– Я помню, Сибранд, – вместо приветствия проронила Деметра. – Прости, что долго.
Она больше ничего не добавила, а я и не просил: какое моё право давить на госпожу Иннару? Позволили в гильдии остаться да постигать тёмные искусства, как умею – и на том спасибо. Всё остальное – только добрая воля людей, с которыми столкнула судьба. Хоть и хочется порою наполнить своим страданием весь мир, но пока ещё вовремя отрезвляю себя: моя боль – только моя, а остальные вовсе не обязаны ею жить.
И всё же общества госпожи Иннары не доставало всё больше. Отчего так, сам не понимал – долго ли знаю эту женщину, чтобы скучать по каждому брошенному, как собаке кость, слову, по тёплой и родственной тишиной на двоих, по уверенному, бесстрастному взгляду? Чего искал я в её присутствии? Покоя ли? Да ну к Тёмному – какой покой, когда я даже на шаг не приблизился к своей цели…
– Эй, варвар!
Я сделал очередной выпад, атакуя невидимого противника. Верный двуручник спасал по вечерам, когда уставшие от занятий молодые колдуны сидели в общем зале, коротая время перед сном. Я же уходил на задний двор крепости, где в запустении таяли вместе со снегом деревянные постройки старых складов, и тренировался до изнеможения, несколько часов подряд, чувствуя злую радость от боли в мышцах – хоть в чём-то от меня есть ещё толк! Я жил без проклятого колдовства почти три десятка зим – проживу и все оставшиеся годы! Но воином – воином я не перестану быть никогда. День, когда я не смогу держать меч в руках, пусть станет последним в моей жизни!
– Не слышишь, что ли?! К тебе обращаются!
Шаг, разворот – мелькнули лица молодых парней, не рискнувших подходить ближе для задуманного – и последний выпад. Я их узнал – адепты второго круга, учившиеся вместе с рыжим Бруно. Парень, кстати, оказался четвёртым человеком, который принял меня в узкий круг. Ужинали мы обыкновенно впятером: холодная красавица Дина, Мартин, Зорана, я и серокожий полуальд. Только наблюдая за весёлой компанией по вечерам, я сумел наконец разобраться в сложных взаимоотношениях: Мартин вовсе не ухаживал за смуглой сикирийкой, как показалось мне вначале, но заглядывался на её дальнюю родственницу, Дину. Та, если и догадывалась о чувствах моего земляка, виду не подавала. Зато младшие наши товарищи – Бруно и Зорана – кажется, вполне понимали друг друга. И частенько убегали вдвоём на ближайший балкон – любоваться яркими звёздами. Подшучивать над ними оказалось некому – мы с Мартином разговорчивостью не отличались, а красавица Дина полностью отдавалась магическим искусствам, не оставляя толстых трактатов даже во время ужина. Что оправдывалось – по свидетельствам Бруно, Дина была сильнейшим магом второго круга, и готовилась пройти испытание третьего.
– Да он боится!
– Молчит, а сам глазом в сторону ближайшей башни косит! Бей его, пока не удрапал!
– Слышишь, увалень? Мало нам одного Мартина – ты ещё явился! Знаешь, где место таким, как ты? Прав Турраллис: ваше дело – трудиться над мостовыми да камни ворочать, а не лезть в магические искусства! Эй! Оглох, что ли?
– Чего мы ждём? Чем больше шкаф – тем громче падает!
– Ну, варвар, покажи, на что способен! «Маг», как же! Напялил нашу мантию – и думаешь, будто тотчас поумнел?!
Как бы мне не задеть вас, дети мои… как бы не искалечить…
Защитное заклинание пришло на ум позже, чем его вытолкнули губы. Серебристая дымка укрыла меня вовремя – об неё тотчас разбились ледяные иглы, электрические заряды и огненные шары. Двуручник вгрызся в деревянные перила – отдохни пока, друг – а соседняя балка полуразвалившегося сарая тотчас оказалась в руках. Дерево поддалось на удивление легко, с треском, будто и не питала его постоянная влага снегов и влажного, стылого воздуха.
То, как я одной рукой вырвал доску с покосившихся перил, похоже, сильно поразило моих соратников. Их оказалось пятеро, самоуверенные адепты второго круга – но слегка ошарашенные встречей со стонгардской силой.
