Свечу перед уходом я погасил; отперев дверь, оказался в сумеречной галерее, освещаемой такими же тусклыми колдовскими факелами, какие я видел во внутреннем саду. Пламя в них оказалось зеленовато-синее, как северное сияние, и глаза от работы при таком свете, должно быть, уставали очень скоро. Но круглая галерея с множеством дверей, подобных моей – не перепутать бы, когда стану возвращаться – ближе к центру оказалась посветлее. Там, вокруг жаровни с колдовским огнём, стояли кресла, скамейки и длинные столы с оставленным на них беспорядком – какие-то свитки вперемешку с пустыми кубками, сушёными травами и начатыми бутылками вина. По вечерам здесь, вероятно, собирались адепты гильдии магов, обсуждая свои вопросы или попросту коротая время перед сном – сидеть в тёмных кельях поодиночке не очень-то весело даже колдунам.
Выход из галереи начинался с лестницы – она вела вверх и вниз, и я, поколебавшись, спустился вниз. Здесь ход раздваивался – один вёл ещё ниже, в подвалы, откуда из-за приоткрытой двери доносились не самые приятные запахи – запревшего тряпья и уборных – не вызывавшие никаких сомнений по поводу того, какие помещения находились там. Я свернул в другой ход, безошибочно угадав по морозному воздуху, что тяжёлые, обитые металлом двери ведут на улицу.
Снаружи бушевала метель; внутренний сад замело свежим снегом, неухоженный кустарник стремительно превращался в неровные сугробы. Я передёрнул плечами – вышел в объятия бури в одной рубашке – и решительно направился по скользкой каменной дорожке к соседней башенке. Путь мой пролегал через галерею; в бойницы со свистом влетал снег, внизу расстилалась пропасть: больше в такую погоду ничего не разглядеть, даже стены Унтерхолда далеко внизу, на том краю расщелины. Постройки между башнями – не то конюшни, не то оружейни – терялись в сплошной снежной стене разбушевавшейся стихии.
В соседней башенке оказалось поинтереснее: винтовые лестницы выводили в обширные помещения, где за закрытыми дверьми проводились занятия – я проскальзывал поскорее, испытывая непривычную неловкость – тренировочные залы соединялись между собой короткими коридорами, галереями и балконами, откуда двери выводили прямо на стены крепости. Я не открывал, чтобы не впускать вьюгу внутрь – за ними явно не пряталась та, кого я искал.
– Здравствуй, Сибранд, – нежный голос прозвучал, как звон колокольчиков. – Заблудился?
Я обернулся, тотчас упираясь взглядом в прекрасное, отстранённо-вежливое лицо. Девушка в окружении нескольких парней показалась незнакомой. Замысловатая причёска из белокурых локонов, дорогое платье, тонкий цветочный аромат. Совсем не такой была Эллаэнис во время нашего путешествия, когда я не раз уносил её на руках подальше от опасности. Смеялась звонко, расспрашивала, теребила меня чаще, чем я того хотел…
Теперь альдка смотрела на меня со скрытой насмешкой, да и поздоровалась, наверное, только затем, чтобы своим друзьям продемонстрировать. Вот, мол, поглядите на диковинку – варвар из стонгардской деревни приехал на обучение! Под перекрёстными взглядами молодых людей, окруживших Эллу, я едва не вспыхнул – давненько не ощущал я себя не в своей шкуре! Любопытно-удивлённые, презрительно-насмешливые и отстранённо-ледяные – эти взгляды прошивали насквозь, как острые иглы тонкую ткань.
Среди друзей Эллаэнис оказались одни только альды и брутты – ни сикирийцев, ни тем более стонгардцев я не заметил. Прекрасная нелюдь тем временем стряхнула невидимую пылинку с рукава нового платья и бросила что-то своим сопровождающим на альдском.
Ответом стал дружный, хотя и сдержанный смех, и новая порция брезгливых взглядов. Смотрели на мою потрёпанную одежду, на старые сапоги, на грубые руки и бородатое лицо, испещрённое пролёгшими от забот морщинами. Приехал на старости лет обучаться тёмным искусствам…
Все вопросы о том, куда подевалось сердце воздуха, где найти Деметру, и кто перетащил меня в келью, замёрзли на языке, осушив заодно и гортань. Не ждала моего появления юная альдка, не послушала бы и моих речей. Сам виноват – на что надеялся, стоя в таком-то виде рядом с утончёнными адептами тёмных искусств?
– Нет.
