- Что-нибудь нужно, прежде чем я привяжу тебя к кровати и оставлю тут почти на час? - спросила она.
- Только ты. - Он наклонился, чтобы коснуться ее губами, и во время поцелуя развязал пояс ее халата. Он нежно погладил ее по бокам и спине кончиками пальцев, и щекочущие ощущения через шелк были порочно восхитительны.
- Ты скучал по мне? – спросила она. - С тех пор, как мы виделись последний раз, прошла целая вечность.
- Шесть недель, - поправил он. – Больше, чем вечность.
Нора провела часть августа и сентября с Нико на винограднике, играя в хозяйку его дома. Днем она писала, читала и помогала Нико с виноградом. Ночью обучала Нико, как ей служить. Дни с ним она любила почти так же, как и ночи. Именно так стало понятно, что это настоящая любовь, даже если та усложняла ее жизнь чуточку больше, чем она рассчитывала...
- Мы отлично проведем две ночи, - сказала она и прикоснулась к его рту. Прекрасному рту, который вскоре будут припухшим от укусов и поцелуев.
- Уже отлично, - сказал он, снова поцеловав ее. - Уже идеально.
В этот раз она не позволила ему поцеловать себя. Она отступила, чтобы подразнить его, и он прищурился в игривом разочаровании.
Нора села в большое кожаное кресло, достаточно широкое, чтобы поместились двое. Она закинула обнаженные ноги на подлокотник и поманила его рукой, обозначая, что он должен раздеться для ее визуального удовольствия
Нора с уверенностью могла сказать, Нико пытался не улыбаться и не закатить глаза, пока снимал черный жакет, складывал его вдвое и клал на оттоманку. На нем была обычная черная футболка с V-образным вырезом, которую он стянул без суеты и пафоса.
- Из тебя получился бы ужасный стриптизер, - заметила она, хотя и восхищалась его красивой сильной грудью, его красивыми сильными плечами и руками.
Он опустился на колени, чтобы снять туфли.
- И танцевать я не умею.
- Мой бедный муш, - сказала она, используя свое любимое прозвище для него. Он рассказал ей, что его бабушка всегда так называла его, потому что он был очень тихим. Муш значит «мышь» на фарси. - Все хорошо. Я влюбилась в тебя не потому, что ты стриптизер или танцор.
- Почему ты влюбилась в меня? - спросил Нико. Он поднялся и стянул джинсы. Нора смотрела на его крепкое, подтянутое двадцатишестилетнее обнаженное тело.
Затем осмотрела еще раз.
- По нескольким причинам.
Она встала и подошла к нему, поцеловала его бицепс и вдохнула теплый аромат загорелой кожи. Когда он потянулся к ней, она снова отошла.
- Ты сводишь меня с ума, - сообщил он.
- Это моя работа. Ложись на кровать, на спину. И думай о хорошем.
- Уже, - ответил он. Она обхватила пальцами его эрекцию и погладила ее.
- Это я вижу.
С обиженным вздохом, который могут издавать только французы, он забрался в кровать. Нико лег в центре, лицом вверх. Нора порылась в сумке с игрушками и нашла манжеты на запястья и лодыжки, которые купила специально для Нико. Они были из самой мягкой, самой эластичной кожи, которую она смогла найти, и в десять раз дороже, чем любые манжеты, используемые ею на клиентах.
Но Нико принадлежал ей, и он был особенным, и баловать его, даже когда он не понимал, что она делает, доставляло невероятное удовольствие. Хотя его виноградник был успешен и приносил приличное количество денег, он инвестировал все в компанию и редко покупал для себя что-то экстравагантное. В этом отношении он и Кингсли были полными противоположностями. Кинг проводил годы, катаясь на «Роллс-Ройсе». В то время как Нико водил двадцатилетний «Лэнд-Ровер», а «Роллс-Ройс» видел однажды. В кино.
Перед тем как надеть манжеты на лодыжки Нико, Нора массировала его икры и стопы несколько минут. Стопы были интимной частью тела, уязвимой. Очень немногие люди давали прикасаться к своим стопам кому-то, кроме массажиста или мастера педикюра. Ей нравилось трогать стопы Нико, чтобы напомнить ему, что она владеет всем его телом, даже самыми уязвимыми частями. Особенно самыми уязвимыми частями.
