Поутру, заглянув в лазарет, я наткнулся там на унтер-офицера Терехина.
— Яков Михайлович! — радушно поприветствовал он меня. — Решил вот заглянуть, а то все времени не хватало. Мельком вас вижу, такой занятый вы постоянно. Подумал, что с утреца правильнее будет.
— Как ваше самочувствие, Пантелей? — поинтересовался я.
— Не жалуюсь и хочу лишний раз поблагодарить, — Терехин снял фуражку. — Спасли вы меня от смерти мучительной.
— Не меня, не меня, Пантелей, — улыбнулся я.
— Да, да, — закивал унтер-офицер. — А ведь я его, признаться, чуть было того, не придушил. А вышло вон как. Но и вам я по гроб жизни. Не позволь вы тогда сумасшедшему этому пойло мне в глотку влить — лежал бы я сейчас на кладбище, червя потчевал.
— Значит, сумасшедшим его считаешь? — поинтересовался я.
— Мне то неведомо, — пожал плечами Терехин. — Главное — гибнуть народ честной перестал.
— И не только честной, — усмехнулся я. — Арестантов Можицкий тоже спасает.
— Знаю, — кивнул Терехин. — Слыхал — даже особого одного навещали. Как же его…
— Логрезе, — подсказал я.
— Точно. Как он, кстати?
Я хотел было не задумываясь ответить, что все в порядке, как вдруг вспомнил вчерашнее предупреждение Алфимова. «Пантелей Терехин! Зачем же ты спрашиваешь?» Кровь прилила к моему лицу, я на время потерял дар речи.
— Что с вами, Яков Михайлович? — обеспокоился унтер-офицер.
— Хорошо, что ты напомнил мне, Пантелей, — вымолвил я, вспоминая указания Николая. — Господину Логрезе Можицкий отчего-то помочь не смог. Даже не знаю — в чем дело. Ему хуже и хуже с каждым часом. Побегу, навещу его…
— А что же он не в лазарете? — не отставал от меня Терехин.
— Особым не положено, ты же знаешь.
— И то верно, — согласился Терехин. — Я бы на вашем месте Можицкого еще раз к нему привел — может, напутал чего, в голове-то у него ветер гуляет.
— Так и сделаю, Пантелей, а сейчас извини… — я ускорил шаг.
— Удачи, Яков Михайлович! — отставая, Пантелей помахал мне в след фуражкой.
Алфимова, к счастью, удалось отыскать быстро. Тот снова был бодр и деятелен.
— Терехин Пантелей! — выпалил я, едва подбежав к Николаю.
— Я так и думал! — потер он ладони.
— Неужели он? — изумился я.
— Да, — кивнул Алфимов. — Каким бы диким это ни показалось.
— Но зачем?
— Позже, Яков Михалыч, вопросы позже, — он увлек меня к лестнице на второй этаж. — Он о чем-нибудь просил тебя? Давал советы?
— Советовал привести Можицкого к Логрезе еще раз.
— Все сходится! — ликовал Алфимов.
Пришли мы к камере Можицкого.
— Что же вы, господин чудотворец, вашему последнему подопечному не помогли? — заявил арестанту Николай.
Можицкий непонимающе захлопал глазами.
— Господин Логрезе лежит в своей камере, — продолжал Алфимов. — Дрожит, вскрикивает, подушку зубами рвет.
Мне отчетливо увиделось, как глаза Можицкого на миг вспыхнули. Не утаилось это и от взора Николая. Узник подсел к столу, набросал несколько строк и протянул нам:
«Демону Окаменения удалось обмануть Демона Пепла. Но сейчас все стало ясно, и мы должны вылечить Логрезе. Мало времени!»
Прочитав, я ждал реакции Николая, ибо не был посвящен в задуманные им планы.
— Отправляемся к нему немедля, — решил Алфимов.
В предыдущий раз Можицкий лишь дошел до дверей господина Логрезе. Снадобье подмешали ему в еду. Сейчас же Алфимов дал указание своим людям пропустить нас в камеру всех троих.
Логрезе предстал перед нами целым и невредимым. Сей факт поверг Можицкого в смятение.
— Удивлены, господин целитель? — ухмыльнулся Алфимов. — Узнаете этого человека? — обратился он к Логрезе.