Эллаэнис вежливо кивнула и тотчас отвернулась, не тратя больше слов попусту. Ватага молодых людей последовала за прекрасной предводительницей, а я быстрым, хотя и нетвёрдым шагом направился обратно в метель.
Лишь оказавшись за пределами учебной башни, я почувствовал себя лучше – в своей стихии. Обманчивая стонгардская весна хлестнула меня по лицу острыми снежинками, обласкала обжигающе-ледяным дыханием, утешила воем беспощадных северных ветров. Особенно лютовала уходящая зима, когда вот-вот собиралась неизбежно отдать свою власть сырой, но такой долгожданной весне.
Не ощущал я ни пробирающего ветра, ни злых снежных вихрей на пути к главной башне крепости магов – там, в окнах, тоже горел свет, особенно яркий в сумерках. Если и прячется от меня госпожа Иннара, то здесь её искать самое место. Что бы со мной ни происходило, и о какие выбоины на дороге я бы ни споткнулся, а забывать о главной цели не имею права. У Олана нет другого отца! И совершать невозможное ради него тоже больше некому!
Тяжёлые двери поддались моему натиску, отворяясь почти без скрипа, и я вновь оказался в тех же залах, что и накануне. Вот только тогда сердце воздуха стёрло грань между настоящим и будущим, истинным и лживым, и я плохо запомнил тяжёлые гобелены, бордовые ковры и диковинные подсвечники на стенах. Башня магов будто вымерла: ни звука, ни голоса. Адепты, вероятно, уже заканчивали дневные труды и покидали учебные помещения навстречу тёплому ужину – вот ведь интересно, прислуга в замке тоже есть? – душевным разговорам в общей гостиной, и уединению в крохотных и по-своему уютных кельях.
Я миновал несколько лестниц и залов, но так и не встретил ни души до тех пор, пока за очередной дверью не наткнулся на дивный мир бессчётного полка книжных фолиантов. От неожиданности я не сразу подался назад, разглядывая длинные полки и шкафы с томами, а потому скрипучий, рычащий голос застал меня врасплох:
– Что ищешь, стонгардец?
Я удивился всё-таки больше, чем собеседник: зеленокожий оглум за широким столом своих эмоций не выдал ни словом, ни взглядом. Ни единый мускул не дрогнул на грубом лице, и красные глаза смотрели в мою сторону без всякого любопытства. Скорее, здешний диковинный библиотекарь испытывал лёгкое раздражение при виде позднего посетителя, только и всего.
– Я… как бы…
Красноречив я был только перед боем, когда требовалось подбодрить воинов, и на деревенских собраниях, где, впрочем, достаточно оказывалось краткого послесловия после того, как выскажутся все недовольные. В незнакомой обстановке я предпочитал молчать; до сей поры мне вполне удавалось, несмотря ни на что, как-то справляться с вызовами судьбы.
Кажется, последней это порядком надоело, и она всё-таки вытряхнула меня из привычной скорлупы. Защитный панцирь потерялся по дороге; мне предстояло обрасти новым.
– Ещё один тугодум, – рыкнул оглум, сверкая жуткими глазами. – Мало мне одного Мартина, ещё ты… Как звать?
– Сибранд.
Зеленокожий кивнул с таким видом, будто он моё имя запамятовал, а я напомнил. Пошамкав губами, отчего нижние клыки чуть прикусили верхнюю губу, оглум нахмурился.
– Долго на пороге стоять будешь? Холод впускаешь.
Я покорно шагнул внутрь, закрывая за собой дверь, хотя дел у меня в библиотеке не было. Пройдя в центр, где на истёртом ковре стояли скамьи и кресла, нерешительно остановился.
– Чего тут забыл? – помог мне оглум, опираясь локтями о стол. Красные глаза заинтересованно полыхнули и тут же погасли. – Неужели учиться?
Я кивнул.
– Деметра о тебе знает?
Я снова кивнул, не зная, как и объясниться. Дозволено ли мне говорить про артефакт, который я привёз с собой в обмен на обучение тёмным искусствам, я ещё не знал, а потому слова подбирал вдвойне осторожнее.