Я нянчиться с ними не собирался: никогда не делал скидок на возраст. Нашкодил – получи. Будь то младенец или древний старец – прости меня, Великий Дух, заповедавший нам смирение и любовь! – спуску я не давал никому. Кто ещё поучит этих мальчишек, не вдыхавших вонь настоящей битвы, разуму и осторожности? Да и нехитрому правилу: не переоценивай свои силы, не считай, что противник слабее, потому что не обладает твоими преимуществами! У него, поди, собственные имеются…
Балка описала круг, врезаясь в первого неосторожного мальчишку – тот, охнув, улетел в сугроб подтаявшего грязного снега. Остальные укрылись щитами, но доброе дерево всё ещё работало, проламывая колдовскую защиту то тут, то там. Помнится, в первый раз, столкнувшись с колдовством, мы, легионеры, ударились в панику: не берут их наши луки и стрелы, не секут мечи, не достают дубины и собственные руки… И только самые безрассудные обнаружили, что мало-помалу поддаётся стонгардскому упрямству магическая броня, и из тел колдунов хлещет точно такая же, как наша, обыкновенная красная кровь…
Ох, и недаром дядя Луций говорил, что главный враг – это ты сам! Как же сложно перебороть собственную леность, трусость, безумные тёмные страсти! Как трудно сдержать то, что внутри! Особенно, когда долго ему спуску не давал…
Моя защита дрогнула – отвлёкся от непрерывного чтения заклинания – и языки пламени лизнули рукав колдовской мантии, которую я так и не удосужился снять перед тренировкой. Балка в моей руке нашла следующую цель, и второй юнец рухнул в ледяную лужу подтаявшего снега и грязи, не сдержав болезненного стона.
Неприятный удар в спину – ледяная игла прошила насквозь и рубаху, и мантию, вонзившись в плоть – и резкий разворот к наглому колдуну. Верное заклинание отправило электрический шар в сторону хаотично разбегавшихся магов. Под руку теперь никто не лез – били с расстояния. Сплюнул ещё несколько заклятий послабее – мои жалкие огненные светлячки вреда наделать не сумели бы, зато отвлекали внимание зарвавшихся адептов – накинул на себя колдовскую защиту и, развернувшись, метнул уже бесполезную дубину в зазевавшегося мага позади себя. Тот рухнул на землю, которая тотчас обагрилась кровью из рассечённой головы – Великий Дух, надеюсь, не убил – а я обернулся к оставшимся героям.
Те казались растерянными и злыми одновременно. Простите, ребята – не в том настроении меня поймали. Я всё ещё надеялся, что они уйдут с миром, чтобы позаботиться о раненых товарищах – но они и не думали отступать. Сговорились наконец – и ударили сдвоенными разрядами, накрыли меня сверху огненным дождём. Мой защитный панцирь такого не выдержал, слабо хлопнув на прощание, и жидкое пламя пролилось на спину, на плечи, наполняя взор алой пеленой нечеловеческой боли.
Малолетние глупцы даже обрадовались, видя мои мучения – слышал их довольные голоса, видел зубастые ухмылки – и потому даже ахнуть не успели, когда я с места прыгнул вперёд, одним махом покрывая расстояние между ними и мной. Молодые колдуны заверещали, как поросята, когда пламя с моих рук перекинулось на их головы – запахло палёным волосом – и огненная лава, льющаяся сверху, тотчас иссякла.
Я их отпустил не раньше, чем испугал напоследок, едва не придушив всё ещё тлеющими руками. В выпученных глазах я видел неизбежный страх и безмерное удивление – обыкновенные чувства на пороге смерти. Разжал пальцы я вовремя: никто из судорожно цеплявшихся за мои запястья парней не успел даже сомлеть.
Поднявшись, я огляделся. Кажется, не убил никого: оклемаются, никуда не денутся. Затем посмотрел на свои обожжённые руки – рукава мантии сгорели дотла, также, как и рубашка – повёл обгоревшими плечами, чувствуя прохладу стремительно подступающей ночи. Огонь унялся сам – сбил, когда повалялся на земле с неумёхами-колдунами. Хорошо хоть, кожаные штаны остались нетронутыми – иначе срамота. Хотя лохмотья, оставшиеся от мантии и нижней рубашки, заменить теперь нечем: приехал в гильдию оборванцем.
– Сибранд! Ты что здесь устроил?!
Я обернулся: к нам знакомой стремительной походкой приближалась госпожа Иннара, за спиной которой прятался, прилипая то к одному, то к другому кусту, бледный как смерть Бруно. Полукровка, видимо, желал бы оказаться на краю света, только бы не здесь – вот только ослушаться неофициальную главу гильдии не решался. Он ли привёл сюда дочь Сильнейшего, или она захватила его по пути, уже не имело значения: бедняга оказался не в то время и не в том месте.