— Безусловно, — ответил тот с небольшим акцентом. — Этот господин — мой заклятый враг. Его единственная цель — убить меня.
Можицкий бросился на Логрезе, но охранники Алфимова были готовы к подобному исходу. Можицкого тут же скрутили.
— Увести и никого к нему не пускать, — распорядился Николай. — Это его настоящая фамилия?
— Да, — подтвердил Логрезе. — Он поляк.
— Единственное, что для меня осталось загадкой — причина подобной ненависти, — произнес Алфимов. — Не проясните вкратце?
— Мы с ним — члены Ордена Преданности, — ответил Логрезе. — Организация эта разбросана по всему миру. Вступая в нее, даешь клятву. После этого Орден в любой момент времени может отдать приказ, который ты должен выполнить, невзирая ни на что. Чаще всего это связано с помощью попавшим в беду другим членам Ордена. Почти никогда не примешивалась политика. Пока я был молод, готов был ради Ордена на все. Но с годами, обзаведясь семьей, друзьями, думаешь уже совершенно иными категориями. Как вы поняли, я отказался выполнить приказ.
— И за это ждет неминуемая смерть? — угадал я.
— Да, — подтвердил Логрезе. — Мне удалось спрятать свою семью, расставшись с любимыми людьми навсегда. Можицкий — один из фанатиков. Он шел за мной по следу всегда и однажды едва не настиг. О вашей крепости я был наслышан и думал, что лучшего убежища не сыскать. Но, как видите, они едва не добрались до меня и здесь.
— Они были весьма близки к своей цели, должен признать, — произнес Алфимов. — У Можицкого, кстати, был сообщник. Его в данный момент уже должны арестовать.
— Наверное, такой же член Ордена, которому отдали приказ убить меня, — предположил Логрезе. — Этих вы схватили, но где вероятность, что нет кого-то еще или что Орден не пошлет новых? Так и буду сидеть здесь до скончания своей жизни и ждать…
— Неужели балагану наступил конец? — не верилось Юрковскому. Начальник пребывал в отличном расположении духа. — Алфимов, вы будете представлены к награде, но сначала объясните нам, наконец, что творилось в этих стенах последнее время?
— Сразу успокою, Николай Кондратьевич, — никаких чудес, — улыбнулся Николай.
— Слава богу! — возвел руки к небу Юрковский.
— А происходило у нас хитроумное покушение на убийство узника с особыми условиями содержания, — продолжал Алфимов. — Для исполнения плана уничтожались невинные посторонние люди. Исполнители: арестант Можицкий и унтер-офицер Терехин…
— Кто? — изумился Юрковский. — Наш умница Терехин?
— Увы, Николай Кондратьевич, — развел руками Алфимов. — Но давайте обо всем по порядку. Подозревать Можицкого я начал еще до смертельных случаев, как только Яков Михалыч поделился со мной, что распознал в арестанте симулянта психического расстройства.
— Что, и вас к награде представлять? — обратился ко мне Юрковский.
— Безусловно, — заверил его Алфимов. — Без помощи нашего доктора ничего бы у меня не выгорело.
— Полно вам, — заскромничал я.
— Когда начала прослеживаться связь между так называемыми пророчествами Можицкого и реальными происшествиями, я, как вы знаете, установил за ним тщательное наблюдение, — продолжал Николай. — Интересовал способ, посредством которого узнику удается общаться со своим сообщником. С едой ничего не передавалось — это вскоре установили. Но, оказывается, Можицкий продолжал заказывать книги в библиотеке. Представляете?
— В его тогдашнем состоянии это должно было настораживать, — заметил я.
— Меня и насторожило, — улыбнулся Алфимов. — Можно, конечно, было запретить ему чтение до поры до времени, но я боялся, что эта единственная ниточка, связывающая Можицкого с сообщником, оборвется. Поэтому книги доставлялись арестанту исправно, а он с удивительной быстротой их умудрялся прочитывать. Щегольков заверил меня, что любая сданная или выдаваемая книга им самолично проверяется, дабы предотвратить переписку между заключенными. Попросив книгам Можицкого уделять удвоенное внимание, я тем временем засел за библиотечные карточки.
— Поясните, — попросил Юрковский.
— Узник связывался с сообщником посредством книг, — пояснил Алфимов. — В этом не было сомнений. Следовательно, второй участник должен был «читать» те же самые книги, что и Можицкий. Мне оставалось сопоставить это по карточкам выдаваемых книг.