– Так это же тот, которого сердце воздуха чуть не сожрало, – пискнул из-за шкафа мальчишечий голос. – Я как раз из обсерватории спускался и на процессию наткнулся. Госпожа Иннара меня не заметила, а Люсьен зыркнул так красноречиво, что я тут же улетел обратно. Эллаэнис расспрашивать не решился: сам знаешь…
Я обернулся: к книжным полкам жался, тиская в паучьих пальцах толстую книгу, взъерошенный рыжий парень. Резкие черты лица выдавали в нём бруттскую кровь, сероватая кожа указывала на родство с альдами. Полукровка близоруко щурил светлые глаза на огонь свечей, догоравших на высоких подсвечниках, пытаясь разглядеть за ними меня. Мантия гильдии магов висела на нём, как холщовый мешок, хотя оказалась довольно богатого покроя: из более тонкой ткани, с ярким узором. Тот же Люсьен подобной роскошью похвастать не мог, хотя находился, очевидно, не на самой последней ступени в местной иерархии…
– Я Бруно, – поймав мой взгляд, представился мальчишка. – Адепт второго круга! – похвастал, распрямив тщедушную грудь.
– Теоретик, – рыкнул оглум от стола с явным презрением. – Попробуй докажи врагам в бою, какой там у тебя круг! А лучше напиши на лбу, чтобы, не приведи Тёмный, не перепутали, что на надгробии писать…
Бруно обиделся; вспыхнул до кончиков ушей.
– Старый пень, – пробормотал на бруттском, за что тотчас удостоился наказания:
– Старые свитки читать больше не дам, – отрезал оглум, на западном языке понимавший, очевидно, не хуже самого парнишки.
Тот обиделся ещё больше, побагровев с досады, и, спасаясь от необходимости достойного ответа, повернулся ко мне:
– А ты, может, ищешь кого? По лицу вижу, не для чтения пришёл!
Насмешки в его голосе я не уловил, потому, помедлив, спросил:
– Как мне найти госпожу Иннару?
– Так ведь… не знаю, – тут же сник Бруно. – Где угодно может быть, от подземелий до обсерватории, а то и в Унтерхолд укатила…
– Она у себя, – рыкнул от стола зеленокожий библиотекарь. – Попроси рыжего, он проведёт. Ему всё равно пора уходить.
Судя по напряжённому лицу, Бруно секунду-другую думал, чего бы такого ответить ворчливому смотрителю, но вслух высказаться не решился, а потому кивнул и, прихватив с собой несколько фолиантов, неуклюже засеменил к выходу.
– Магией не владеет, только алхимичит у себя в подсобке, да трактаты о цветочках пишет, – шёпотом фыркнул Бруно, когда мы оказались на лестнице. – А уж самомнения-то! Правда, кинжалы метает прицельно, так что лучше с ним не связывайся… Худший образованный оглум в истории, скажу тебе!
Я подумал, что не так уж часто встречал образованных оглумов в принципе, но смолчал, а затем и вовсе спохватился: а ведь рассуждаю-то не лучше, чем тот же Люсьен! Что брутт считал меня низшим сортом, что я несправедливо судил о зеленокожей расе далеко на юго-востоке материка… Легко же я впадал в искушения, ещё толком не вступив в гильдию! Что-то будет, когда примусь за тёмные искусства всерьёз?
О том, что дело не в гильдии, а во мне самом, думать совершенно не хотелось.
– Так ты и в самом деле к нам учиться? – полюбопытствовал тем временем Бруно, поднимаясь по лестнице наверх. – Гильдия вроде не принимает больше новичков – самим жрать нечего. Стонгардское отделение самое бедное, средств ни на материалы, ни на пропитание не хватает. Бруттская Империя выделяет золото только на гильдии своих земель, а на отдалённые – вроде нашей – частенько машет рукой. Мол, сами разберутся, главное, чтобы подчинялись и отчёты писали исправно… Не знаю, как выкручивается госпожа Иннара, только мы пока не голодаем, и алхимические наборы то и дело обновляются, хотя и не с рекордной скоростью, увы…
– Госпожа Иннара, – повторил я. – Разве гильдией управляет не Сильнейший?
Бруно мой вопрос явно смутил. Парнишка даже шаг замедлил, глянул нерешительно и боязливо по сторонам, но затем решился и признался шёпотом:
– Нет.
– Госпожа Иннара все бразды прибрала? – снова подначил юного мага я.
– Что ты! – искренне, но по-прежнему шёпотом возмутился Бруно. – Деметра эти бразды подхватила, иначе бы наша колесница давно бы разбилась о скалы. Сильнейший… то есть, её отец, мэтр Дамиан… он величайший маг, когда-либо ступавший на эти земли! В Совете, что в столице Бруттской Империи, есть маги и покрепче, но он – один из лучших! Правда… случаются у него… приступы. Я сам не видел, мне рассказывали… То буйствует, а то сидит у себя в кабинете запершись, и никого не пускает… Может, старческая немощь, а может, проклял кто. Вообще проклятия – жуткая вещь! Наложить легко, и новообращённый сумеет – а вот снять почти невозможно. Поверь мне, лучше не сталкиваться!
