся одежды, развешанной на растянутых меж деревьях веревках. Раньше она как бы отделяла лагерь от остальной местности, и вот границы исчезли.
Мы с Радкевичем отбирали наиболее ценные образцы минералов, которые надлежало взять с собой. Как ни жаль ему было, но забрать все, что нашли за время пребывания, не получалось физически.
— Правильнее будет распределить камни между всей поклажей, чем выделять для этого отдельных людей, — поделился своей идеей Радкевич.
— Я все это насобирал — мне и тащить на своем горбу, — озвучил я собственное мнение по этому поводу.
— Зачем же? Дело у нас общее, и ношу надобно разделить по справедливости.
— Путь недалекий, а там на лошадей пересядем, — привел я доводы. — Дольше будем по мешкам рассовывать.
На самом деле наилучший способ транспортировки минералов меня волновал меньше всего. Не проходило и минуты, чтобы я не бросал взгляд на восточную сторону лагеря, откуда вела тропинка к соседям. Надеялся ли я? Да. Или очень хотел надеяться?
«Что она сейчас делает? Готовится к отъезду или раздумывает? Или уже сидит в повозке, которая увозит ее прочь из этих чудных мест? Может, она даже не думает обо мне? А о ком?» Мне вспомнился наш последний разговор с Тимофеем, отчего стало еще тревожнее…
— Николай, а где лавовый опал? — прервал мои невеселые мысли Радкевич. — Что-то я его не вижу. Ты его уже упаковал, что ли?
Я машинально кивнул, но тут же признался, как только до меня дошла суть вопроса:
— У меня его нет.
— А где же он? — Радкевич сразу перестал перекладывать образцы.
— У одного хорошего человека, — я снова глянул на восток. — Камню уготована лучшая судьба. Не придется ему до скончания веков пролежать заколоченным в архивном ящике.
— Быть может, он мог находиться под стеклом, украшать какой-нибудь стенд нашей академии, — обиженно произнес Радкевич.
— Да вы что? Его бы оттуда вмиг умыкнули.
— Так нельзя, Николай, — продолжал негодовать Радкевич. — Распорядились, словно ваше имущество. При всем уважении, весьма нехороший поступок.
— Зря этот камень достали, — неожиданно раздался голос Азамата, услышавшего наш разговор.
— Зря отдали, — поправил его Радкевич.
— Вытащили из земли зря, — настаивал Азамат. — Подземных духов разозлили.
— А, что с вами говорить! — Радкевич махнул рукой.
Оставшиеся минералы он отбирал, сохраняя гробовое молчание. Я же совершенно не чувствовал угрызений совести и волновался лишь об одном. Казалось, что до наступления сумерек прошла целая вечность.
Я в одиночестве сидел у костра, когда подошел Азамат и молча сел рядом.
— Она не придет, — произнес он через некоторое время.
— Благодарю тебя, Азамат, это как раз те необходимые слова, что я хотел услышать.
— Я хотел сказать, что сегодня не придет — уже темно. — Его глаза впервые видели такого Алфимова, и Азамата это озадачивало.
— Ты знаешь, как я поступлю, — вымолвил я.
Но он не был уверен, что знает:
— Как?
— Я обещал дождаться.
— Молодец. — Непонятно было — прозвучала в голосе Азамата ирония или нет. — Радкевич знает?
— Узнает. Ты не веришь, что она придет? Ответь честно, — я повернулся к нему, освещаемому отблесками костра.
Азамат отрицательно покачал головой:
— Не знаю. И ты не знаешь. Почему я должен? Мне это все непонятно, у нас по-другому.
— Хорошо вам, — я тяжело вздохнул.
— Я пошел, надо и тебе отдохнуть, — сказал он через некоторое время, вставая.
— Позже, сейчас не засну все равно.
Азамат ушел, а я просидел до самой полуночи, смотрел на догорающий костер, пока угли совершенно не слились с темнотой. А потом отправился спать, утешая себя мыслью, что в запасе еще есть завтрашний день. Завтра я либо дождусь ее, либо сам отправлюсь за ней. На душе было скверно, как никогда.
На следующее утро почти все было готово к отходу. Оставался нерешенным один вопрос: мы не израсходовали почти целый ящик взрывчатки. Сюда мы доставили ее на лошадях, а обратно пришлось бы тащить ее своим ходом. Желающих совершить сей подвиг, естественно, не нашлось. А поскольку бросать такой опасный груз было нельзя, решили, что кто-нибудь задержится здесь ненадолго и взорвет все это хозяйство.
Я тут же вызвался, пообещав, что мы с Азаматом провернем это дело. Кому же, как не нам, этим еще заниматься? Азамат, видя мое взвинченное состояние, возразить не решился.
— Ну ладно, ты тут пока передохни, а я слетаю до соседнего лагеря, — произнес я, когда последний участник экспедиции скрылся из виду.
