Она внимательно смотрела на меня. Я чувствовал себя болваном и старался не встретиться с ней взглядом.
— Я не обязана ничего объяснять кому бы то ни было, — сказала она.
— Конечно же, простите… — начал оправдываться я, сгорая от стыда, но она прервала меня:
— Не перебивайте, Николай. Для вас я сделаю исключение. С Тимофеем мы коллеги и, возможно, даже друзья. Кстати, у него и невеста есть, Любочка. — Девушка оживилась. — Такое прелестное создание! Такая подвижная.
— Она тоже здесь?
— Нет, ну что вы? — Катя рассмеялась. — К науке Любочка никакого отношения не имеет, хотя и приходится племянницей одному нашему приват-доценту.
Она замолчала. Я понимал, что должен о чем-то говорить, но все слова словно выветрились из моей головы. Когда я уже готов был провалиться сквозь землю, раздался спасительный голос девушки:
— Вы, Николай, наверное, оттого молчите, что не смеете спросить меня еще кое о чем? Ожидает ли меня кавалер или даже жених, угадала?
— Я, право, не смел… — Язык не слушался меня.
— Есть один молодой человек, — продолжала она. — Мы иногда с ним гуляем, беседуем. Он знает моего папеньку, часто у нас гостит.
— Хороший человек?
— Не знаю, — улыбнулась девушка, заметив перемену в моем лице. — Одет всегда модно, вежлив. Но с ним не очень интересно. Хотя временами весьма забавен. Наверное, все-таки моим кавалером его назвать нельзя.
А вообще, если честно, я все время представляла, что буду женой офицера. Смешно, да?
Я пожал плечами. Высказавшись, Катя подняла с земли ветку и начала ворошить ею угли в костре.
— Еще раз прошу прощения за то, что вторгся со своими расспросами в чужую жизнь, — все же решился заговорить я через некоторое время. — И раз уж мы начали этот разговору то и я хотел бы кое о чем сказать вам. Не знаю, правда, с чего начать, — у меня вырвался нервный смешок…
— Вы, наверное, голодны? — неожиданно спросила Катя. — Вернувшись, вы даже не притронулись к еде. Ужин конечно же совсем остыл.
— Мне сейчас не до еды, поверьте, — ответил я, тщетно стараясь направить ход своих мыслей в нужное русло.
— Хотите чаю? — в свою очередь предложила она. — У меня есть замечательный сбор по собственному рецепту. И раз уж вы взялись выполнять мои желания, то вот вам второе: раздобудьте пару кружек и кипяток.
— Будет исполнено, — я соединил ладони рук на уровне груди и поклонился.
Катя улыбнулась, а я сорвался с места и отправился к походной кухне. Через несколько минут я уже снова был возле костра с парой оловянных кружек и чайником кипятка.
Катя поделила содержимое какого-то кулечка между обеими кружками. После этого я залил в них кипяток.
— Приятный аромат, — произнес я. — Что это, если не секрет?
— Здесь есть чабрец, лимонник, зверобой, — перечислила она. — Я ведь принесла этот чай, чтобы угостить вас, Николай.
— Это правда? — Мое сердце снова заколотилось.
— Сама себе удивляюсь, — рассмеялась она. — Правда, правда… Да вы уже можете пить, а то остынет.
Я тут же отхлебнул и едва не обжегся.
— Ну как? — спросила она.
— Даже если бы мне не понравилось, я бы сказал, что сказочно вкусно. Приятнее напитка мне отведывать еще не случалось.
— Да вы — прирожденный льстец! — смутилась она. — Допивайте и пойдем. Уже, наверное, около полуночи.
— Вы бы могли переночевать у нас. — Я старался тянуть чай как можно медленнее. — Я предоставлю в ваше распоряжение свою палатку, а сам потесню Азамата.
— Ну уж нет, — запротестовала она. — Мои коллеги станут беспокоиться.
Все-таки чай я допил слишком быстро.
— Вы еще долго намерены здесь оставаться? — Катя шла впереди меня по едва заметной тропинке, освещаемой светом луны.