Дыхание Нико дрогнуло, когда Нора потерла костяшками подъем ступни. Ему всегда требовалось несколько минут, чтобы приспособиться к отношению к себе, как к собственности, после их воссоединения. В отличие от нее, когда они были порознь, у него не было других любовниц, по его словам он не хотел других. Ему нравилась его спокойная жизнь. Он любил уединение. Он с радостью отдавал всего себя винограду и вину. Нужно было немного привыкнуть, признался он, к прикосновениям другого человека. Но эти моменты повторного открытия, снова ощущать прикосновения после нескольких одиноких недель, говорил он, были словно первый укус яблока осенью после долгого сезона ожидания их созревания. Первый может быть несколько терпким, из-за чего сводит зубы и щеки. Но ничто в этом мире не остановит его от второго укуса.
Он говорил ей такие вещи без стыда и смущения, и это была одна из причин, почему она влюбилась в него.
Нора застегнула манжету на его правой лодыжке. Нико закрыл глаза, пока она застегивала манжету на левой.
- Нравится? - спросила она.
Он кивнул: - А кому не понравится?
- Дуракам, - ответила она. - Дуракам и безумцам. И доминантам, что по сути своей одно и то же.
- Ты доминант, - напомнил он ей.
- Да, поэтому я это знаю.
Нико негромко усмехнулся, один из любимейших ею звуков в мире и идеальный аккомпанемент для фиксации его ног к распорке. Она продела веревку через концы распорки и привязала ее к столбику кровати, оставив ноги Нико разведенными почти на полметра. По правде говоря, в мире существовало не так много вещей, которыми Нора наслаждалась так же, как Нико, привязанным к кровати. Тем не менее, главная причина, по которой она привязала его, была в том, что ему трудно просто лежать и позволять ей сексуально его ублажать, когда его инстинкты говорили, что это он должен ублажать ее.
Инстинкты были хорошими. Обычно она их поощряла. Но не когда она хотела поиграть с ним, как кошка с мушем.
Нора забралась на постель и оседлала Нико. Он тут же обнял ее и потянул к себе.
- Вот почему мне приходится тебя фиксировать, - сказала она, его пальцы скользили по её волосам, ласкали лицо и шею. - У тебя шаловливые ручонки.
- Как они могут быть другими? Ты прекрасна. Но если хочешь, чтобы я остановился... - Он опустил руки за подушки за головой.
- Почему ты такой хороший сабмиссив? - спросила она, улыбаясь своему красивому мальчику. - А? Есть идеи?
- Когда Рембрандт говорит, что хочет написать твой портрет, ты сидишь, держишь позу, благодаришь мастера за то, что выбрал тебя из толпы, - ответил Нико. - Вот почему.
Нора пригрозила ему пальцем: - Ты... ты сладкоречивый дьявол.
Он покачал головой и показал ей язык. Тот был красным, как и ее.
- Засунь этот язык в мой рот, туда, где ему и место, - приказала она и снова поцеловала его. Поцелуй так быстро стал страстным, что Нико снова забылся и обнял ее. Рядом с Нико Нора не часто рисовалась. Ей было не нужно. Он был ее любовником, а не клиентом, и он обожал ее, несмотря на используемые ею трюки с ним. Но иногда она любила напоминать ему, чем она занималась на второй работе.
Без предупреждения она поднялась на колени, схватила его за запястья и прижала их к кровати над его головой. Нора использовала весь свой вес, чтобы удержать его, и достаточное давление, чтобы оставить два синяка от больших пальцев на его запястьях. Он резко вдохнул от боли и замер.
- А это нравится? - спросила она.
Он ответил одним словом: - Рембрандт.
- Предупреждение, - произнесла она. - Сейчас с тобой я буду очень милой. Готов?
Он кивнул.
Нора отпустила его запястья, чтобы взять манжеты и веревку. Когда он был привязан к кровати и не мог поднять руки, она вернулась к сумке с шалостями и достала сладость.
- Для моего муша, - сказала она. - Поцелуй.
И был поцелуй. Поцелуйчик Херши. Темный шоколад - ее любимый. Она положила конфету в выемку на горле Нико.
