– Что, затекают коленки-то? – по-отечески спросил генерал.
– Да, и поясница что-то дурака начала валять, – осознав, что проиграл, успокоился подполковник. – Старость не радость.
– Не переживай. Выполнишь задание, слетаешь ко мне на недельку в Москву. Я тебя за ручку свожу к полковнику Сергею Федоровичу Глушакову, начальнику лаборатории рефлексотерапии в Мандрыко. Он тебя за один сеанс на ноги поставит. Ноги будут, как у жеребца. Про спину забудешь. И х…й будет стоять, как у Гагарина.
– А я все думал, почему он разбился. Рычаги перепутал.
Оба засмеялись.
– Товарищ генерал-лейтенант, у меня есть одна просьба.
– А-а, так ты с требований на просьбы перешел, полковник? – Троекуров снова хитро посмотрел на Горового. – Это уже неплохо.
– Подполковник, товарищ генерал, – поправил его Горовой.
– Ну, знаешь, военный, это мне решать, сколько тебе звездочек носить. Сказал – полковник, значит, полковник. Жди приказ первого августа. Со всеми вытекающими. У тебя, кстати, выпить чего-нибудь найдется? А то в горле пересохло. Давно столько ни с кем не гутарил.
– «Боржоми»?
– Ты, полковник, действительно сегодня что-то тормозишь. Я же ясно сказал – выпить, а не сиську пососать. Я доходчиво излагаю?
– Так точно, товарищ генерал! – звякнул воображаемыми шпорами повеселевший Горовой.
Пока он открывал сейф и тянулся за дежурным коньяком, генерал напомнил ему о его просьбе:
– Так что ты хотел, Горовой? Какая просьба? Давай, валяй, я сегодня добрый.
– Вы не могли бы лично отдать приказ моему расчету? А то, знаете…
– Знаю, – оборвал его довольный генерал. – Знаю, что ты меня опередил. Именно это и собирался сделать. Зови сюда своих ворошиловских стрелков. Кстати, знаешь про них анекдот?
– Про моих ребят?
– Нет, про стрелков.
– Не знаю. А может, знаю… Нет, не знаю, – Горовой произносил слова, не вдумываясь в их смысл. Мгновенная реакция Троекурова на его просьбу показалась ему странной, но в чем здесь подвох, он еще не понял, и ему снова стало тревожно на душе.
– Короче, – генерал взял его за локоть. – Кстати, знаешь, что надо говорить, когда кто-то в разговоре с тобой говорит «короче»?
– Нет. А что?
– «Короче у соседа» – надо говорить, – лицо Троекурова вдруг стало пунцовым от резкого приступа смеха. – Короче, б...дь, у соседа! А-ха-ха-ха-ха! Ты понял? Что у соседа – короче?
– Понял, товарищ генерал, – выдавил из себя смешок Горовой.
– Так вот. Короче, идут два ворошиловских стрелка по площади Пушкина в Москве, – грузное тело и лиловые щеки генерала все еще сотрясались от смеха. – Ты в Москве был? Площадь видел?
– Так точно. Был, видел.
– Молодец, – генерал успокоился и не дрожащей более рукой начал разливать коньяк по рюмкам, которые Горовой достал вместе с бутылкой из сейфа. – Ну, давай! За звезды в небе. Чтоб на погоны сыпались! И за силу русского оружия. Вздрогнем, брат!
Троекуров одним глотком выпил рюмку и, не поморщившись, налил себе еще. Горовой последовал его примеру.
– Лимона у тебя нет случайно? – улыбка на лице генерала стала тепло растекаться по всему его телу. – Люблю, знаешь, по-человечески, чтобы и вкус был, и букет.
– Так точно, – Горовой полез в маленький холодильник под портретом Верховного главнокомандующего в форме офицера-подводника. – Как я мог забыть?!
Он достал уже порезанный на дольки лимон на блюдечке с золотой каймой и поставил на стол.
Выпили еще по одной.
– Ну вот, значит, идут стрелки эти… ворошиловские… по площади Пушкина, – язык у генерала начал слегка запинаться. – Ты, кстати, заешь, поч…чиму площадь так называ-ется?
– Ну, имени Пушкина, поэта.
– Пра-а-а-льно. А если ни-и знашь названи-и-и-я, как узнать назва-а-а-а-а-ние?
– Не знаю.
– Во-о-о-т им-м-м-но. Там Пушкин стоит. Сан Сегей-е-е-е-йч. Памятни…ик! – Троекуров икнул и потянулся за лимоном.
– Да, знаю. Стоит.