Я спрятал кислую гримасу в густой бороде. Верю я тебе, дитя! Видит Дух – верю!
– Ну вот, – кивнул на небольшую площадку Бруно. – Сразу за той дверью – рабочий кабинет госпожи Иннары, там её и найдёшь. Завтра разыщи меня или Мартина – такой большой, ты его не пропустишь – пообедаем вместе. До скорого, стонгардец!
– Сибранд, – запоздало представился я.
Бруно молча кивнул и тотчас скрылся на нижних ступенях; камень тихо зашуршал под лёгкой поступью почти невесомого мальчишки. И откуда такой тщедушный взялся? В наших-то суровых краях? Неужели другие отделения его не приняли?
Усилием воли избавившись от лишних мыслей, я шагнул к двери, взял в руки кольцо и коротко постучал им о толстую древесину. Ответа не последовало, зато от моего вроде бы вежливого, ненастойчивого стука створка дрогнула и поддалась. Госпожу Иннару, похоже, нисколько не беспокоила собственная безопасность, раз личный кабинет её оставался незапертым.
Пахнуло изнутри запахом сушёных трав, плавленого воска, старых книг и догоравшей сосновой древесины. Последняя нещадно стреляла, воздух стал душным от дыма, и тем не менее хозяйка кабинета никак себя не проявляла. Любой бы уже выкинул из огня невесть как затесавшийся в нём злосчастный брусок, да развеял набившийся в комнату чад, однако Деметра…
Я шагнул внутрь и замер: госпожа Иннара сидела за большим дубовым столом, положив голову на сложенные на столешнице руки, и под ними растекалась небольшая лужица тёмно-красного цвета.
Несколько бесконечных мгновений я стоял, парализованный жутким зрелищем, и в пустой голове отражались лишь застывшие картины открывшегося мне кабинета: шкафы с реагентами и книгами, длинная узкая картина, за которой смутно угадывалась узкая дверца в соседнюю комнату, кипа беспорядочно набросанных бумаг на обширном столе, перевернувшаяся чернильница…
Здесь я наконец очнулся, сам себе надавав мысленных оплеух, и решительно шагнул вглубь кабинета, захлопнув за собой дверь. От резкого звука «покойница» – от которой, ни много ни мало, зависела и моя жизнь – вздрогнула и резко выпрямилась в кресле, щуря на меня покрасневшие, усталые и испуганные после сна глаза.
– Не заперто, – пояснил я, кивая за спину. – Я вошёл.
Деметра смотрела на меня ещё секунду или две, будто вспоминая, затем резко выдохнула и закрыла лицо ладонями. На одной из кистей чётко обозначилось пятно пролившихся чернил.
– Сибранд, – невнятно проговорила дочь Сильнейшего, откидываясь в кресле. – Слава Духу, это ты… а ведь дверь была открыта… – Деметра мотнула головой, так же резко отнимая ладони от лица, и вгляделась в меня вновь – пристально, цепко. – Как ты себя чувствуешь?
Я ответил не менее внимательным взглядом. Не знаю, что искала во мне управляющая гильдией, но я нашёл то, что привычнее моему глазу – признаки болезни, которую запустили в самом начале и по-прежнему не придавали ей никакого значения.
Ныряние за мной в реку не прошло для Деметры даром – всю дорогу в гильдию колдунья изнывала от выворачивающего кашля, но лишь сейчас я обратил внимание на нездоровый румянец бледных щёк, лихорадочный блеск припухших глаз и липкий болезненный пот на обрамлённом влажными волосами лбу.
– Лучше, чем ты себя, – ответил, не задумываясь.
Деметра нахмурилась и махнула рукой – мол, не отвлекай от главного.
– С сердцем воздуха всё в порядке, не переживай. Я же говорила – Сильнейший сумеет… Артефакт заключили в новый сосуд, на этот раз – неживой. Не беспокойся – из кристалла не вырвется. Что до тебя… прости, Сибранд, совсем забыла… за всем ворохом дел… – Деметра потёрла висок, обхватила пальцами бледный лоб. – Завтра я познакомлю тебя с нашими мастерами и адептами – будешь изучать основы, пока я ищу способ снять остатки проклятия с твоего сына. Как только найду – обучу. С Сильнейшим ещё не говорила, но непременно… прости, сейчас очень много дел…