- Я не съем ее так, - заметил он.
- Ты не будешь ее есть. Пока. Ты будешь лежать, пока я буду объезжать твой член. Если пошевелишься, и она упадет, тогда этой ночью ты не кончишь. А если удастся удержать ее, пока я буду использовать твой член, доводя себя до оргазма, тогда ты сможешь кончить. И получишь сладость.
- Ты садистка.
- Ты просил сладость и шалость, - сказала она. - И именно это ты и получишь.
Глава 4
Нора не сказала Нико, что научилась этой игре у Сорена. Только с ним это был бокал красного вина, поставленный рядом с ее бедром на кухонном столе в доме священника Пресвятого Сердца, а не поцелуй на горле. И она не сказала, что наказание за разбитый бокал Сорена было куда хуже, чем ночь без оргазма. Нико нравился Сорен, и он уважал его, но отношение к хозяину Норы могло пошатнуться, если тот узнает всю полноту садизма Сорена. Именно по этой причине они установили правило «разделения церкви и государства». Нико и Сорен не часто находились в одном помещении, но, когда это случалось, она предпочитала избегать ссоры.
Нико был очень сильным и намного моложе Сорена... но, если он когда-нибудь замахнется на ее священника, то окажется в больнице. Для того, кто называл себя пацифистом, у Сорена был такой апперкот, который мог отключить человека на неделю, об этом Кингсли однажды узнал на своей шкуре. Единственные синяки, которые Нора хотела видеть на Нико, это оставленные ее флоггером на спине и отметины ее зубов на его бедрах. Сломанные ребра и разорванная печень? Этого никто не хотел.
Чего Нора хотела, так это чтобы Нико оказался внутри нее. Но что веселого в спешке? Она уже сняла трусики, поэтому соскользнула вниз по его длинному роскошному телу и оседлала бедра. Нико вздрогнул от удовольствия, когда она прижалась к его члену. Она медленно раскачивалась и становилась все влажнее и теплее с каждым неспешным движением. Его член еще больше затвердел под ней, и она почувствовала, как он толкается вверх, пытаясь найти вход. Нора раскачивалась вперед и назад, вперед и назад, купая Нико в теплой влажности. Она смотрела на его лицо, его веки трепетали от возбуждения.
Вероятно, он уже изнывал от желания кончить. По его собственному желанию - Нора, конечно никогда не отдавала такого приказа - Нико не мастурбировал в течении последних трех дней до встречи с ней. Он не был классическим мазохистом. Он наслаждался интимной заботой во время порки, но не жаждал боли. И у него не было глубокой склонности к самопожертвованию. Ее священник был не таким уж и монахом, каким иногда был Нико. Еще одна из его маленьких причуд. Она записала их все у себя в голове в книгу под названием «Прекрасные секреты моего Нико». У нее была книга и для Сорена, хотя и под другим названием – «Темные фантазии Сорена».
На книге Нико не было замка.
У Сорена был.
- Приятно ощущается? - спросила Нора, уже зная ответ, но желая, чтобы он произнес его.
- Да, - подтвердил он ее мысли. - Слишком приятно. Если я кончу слишком рано, что ты со мной сделаешь?
- Самое жестокое, самое садистское, что только придет в голову, - ответила она. - Не дам тебе съесть ни одной конфетки за все путешествие. Ни. Единого. Кусочка.
Он изобразил притворный ужас, округлил глаза и открыл рот.
Нора не знала, поцеловать его или рассмеяться. Она сделала и то, и другое. Она расхохоталась, затем опустила голову и поцеловала его, но осторожно, чтобы другой их «поцелуй» не свалился на кровать.
- Вот теперь хорошо, - сказал он.
- Правда?
- Слышать твой смех. Видеть твою улыбку.
- Скучал по мне? - спросила она, улыбаясь.
- Каждый день. Каждую ночь.
- Скучал по этому? - Она изогнула спину так, чтобы головка члена Нико проникла в нее. У него снова перехватило дыхание.
- Каждую ночь, - повторил он.
- Не каждый день?
- Если бы я думал о твоей киске днем, то ничего бы не делал.
- Никакого вина?
- Никакого вина.