— Еще три или четыре дня. — Я любовался ее легкой походкой. Подол платья, шурша по траве, спугивал кузнечиков.
Вокруг же была истинная благодать: дул легкий свежий ветерок, где-то далеко шумела Ак-Суу, стрекотали кузнечики, небо было усеяно звездами, луна светила во всей своей красе. Меня переполняли чувства, и я произнес:
— Я люблю вас!
Она остановилась, но не обернулась. Я подошел поближе и замер, затаив дыхание.
— Неужели вы серьезно — ведь мы видимся всего второй раз! — Она рассматривала звезды на небе.
Катя присела на валун в двух шагах от тропинки, я сел рядом, на землю.
— Со мной никогда не было ничего подобного. Не могу понять, что происходит. Знаю лишь, что видеть вас — высшее блаженство, и мне ничего более не нужно.
— Наверное, вы легко влюбляетесь, Николай? — Она смотрела на меня своими бездонными глазами.
— Клянусь, вы первая, кому я говорю что-либо подобное.
— Как вы можете делать признания, если совсем не знаете меня? — спросила Катя и откинула рукой ниспадающие на лоб волосы.
— Когда я увидел вас вчера, я поверил в любовь с первого взгляда. Если мои слова не нашли отклика в вашем сердце, скажите мне прямо. Мне будет горько это услышать, но я буду вынужден смириться и не стану больше напоминать вам о моих чувствах…
— Удивляюсь я вам, мужчинам, — сразу отреагировала она. — Мгновения хватило, чтобы влюбиться, тут же готовы все разом забыть. То, на что когда-то годы уходили, сейчас за пару дней происходит. А завоевывать, усилия прилагать, добиваться — уже неохота? Нет, ну и не надо — других барышень целый воз, которым замуж выскочить приспичило.
— Зачем же вы так? — Поток ее слов вызвал во мне недоумение. — Вы же меня совершенно не знаете!
— Не знаю, Николай, — она энергично замотала головой. — Приходится судить по остальным.
— И что же остальные? — начинал обижаться я.
— Тот франтоватый молодой человек, папенькин знакомый, тоже мне в любви время от времени клянется. Как заскучает, говорить не о чем станет, так и клянется, — продолжала Екатерина. — Но в глазах его никакой любви нет. Зачем же говорить? Может, папенька решил, что я засиделась, выдать меня замуж намеревается. Я, право, не знаю.
Она развела руками, а я встал и приблизился к самому ее лицу.
— Чего вы? — Катя часто заморгала от неожиданности.
— А в моих глазах что-нибудь видите? — От такой ее близости у меня едва не закружилась голова. Больше всего на свете хотелось взять девушку за хрупкие плечи и прижать к себе.
— Отойдите, прошу вас, — попросила Катя.
Я снова уселся подле.
— Вы слишком многого от меня требуете, — продолжала она. — Я ведь все-таки женщина и не могу вот так запросто распахнуть свою душу. Мое воспитание не дозволяет.
— Я все понимаю, Катя, — заверил я ее.
— Вы вправду верите в любовь с первого взгляда?
— До вчерашнего дня не подозревал о ее существовании, — честно ответил я. — Покуда не увидел вас с этими одуванчиками.
— Но сейчас их на мне нет, — кокетничала она.
— Это ровным счетом не имеет для меня никакого значения. — К шуткам я оказался временно невосприимчив. — Главное для меня — это вы, Катя.
— А я тоже не верю в любовь с первого взгляда, — призналась она. — Да и есть ли любовь вообще?
— Но как же? — изумился я.
— В романах пишут так красиво, но там все придумано. Ах, не обижайтесь, право!
— Не имею ни малейшего повода, — заверил я ее, хотя на самом деле терзался душевными муками.
— Я же вижу, — догадалась она. — Мне не хотелось вас обидеть, я просто не знала, как мне объясниться. Вы сейчас изменили отношение ко мне, признайтесь?
— Мне такое не представляется возможным, — ответил я. — Но, как это для меня ни тяжко, готов покинуть вас сию же минуту, будь ваша воля. До места могу следовать в должном отдалении, дабы не утомлять вас.