— Разумно, — одобрительно закивал начальник.
— Но не так просто, — добавил Алфимов. — Сведений было слишком много, я запутался, никак не мог избрать верного метода, а когда нашел, уже было поздно — спасти никого не удалось. Но зато у меня был человек, бравший те же самые книги, в том же порядке, что и Можицкий. Пантелей Терехин.
— Мерзавец! — не сдержался Юрковский.
— Удивлен я был не меньше вашего, — признался Николай. — Безупречный офицер, тем более сам недавно пострадавший от злоумышленника и едва выживший. Поэтому я не спешил с выводами. Но конечно же организовал контроль всей деятельности Терехина. В библиотеку он, к сожалению, ходить перестал. Следующее, чем я пристально заинтересовался, это почта Можицкого.
— Кстати, вот и еще один способ, — заметил начальник.
— Слишком приметный, — возразил Алфимов. — Поэтому задействовали его косвенно. Начнем с того, что письма Можицкому приходили только от матери, и на них он никогда не отвечал. А вскоре после прочтения разрывал и, как полагается, сдавал с грязной посудой. Письма рвут многие узники, по разным личным причинам. Но клочки Можицкого я подобрал, — Николай достал портсигар, откинул крышку и выложил из него на стол Юрковского несколько мелких обрывков.
— А зачем? — не понял начальник. — Письма же все читаются.
— А вы взгляните, — указал на стол Алфимов. — Ничего не замечаете?
Николай Кондратьевич нацепил на нос пенсне и пригляделся.
— Что здесь не так? Не томите!
— Как будто дырочки аккуратные в некоторых местах, — предположил я.
— Вот! — обрадовался Алфимов. — Словно их протыкали сухим пером, не макая в чернила.
— И что они означают? — не унимался с расспросами Юрковский.
— Не торопите же! — взмолился Николай. — Пока целитель изображал спасение людей от своих демонов, все затихло: ни книг, ни писем от матушки. Но стоило вам, Яков Михайлович, сопровождать Можицкого к очередной жертве, я проникал в его камеру и тщательно обыскивал. В первый же раз нашел три забавных мизерных кулечка, умещающихся в одной руке: белый, черный и красный. Белый от раза к разу худел. Похоже, его содержимое и являлось тем самым противоядием, излечивающим предварительно отравленных людей. Вскоре белый кулек опустел вконец, а Можицкий все ходил, лечил. Но это уже была совершенная фикция. Люди отравлены не были. Я убедился в этом, когда перестал подмешивать его снадобье в пищу узникам. Не заболел из них никто.
— А остальные кулечки? — не терпелось узнать начальнику тюрьмы.
— Они меня беспокоили гораздо сильнее, — ответил Алфимов. — Внутри я обнаружил какую-то перемолотую траву. Ее я высыпал и забрал с собой, а взамен наполнил кулечки травяным сбором Якова Михайловича. Помните, я просил у вас что-нибудь для успокоения нервов?
Я рассмеялся.
— И вдруг настал момент, когда после долгого перерыва Терехин взял в библиотеке книгу. Подержал немного у себя, а потом вернул. Книжку я эту сразу изъял и принялся изучать страницу за страницей. Но нс нашел ничего, даже никаких пометок.
— А не мог он, например, вклеить страницу со своим текстом? — предположил я.
— Технически слишком сложно, — ответил Алфимов. — Но версию эту предусмотрел и к неудовольствию Щеголькова заставил того бегло проверить содержание. Естественно, что безрезультатно. Пантелей тут же отправляет письмо в город некоей госпоже Валенской. Письмо незамедлительно доставляют мне…
— Надо же! — поразился Юрковский.
— Внутри конверта несколько листков, — продолжал Николай. — На первом написано название той самой книги, числа через запятую…
— Номера страниц? — пришло мне на ум.
— Точно, — подтвердил Алфимов. — А еще словечко иностранное…
Николай взял бумагу и написал на ней «preto».
— Не знаете, что означает? — спросил он меня. — На латынь не похоже?
— Мне незнакомо, — покачал я головой.
— Почему-то думаю, что означает это «черный» на каком-то языке, — высказал мнение Алфимов.
— С чего вдруг? — не понял Юрковский.
— Черный мешочек, — пояснил Николай.