– Так во-о-о-т. Один стрело-о-к другому говори-и-т: «Не пйму. Па-а-а-мятник Пушкину. А попа-а-а-а-л-то Дантес!» Данетес, б...дь, попал. Понима-а-ашь?
– Так точно. Ха-ха-ха! – в этот раз Горовой засмеялся ненатужно. Он никогда не слышал раньше этого анекдота. – Дантес попал, товарищ генерал. В Пушкина.
– Во-о-т им-мно, – удовлетворенно хмыкнул Троекуров. – Как ты в того «Стрижа». – Генерал-лейтенант смачно высморкался в огромный, как шаль, носовой платок, спрятал его в карман кителя и продолжил совершенно трезвым голосом: – Ну, полковник, давай своих ворошиловских орлов. У меня всего час остался.
Через двадцать минут все четверо были в штабе. Разговор прошел спокойно и взвешенно. Протрезвевший генерал пообещал расчету новые звездочки и должности. Всем, кроме механика-водителя. Тому денежную премию. По-отечески обнял каждого, рассказал дежурный анекдот про смекалистого солдата и под дружный хохот своего воинства отправился на аэродром, где его уже ждал самолет с включенными двигателями.
* * *
– Я не слышал этого анекдота раньше, – капитан ФСБ Чернецов снял наушники и спросил старшего лейтенанта Павленко. – Правда, смешной?
– Вы про какой, Николай Борисович? – Павленко тоже снял наушники. – Если про смекалистого, которому писец, то, да, слышал. А про Пушкина нет.
– Ну правда ведь смешной?
– Очень, Николай Борисович, – Павленко с сосредоточенным видом вновь надел наушники и отмотал запись назад.
Они сидели в мини-вэне «Фольксваген» у дома через дорогу от входа в часть, метрах в пятидесяти от штаба.
– Гораздо смешнее, товарищ капитан, что разговор, кроме нас, еще кто-то писал.
– С чего ты взял?
– А наденьте наушники, плиз.
– Ну, надел. И где?
– Вот. Послушайте здесь, в самой концовке.
Чернецов напрягся и расслышал отчетливый сухой щелчок в конце записанного ими разговора.
– И что? – спросил он. – С чего ты взял, что это запись?
– У нас жучок вставлен в его семейную фотографию. Ту, что на столе, в толстой позолоченной раме с подставкой. Щелчок отчетливо слышен, так? Щелкнуло то, что лежало на столе рядом с фотографией. Вот, к примеру…
Павленко достал свой смартфон «Самсунг» и поставил его на запись. Через несколько секунд выключил. Отчетливый щелчок в конце был идентичен записанному только что в кабинете Горового.
– Кроме того, по ходу записи были многочисленные наведенные помехи, – добавил Павленко. – Помните этот писк время от времени, как будто волна в радиоприемнике слетает?
– Да, точно. Я думал, это у нас какие-то помехи.
– Нет, не у нас. Разговор писал кто-то еще. Кроме нас.
– Ух ты. Интересно девки пляшут. И кто же?
– Я думаю, командир бригады. Генералу зачем это писать?
– По логике вещей – да. Ему незачем. Х…ёво это, Павленко.
– Вот и я о том же. Вносим в отчет?
– Придется. Куда денешься…
* * *
Эфэсбэшники были правы. Горовой записал весь разговор на свой второй смартфон, в котором, кроме Лидиного номера, больше никаких других контактов не было. Сейчас подполковник вновь в который раз прослушал всю запись в телефоне от начала до конца и процедил сквозь зубы:
– Да уж, смешной анекдот… Попал, говоришь, как в «Стрижа». Видел бы ты, сука, того «Стрижа», б...дь…
Потом он лег на кровать и включил телевизор. Начал было засыпать под музыку рекламы и вдруг очнулся от суровых ноток в голосе диктора: «Мы прерываем программу для срочного выпуска новостей. Сегодня в одиннадцать часов утра в Ростовской области во время учений разбился вертолет Министерства обороны. Об этом сообщает Интерфакс со ссылкой на пресс-службу военного ведомства. В результате аварии все восемь человек на борту, включая членов экипажа, погибли. В числе погибших – начальник войск ПВО Вооруженных сил Российской Федерации генерал-лейтенант Герман Троекуров, его заместитель генерал-майор Анатолий Малышев и два полковника из оперативного управления штаба ПВО. По предварительной информации, вертолет задел провода высоковольтной линии в условиях непогоды и плохой видимости и после падения на землю взорвался. В районе падения проводятся работы по обнаружению останков погибших».