— Теперь я точно вижу, что вы обиделись. Вот и я буду с этого момента считать себя виноватой.
На какое-то время воцарилось молчание. Нарушила его вскоре Екатерина:
— Вынуждена признаться, что в глазах ваших что-то было, но разговор наш умоляю отложить.
— Как вам будет угодно, — я поднялся, но приблизиться не осмелился.
— Не стоит мне этого говорить, — продолжала она, — но к разговору этому я бы желала при случае вернуться, понимаете?
— Это правда? — Мое сердце подпрыгнуло.
— А теперь не смейте более ни о чем меня допытывать, слышите? Пойдемте, вам ведь потом еще возвращаться.
Мы снова двинулись по тропе. Внутри меня бушевала настоящая стихия. Я многократно прокручивал в голове ее слова. То мне казалось, что все безнадежно, то вдруг надежда начинала теплиться. Как я жалел в тот момент, что не умею читать чужие мысли! Представлялось, как я выведал, что неравнодушен ей, узнал о ее любимых стихах, занятиях, интересах…
— О чем, интересно, вы там думаете? — неожиданно спросила она, не оборачиваясь.
— О вас, — смутился я, застигнутый врасплох.
— Что-нибудь нехорошее? Ругаете меня последними словами?
— Как же можно? — улыбнулся я и решил признаться. — Размышлял о чтении мыслей.
— Глупости, — без раздумий выразила свое мнение Катя.
— Отчего же?
— Неинтересно бы стало сразу, — объяснила она. — Все обо всех понятно.
— Сколько напрасных терзаний можно было бы избежать. — Подумав, что этот аргумент обнажает мои собственные переживания, я поспешил добавить: — Ложь стала бы невозможна.
— Люди боялись бы думать, — возразила Катя. — Ходили бы по улицам с пустыми головами.
Это меня рассмешило, и я подумал, какую все-таки прекрасную женщину полюбил. Попросить бы ее остановиться, подойти и поцеловать. Я порадовался, что мыслей моих она прочитать не сможет.
У входа в лагерь нас ждал Тимофей. Огонек его папиросы я заметил еще издали.
— Вы еще не спите? — спросила его Катя.
— Бессонница мучает не одного меня, — съязвил он.
— А сейчас возвращайтесь, — Катя развернулась и подошла ко мне. — Я теперь буду переживать.
— А вот это напрасно. Я могу проделать весь путь даже с закрытыми глазами. — Смотря на нее, я ощущал боковым зрением сверлящий взгляд Тимофея. — Мы увидимся завтра? Вы придете?
— Даже не знаю… Как получится, — она бросила короткий взгляд на Тимофея.
— Тогда я завтра вечером приду к вам сам. Вы не возражаете? — Я почувствовал почти непреодолимую тягу заключить Катю в объятия и не отпускать никогда.
— Не возражаю, — рассмеялась она. — А теперь ступайте.
Я откланялся и двинулся в обратный путь.
Убедившись, что удалился достаточно далеко и меня никто не слышит, я набрал в легкие побольше воздуха и что есть сил крикнул:
— Катя!
Ее имя эхом прокатилось по близлежащим окрестностям. После этого я буквально полетел, окрыленный неведомым доселе чувством.
В ту ночь я долго не мог уснуть. Имей я хоть какую-то наклонность к сочинительству, я бы немедля посвятил Кате стихи. Нет, даже поэму. Такого вдохновения я не ощущал никогда.
Заснув, я увидел сон, в котором мы бежали с ней, держась за руки, по залитому солнцем лугу, усеянному эдельвейсами. Я испытывал такое блаженство, что чуть не плакал от восторга. Внезапно я ощутил, что Катина рука вдруг стала очень холодной. Я посмотрел на нее и ужаснулся — это была рука скелета. Кроме моей ладони она еще сжимала и белоснежный цветок. Я попытался отдернуть свою руку, но не мог…
Вздрогнув, я проснулся, тяжело дыша. Рука все еще не подчинялась мне. Я нащупал ладонь второй рукой и понял, что отлежал ее, неудачно передавив во время сна. Я начал растирать бесчувственную плоть, пока ощущения, а с ними и неприятные «мурашки» не вернулись. После этого я вскоре опять заснул, но уже без сновидений.