Азамат неопределенно кивнул, но снова ничего не сказал.
Я почти бегом ринулся по знакомой уже тропе, отгоняя лезущие в голову невеселые мысли. Вокруг все было настолько знакомое, так напоминало о Кате, что сердце защемило. Особенно сильно оно забилось в груди, как только в поле зрения оказался валун, на котором девушка не так давно сидела. Я остановился возле него, опустился на колени и провел по гладкой каменной поверхности рукой. Валун показался мне теплым.
«Но что же я ей скажу? Обещал дожидаться, а пришел сам. Как бы снова не сбить ее с толку. Быть может, Катя как раз делает свой выбор, а я все испорчу…» Я замер в нерешительности. «Но с другой стороны, если она не придет и готовится отбыть, у меня будет еще один шанс убедить ее. Уж теперь-то я это сделаю, докажу, что без меня ей не быть счастливой!»
Обнадежив себя таким образом, я быстрым шагом продолжил путь. Как только Катин лагерь оказался в поле зрения, я понял, что он пуст.
Ничего не напоминало о недавнем пребывании в этом месте целой группы людей, за исключением следов от былых костров и громоздкого походного стола, грубо вытесанного из подручной древесины. Чем-то лагерь напоминал наш в его текущем состоянии, только не было даже палаток и не бродили люди по территории. Словно каждая ничтожная травинка кричала мне: «Она ушла, ушла!»
Это зрелище заставило мое сердце сжаться. Я сбавил шаг, ноги стали ватными, к горлу подступил комок.
«Она вернется», — внушал я себе и решил, что буду ждать, пока не увижу мою единственную.
Какая-то птичка клевала крошки на деревянном столе. Она лениво подняла голову, посмотрела на меня и так же неохотно продолжила клевать. Я приближался, когда меня ослепил сверкнувший на столе предмет. Это был опал! Я устремился бегом, птица проворно вспорхнула.
Опал придавливал собою листок бумаги. Я понял, что не хочу читать то, что там написано. Но мне пришлось увидеть это, ибо я не смог отвести взгляд. На бумаге было единственное слово: «Прости».
Мои ноги подкосились и я осел на землю. Вокруг все словно потемнело, как при солнечном затмении, а уши заложило. Я какое-то время просидел без движения, а когда снова смог соображать, обхватил голову руками и в отчаянии зарыдал.
«Почему? Почему? — спрашивал я себя и не находил ответа. — За что судьба так жестока со мной? Наконец-то я встретил мечту всей своей жизни, и что? Зачем я вообще приехал в это проклятое место?»
Сколько я просидел так? Неизвестно. Постепенно успокоившись, я встал, взял со стола опал, машинально сунул его в карман и побрел назад. Жизнь потеряла для меня смысл. Свое счастье я оставил позади. «Катя! Катя!..»
По тому, как Азамат взглянул на меня, я понял, что выгляжу неважно. Я подошел к своему заплечному мешку и, не говоря ни слова, отвязал кирку. После этого решительно устремился обратно.
— Эй! Ты что задумал? — крикнул мне вслед Азамат.
Я не соизволил ответить, почти бежал по тропинке, слыша сзади его неотстающие шаги. Оказавшись у ненавистного валуна, служащего когда-то сиденьем Кате, я занес кирку над головой и со всей силы, на какую только был способен, ударил по камню. Из-под кирки брызнули искры, удар больно отозвался в руках, на каменной поверхности осталась выщерблина. Я обрушивал кирку еще и еще раз, боясь, что деревянный черенок ее не выдержит первым. Мы с камнем, по крайней мере, сдаваться не собирались.
Успокоился я только тогда, когда камень раскололся пополам и в трещину посыпалась каменная крошка. Обессиленный, я выронил инструмент и в изнеможении опустился рядом. Я весь взмок и тяжело дышал. Азамат стоял поодаль.
— Еще один образец в коллекцию Радкевича! — крикнул я ему, утирая пот со лба.
Ни слова ни говоря, Азамат двинулся обратно в лагерь. Подняв кирку, я поплелся следом.
Вернувшись, я присел на ящик со взрывчаткой, уставившись в землю под ногами. Тишину нарушал лишь хруст гравия под башмаками Азамата, который слонялся неподалеку, бросая на меня короткие взгляды. Ему не терпелось высказаться, но он тактично продолжал безмолвствовать.
— Она не придет, — наконец выдавил я из себя.
— Это ее выбор, Николай, — Азамат, как мог, пытался меня утешить. — Странный вы народ: все у вас как-то неожиданно и непонятно. Разве можно так обходиться с собственной судьбой?
— А как с ней надо обходиться? — отвлеченно поинтересовался я.
— У нас все по-другому, — продолжал Азамат. — Традиции формировались веками. Действуй согласно им — и твоя жизнь будет застрахована от всяких непредвиденных огорчений.