Горовой вышел в Интернет в смартфоне, набрал в поиске pogoda.ru, выбрал intellicast и нажал ссылку на Ростов-на-Дону.
Тридцать два градуса выше ноля. Солнечно. Без осадков.
Глава пятнадцатая
РУССКИЙ МИР
Ростов-на-Дону. Август
– То есть не придете, точно? – переспросил Гитлер, сделал Боксеру с Айртоном, стоящим рядом с ним, круглые глаза и прижал указательный палец к губам. – Понял. А когда ждать? Ага. Сами перезвóните. Понял, понял, понял. Все готово. Я здесь. Да, да. Спасибо. Ага. Да, заскочу в отель. Да, да. Спасибо, спасибочки, Серг… ой, простите, Юрий Петрович. Такой день. Голова крýгом.
Гитлер выключил телефон. Передал бандитам содержание разговора. Те переглянулись, и Петро перезвонил Книжнику. Тот взял трубку на первом гудке и, коротко переговорив с Боксером, велел ему передать трубку Гитлеру.
– Что случилось, Гитлер? – спросил Книжник. – Вы там с ребятами не спугнули его часом?
– Да нет, Евгений Тимофеевич. Он сказал, чтобы я ждал. Что вернется.
– А когда? И куда его понесло? Ты его не спрашивал?
– Да не успел я, Евгений Тимофеевич. Мы говорили-то всего минуту-полторы. Не больше. Вот ребята здесь рядом не дадут соврать.
– Ну гляди, Гитлер, ты меня знаешь, соврешь – ласты склеишь. Короче, сделай копию с билета. Дай ребятам. Но для начала пусть в отель сгоняют.
– Мне как раз туда надо.
– А тебе-то зачем?
– Деньги он мне там оставил, сказал. В конверте. У администратора.
– Какие деньги?
– Да за билет этот.
– Деньги, говоришь, оставил? Это не есть гут, Гитлер.
– Натюрлих. А что делать, Евгений Тимофеевич?
– Дай трубку Боксеру.
Книжник велел всей троице ехать в отель и «поспрошать туда-сюда». Если ничего нового не выяснят, то один вернется с Гитлером на квартиру, другой в отеле снимет номер и будет дожидаться Алехина там.
– Номер недорогой! – уточнил расстроенный Книжник таким тоном, словно наказывал их за провинность. – Гулять повода нет. Сами на месте решите, кто куда. Кто с Гитлером на хазе останется, а кто в отеле. И никаких б...дей и вообще самодеятельности. Усекли? Ушки на макушке! Без моей команды не дергаться. И по улицам особо не шляйтесь. Если он в городе… хотя это вряд ли, то может срисовать на раз. А вас, братцы-акробатцы, ни с кем не спутаешь.
– Я понял, шеф, – угрюмо ответил Петя. – Все сделаем, как…
Он не успел закончить. После краткой паузы в ухе послышался бесстрастный женский голос: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети…»
Мариновка. Донецкая область. Август
Догнали военную колонну у Матвеева Кургана. Думали уже, что придется вновь встать на якорь, но колонна, издали похожая на бесконечный товарный поезд, потекла налево – на Амвросиевку. Алехин со спутниками поблагодарили провидение и, открыв все окна, повернули направо, на Куйбышево, откуда до границы оставалось с десяток километров.
Писатель не умолкал ни на минуту. От привала до Куйбышева он успел рассказать Алехину «краткое» содержание своего нового романа, ради которого «труба вновь звала в бой». Сюжет был закручен лихо. Близкое будущее. Начатая киевской хунтой гражданская война стремительно захлестывает Украину. По всей стране беспредельничают банды правосеков, мародерствуя, грабя мирных жителей и расстреливая просто за косой взгляд. После нападения одной из фашистских шаек на Запорожскую АЭС Россия принимает решение о вводе на юго-восток Украины миротворцев. Русские десантники высаживаются в Запорожье. Вместе с десантниками на головы фашистских карателей прыгает и тридцатитрехлетний российский писатель-патриот родом из этих мест. Он родился и ходил в школу в Запорожье. Парашютист он неумелый, и пока внизу идет яростный бой, его ветром относит в лес на окраину города. При приземлении он подворачивает ногу. По счастью, совсем недалеко, в спальном районе города живет его первая любовь. Запорожье в руках карателей-бандеровцев, приехавших с запада Украины. В ярости от того, что вокруг Запорожья вспыхивает огонь партизанской борьбы, правосеки зачищают город – мужчин от шестнадцати до шестидесяти лет расстреливают на месте. Город завален трупами. Залит реками крови. Герой романа уехал из родных мест пятнадцать лет назад. С тех пор его первая любовь по имени Олеся нашла себе нового друга, Петра. Они втроем в свое время учились в одном классе. Петро, несмотря на украинское имя, патриот русского мира. Таких, как он, в Запорожье много, но не многие из них осмеливаются дать отпор пришлым бандитам. С самого начала противостояния Петро берет в руки автомат и идет сражаться с фашистами. К нему присоединяются другие активисты. Вместе они создают подпольную организацию МНГ (Молодая Новорусская Гвардия). Организацию выдает предатель. Почти все ее члены арестованы. После страшных пыток их, еще живых, кидают в заброшенную шахту. Петру одному чудом удается бежать. Во время неравного уличного боя он ранен в руку.