— А-а, — кивнул начальник, но понимание на его лице отсутствовало.
— Так вот, — продолжал Алфимов. — А еще там было несколько чистых листов. Вернее, с точками. Чернилами на бумаге беспорядочно разбросаны точки.
Мы с Юрковским безмолвно ждали дальнейших объяснений.
— Взял я новую бумагу, наложил вместе с этими листами на стекло и перерисовал в точности, как оно было. А послание запечатали обратно в конверт и отправили по указанному адресу. Вместо точек нарезал я аккуратных дырочек. Теперь все, что оставалось — это открывать перечисленные страницы книги, накладывать листы с прорезями и читать. Что я, собственно, и произвел. Буквы складывались в слова, слова — в предложения: «Влево, десять шагов, влево, пять шагов, прямо, направо…» Подошел я к камере Можицкого и выполнил все, как получалось по книге. И где, думаете, оказался в результате?
— У камеры Логрезе? — догадался Юрковский.
— Браво, Николай Кондратьевич! — воскликнул Алфимов. — А вскоре и письмецо от «мамы» подоспело. В принципе, все было уже понятно, но вскрыл я его ради интереса к техническим деталям. Обычное письмо, ничем не примечательное. Только чисел многовато: дни рождения тетушек, температура за окном и так далее. А там же, где должны быть точки-дырочки, то клякса, то буковка перечеркнутая. В общем, совпадало все.
— А название книги? — поинтересовался я.
— Признаться, не сразу нашел, — усмехнулся Алфимов. — В постскриптуме первые буквы у каждого слова.
— Подумать только! — поражался начальник.
— Письмо доставили Можицкому, и он в тот же день затребовал из библиотеки вышеозначенную книжку Покорпел над ней вечером, а наутро отправился с нашим Яковом Михайловичем к дверям господина Логрезе. Я же в камеру — мешочки проверять. Так и есть — из черного впервые взято. Я потом распорядился настоящее содержимое с зерном смешать да в погребе насыпать — так потом от дохлых крыс ступить негде было.
— Эту жертву Можицкий задумал отравить, а не вылечить, — заключил я.
— А теперь извольте вкратце разъяснить основные моменты, — попросил Алфимова начальник. — В моей голове полная каша, да еще с камушками.
— Попробую, — усмехнулся Алфимов. — В центре всего находится господин Логрезе, которого замыслили наказать за что-то некие могущественные силы. Что, впрочем, в данном случае совершенно несущественно. Для исполнения задуманного в Зеленые Камни проникают два человека: один в виде арестанта, второй в роли прямо противоположной.
— Вот этот второй, — прервал Николая начальник, — унтер-офицер, между прочим, никак не дает мне покоя. Как удалось ему при всей нашей системе строжайшего отбора влиться в наши ряды? Без нечистой силы, видать, не обошлось все-таки.
— Для меня этот момент наиболее загадочен, — подтвердил Николай, — но позвольте мне закончить. Между сообщниками завязалась односторонняя переписка через библиотечные книги и письма с дырочками. Терехин планировал действия Можицкого и информировал того четкими указаниями. Травил наших людей и инструктировал арестанта — кому именно давать противоядие из белого кулечка. Целью всего этого спектакля являлось одно: убедить всех нас, что Можицкий спасает больных от неизвестного заболевания, дабы позволить ему постепенно подобраться к Логрезе. Черный кулечек был заготовлен ему лишь одному. Сами кулечки Можицкому передал лично Пан-гелей в тот момент, когда якобы стал очередной жертвой и в сердцах набросился на арестанта с целью удушения. Именно с него первого, как мы помним, и началось исцеление.
— Не пойму я вот только — отчего все так сложно? — задумался Юрковский. — Не проще было Терехину сразу подсыпать яду Логрезе с едой?
— Технически намного сложнее, — ответил Алфимов. — Вспомните: поначалу жертвами становились исключительно наши коллеги. А когда дело дошло до арестантов, уже никаких отравлений не было, Можицкий просто бродил наугад, оттягивая время для своего основного удара. За узниками приглядывают особым образом, и унтер-офицеру Терехину об этом было прекрасно известно. Что-то проделать с пищей конкретного арестанта и остаться незамеченным почти невозможно. Пантелей не мог так рисковать. А что уж говорить о Логрезе, содержащемся в особых условиях.