На следующий день мы с Азаматом совершили небольшой рейд за образцами мраморного оникса. На обратном пути мы традиционно искупались в заводи, обнаруженной в первый же день пребывания. Мы посещали это место почти ежедневно. Течение здесь было слабое, а горячие источники делали воду достаточно теплой. Ничто не могло лучше освежить после утомительных переходов по горам.
Когда мы вернулись в лагерь, было около пяти часов вечера. Я переоделся и сразу отправился к соседям-ботаникам. В дневное время дорога показалась мне значительно короче.
В их лагере царило оживление. Катю я заметил у одной из палаток. Она укладывала в ящик какие-то склянки. Я окликнул ее. Она помахала рукой в ответ и подошла. Мы поздоровались.
— Пойдемте погуляем немного, — предложил я.
— Пойдемте, — ответила Катя, и мы неспешно побрели через поляну в направлении ивовых зарослей, растущих вдоль берегов Ак-Суу.
— Что это у вас за суматоха сегодня? — кивнул я в направлении лагеря.
— Поспешные сборы, — вздохнула она. — Завтра мы покидаем эти края. А я успела привыкнуть. Здесь хорошо: воздух такой чистый, покой.
— Как, уже завтра? — Сердце мое заныло.
— Увы, — ответила она. — А вы?
— Днем позже.
— Всего лишь день разницы, — невесело усмехнулась она.
Мы вышли к самой реке. От нее исходила приятная прохлада. Течение шумно обволакивало гладко отшлифованные валуны. Деревья подступили почти к самой воде, и у ее кромки торчали их вымытые бурным потоком корни. Мы присели на траву в тени одного из деревьев.
— Вы еще будете где-то останавливаться? — осведомился я.
— Нет, наша экспедиция закончена, едем домой, — она замолчала на какое-то время. — Выходит, разговор наш откладывается на неопределенное время? Как думаете, Николай, суждено нам еще встретиться?
Вместо ответа я взял в руку ее ладонь, но она сразу отдернула:
— Умоляю, без глупостей!
Тогда я встал и подошел к воде. Вспомнилось предупреждение Азамата. А что, прыгну, и у первого же камня все будет кончено! Я какое-то время внимательно наблюдал за водой, врезающейся в твердую поверхность. После этого присел и опустил в воду руку. Только усилием воли я заставил себя тут же не выдернуть ее из ледяного ломящего холода.
— Зачем вы? — забеспокоилась Катя. — Перестаньте, прошу вас! Ну зачем?
— Пообещайте, что выслушаете меня! — выкрикнул я. — Это важно!
— Ведете себя, словно глупый мальчишка! — рассердилась она. — Хорошо, обещаю выслушать вас, но уйдите же оттуда!
— Останьтесь! — взмолился я, приближаясь к ней и растирая закоченевшую руку. — Вам же нравится здесь!
— Но я не собиралась провести здесь всю оставшуюся жизнь, — парировала Катя.
— Останьтесь еще на день, — уточнил я. — Это ничего не решит. Какая разница: вернетесь вы со своей экспедицией или с нашей?
— Разница большая, — ответила она. — Как я это, по-вашему, объясню? Что подумают мои родители?
— Скажете, что не успели собрать какой-нибудь гербарий, — предложил я вариант объяснения. — И воспользовавшись представившимся случаем, примкнули к нашей экспедиции. Что в этом такого?
— Желаете, чтобы я лгала?
— Нет, — я опустил глаза.
— Видите, этот ваш план совершенно невыполним, — она внимательно наблюдала за моей реакцией.
Я вернулся к воде.
— Снова будете морозить руку? — раздался за спиной ее голос, едва не заглушаемый шумом воды.
— На этот раз погружусь целиком! — выкрикнул я не оборачиваясь. — Оставлю лишь голову, дабы услышать ваше согласие!
— А если не услышите?