– Да, вы правы, – радостно вскрикивает писатель, хотя ни Рыбников, ни Алехин не произнесли ни слова. – Прямо как у Фадеева в «Молодой гвардии». И это не прямое заимствование сюжета! Отнюдь. Там даже ссылка на источник будет. Это символ. Те же фашисты, и те же патриоты. Семьдесят лет минуло! А история повторятся! Ее не обманешь!
Далее сюжет плавно перетек в сцену, где Олеся укрывает истекающего кровью Петра у себя в маленьком частном доме. Туда же приползает и писатель с подвернутой ногой. И Олеся прячет их обоих.
Захаров пересказывал сюжет с таким упоением, будто сочинял и добавлял в него детали по ходу повествования и радовался, как ребенок, каждой удачной находке. Глаза у него блестели, с бровей на очки капал пот, он часто облизывал языком блестящие пухлые губы и причмокивал. Поскольку все окна в машине были открыты и степной ветер со свистом прошивал «Патриот» насквозь, Захаров не говорил, а почти орал.
– Представляете, какой замес?! – потирая руки, входил в еще больший раж писатель. – В маленьком доме любовный треугольник. Оба героя ранены и оба влюблены в Олесю! А вокруг дома на красной, как кровь, заре сосредоточиваются силы правосеков. Короче, они…
Алехин с надеждой ухватился было за слово «короче», но его надежда не оправдалась. Описание боя и спасения всех троих заняло еще несколько долгих минут, пока разгоряченный и раскрасневшийся писатель не поставил точку в героической саге, ударив сжатыми кулаками по обоим своим круглым коленям так, что «Патриот» аж вздрогнул. Дорога была из рук вон, и Рыбников устал лавировать между колдобинами.
– Ну, как вам история? – спросил задыхающийся писатель. – Мурашечная, правда? Это ж реальный синематограф, друзья мои!
– А предатель кто? – спросил Алехин, которому уже неудобно было отмалчиваться.
– А ты не догадываешься? – почувствовав контакт с аудиторией, писатель плавно перешел на «ты».
Алехин отрицательно покачал головой.
– Вот это очень здорово! – писатель стал яростно протирать бериевские очки рукавом. – Интрига сохраняется до самого конца. Сжимается, как пружина.
– И кто же? – повторил вопрос Алехин.
– А вот не скажу, – задорно воскликнул Захаров и снова перешел на «вы». – Прочитаете и сами узнаете, кто предатель. И что с ним стало. Мой роман может нравиться или не нравиться. Я все-таки не Владимир Набоков и даже не Захар Прилепин. Но она никого не оставит равнодушным. Это я могу гарантировать.
– Прямо как кино у вас книга получается, да? – Алехин уже ругал себя за то, что втянулся в литературную дискуссию.
– Я и пишу книгу, почти как готовый сценарий. Короткие жесткие сцены. Предложения в одно, два, максимум три слова. Как у Хемингуэя. Как одиночные выстрелы и отрывистые очереди. Одна сцена цепляет за другую. Ни единого провисания. В каждой главе, в конце, мостик в следующую. Понимаете для чего? Правильно! Чтобы книгу отложить невозможно было. Чтобы ночь напролет. Каждая новая глава кончается на полустоне, на полувздохе. Зависает между жизнью и смертью. И боже упаси, никакой толстовщины с игрушечной войной аристократов. Никаких черных лосин и белых плюмажей. Кровь, пот и слезы. И интрига! Интрига до самого конца. И, конечно, культура эпизода, черт побери. Каждая, даже самая мельчайшая, казалось бы, не имеющая отношения к сюжету деталь должна быть выпуклой, выверенной, предельно реалистичной. Чтобы читатель видел картинку, как в три-дэ! И в то же время ощущать себя в романе, как в лабиринте. Он не должен угадывать ни одного следующего хода.