- Ах, тогда это к лучшему. В Салеме уже ночь. Ты можешь думать о моей киске сколько хочешь. Она определенно думаете о тебе.
Нора доказала свое заявление, насадившись на его длину до самого основания, глубоко вбирая его в себя. Голова Нико упала на подушку, и он обнажил перед ней свою прекрасную шею. «Поцелуй» остался на месте, в выемке горла. Не то, чтобы она уделяла этому какое-то внимание. Нико внутри нее был лучше, чем конфета.
Нора выпрямилась и тихо застонала, когда член Нико дернулся внутри нее, касаясь шейки матки. Это было не особо приятно физически, но простое понимание того, что он был так глубоко, как мог, возбуждало ее так, что она отвлеклась. Ее веки трепетали, пока бедра медленно выписывали овал, позволяя основанию его члена тереться о клитор снова и снова.
Будучи привязанным к кровати, Нико не многое мог сделать, особенно из-за дополнительного балансирования, которое она ему навязала. Но ничто не могло остановить его от приподнимания бедер, пока она двигалась на нем. Он был усладой для уставших глаз, его прекрасная теплая загорелая кожа, упругий живот и чудесный торс, его мускулистые руки над головой привязанные к кровати, его чуть приоткрытые губы и, приподнимающаяся и опадающая с каждым жадным вдохом грудная клетка... и каждый его сантиметр принадлежит ей, только ей.
- Я разрываюсь надвое, - сказала она.
- У меня не настолько большой, - ответил Нико.
Нора посмотрела на него через приоткрытые веки и покачала головой: - Я не могу решить, объезжать ли мне твой член так же сильно, и тогда я кончу через две минуты, - начала объяснять она, - или замедлиться, чтобы ты не проиграл в этой маленькой игре.
- Если ты кончишь, - сказал он, - тогда я выиграю, даже если проиграю.
- Когда ты такое говоришь, я хочу играть по правилам. А я ненавижу играть по правилам. - Она надулась. Он пожал плечами, как бы это сделал распростертый и привязанный к четырем столбикам кровати человек.
- На тебе до сих пор сорочка, - заметил Нико. - Бессердечней ты уже не будешь. Но опять же, мой член внутри тебя. Если это грубость, то я бы хотел увидеть порочность.
- Я покажу тебе порочность, - пообещала она, глядя на него. Она сжала внутренние мышцы так крепко, как смогла. Она сделала это без какого-либо предупреждения, и спина Нико изогнулась над кроватью, и он издал такой сексуальный звук, что она пожалела, что не может его записать.
- Порочность, - блаженно выдохнул он
Достаточно игр. Если она не кончит через пять минут, то не ручается за себя. Нора нависла над ним, оперлась на его предплечья и легла на живот Нико. Она целовала его грудь, его соски, его живот, пока двигалась на нем.
Она была близка к оргазму, очень близка. Нико пробуждал в ней доминантную сторону, как ни один мужчина. Она обезумела от желания иметь такого красивого парня под собой, под собой в буквально всех смыслах. Он выполнял бы любой ее приказ. Он служил бы ей до последнего вдоха, если бы она попросила. Он отказывался бы есть, пить и дышать по ее команде, если бы это было ее прихотью. Ответственность за владение была огромной, удовольствие - безмерным. Если Сорен испытывал к ней хоть толику того, что она испытывала к Нико, тогда она действительно была любимой женщиной.
Сердце Норы колотилось о легкие. Комната превратилась в сауну. Она снова села прямо, опустила руку под кружевной край сорочки и прижала палец к набухшему клитору. Она видела, что Нико смотрит, как она ласкает себя в такт каждому движению бедер. Возбуждение накатывало на нее словно волна. Нико вколачивал в нее свой член. Она ласкала и раскачивалась, раскачивалась и ласкала. Нора закрыла глаза и откинула голову назад, насаживалась, насаживалась и насаживалась на его твердость, которая наполняла и наполняла, и наполняла ее.
Где-то вдалеке она услышала, как Нико издал отчаянное рычание. Кто знал, почему, но этот звук был для нее, как короткий голодный стон.
Она забыла о «поцелуе», забыла об игре, забыла о всех и вся, кроме потребности кончить.