– Хоть не убил никого? – охватив быстрым взглядом «поле битвы», всё так же резко поинтересовалась Деметра. – Великий Дух, у Гастона кровь! Кто-то ещё ранен?
Ранеными оказались все пятеро, не считая, конечно же, меня, и Деметра нахмурилась ещё сильнее.
– Зачем, Сибранд?
Я вспыхнул. Кровь ещё не успокоилась после горячей стычки – горячей в самом прямом смысле, раздери меня Тёмный!
– У них спроси, госпожа Иннара! – резче, чем хотел, отозвался я. – Зачем отобрали у меня время, которое и так утекает, как вода сквозь пальцы!
Деметра даже растерялась от моего напора, отступила на шаг назад: видно, страшен я был.
– Прости, варвар, – невнятно пробормотал кто-то из юнцов. – Так, пошутить с тобой хотели…
Я не удержался, сплюнул. Глянул на примолкшую бруттку. Сколько слов вертелось у меня на языке в тот миг! Столь разных, что я сам себя испугался: не брежу ли после драки? Выругаться бы, что теряю здесь время, напомнить бы про обещание, высказать, что думаю про их гильдию, потребовать более частых встреч…
Хвала Духу, промолчал. Выхватил свой двуручник из балки, осторожно отодвинул низкорослую женщину с дороги и направился к конюшням. За мной никто не шёл, вопросов лишних не задавал: в этом заключалось главное преимущество и основной недостаток здешнего негласного кодекса – не лезть в чужие дела. Вот и в мои никто соваться не стал.
Даже когда я вывел осёдланного Ветра из стойла и, запрыгнув в седло, направил коня к единственным воротам крепости. Спиной я чувствовал пристальные взгляды оставшихся внутри магов, но оставаться с ними ещё дольше не мог – не выдерживал безумного давления, чужой среды, а самое главное: потерял из виду цель. Вместе с ней ушла и вера.
Олан навсегда останется болью моего сердца: безвольный, умалишённый и слабосильный сын, ставший проклятием всего рода. Теперь в сторону и старших моих сыновей с опаской будут глядеть соседи, упреждая своих дочерей, чтобы и не думали на Сибрандовых молодцев глядеть: не приведи Дух, нарожают таких же, как их проклятый брат…
Уже совсем стемнело, когда я добрался до Унтерхолда. Ворота ещё не закрыли на ночь: вечер стоял чистый, ясный, даже на скалистой дороге, которой я добрался к толстым стенам города, не повстречался ни один зверь – мир засыпал вместе с солнцем.
Внутрь меня пропустили, несмотря на потрёпанный внешний вид, без лишних вопросов: всё же свой, земляк. Даже в Сикирии возникли бы проблемы, хотя я и вырос в тёплых краях, и говорил на сикирийском чище, чем многие жители столицы. Здесь всё куда проще – вскоре я уже ехал когда-то знакомыми переулками к западному району, морщась от неприятной боли в спине и плечах. Молодые колдуны постарались на славу, так что ожоги ещё долго не сойдут. Интересно, сумею ли когда-нибудь бить магов их же оружием? Или так и останусь против них, как дикарь, с оглоблей наперевес? Никогда, никогда прежде я не знал столь сокрушительного поражения после кажущейся блестящей победы! Ничего не получается, ничего не понимаю в проклятых колдовских формулах!
Три седмицы прошло – нет, пролетело! – а чего я добился за это время?! В тесный круг меня приняли лишь такие же отбросы, как я сам: толстый земляк, полуальд, которого другие отделения побрезговали взять из-за нечистой крови, да взбалмошная дочь зажиточного купца из Сикирии! Даже Дина, чьей истории я не знал, смотрела свысока на наше разношёрстное собрание… Если бы не Зорана, которая помогла мне разжиться запасами пергамента и перьев, я бы до сих ушами на занятиях хлопал. Долг юной сикирийке я планировал отдать тотчас, как раздобуду денег – для того и направился в нижний город: чтобы меня после отъезда никто плохим словом не поминал.
В здешней таверне, как я помнил, менялы принимали самоцветы да выдавали за них грабительскую плату. Вот и пригодились драгоценные камешки, которые нашёл у убитого альда ещё в Живых Ключах! Что должен, отдам; куплю себе ещё новую рубашку взамен сгоревшей, остальное привезу домой – понадобится, поди: впереди у моих детей долгая жизнь. И хотя лететь им придётся самостоятельно, я ведь могу – и должен, пока ещё в силе – слегка подтолкнуть их от земли.
– Сибранд! Капитан Сибранд! Неужели это правда, и ты перебрался в наши края?
Не слезая с коня, я обернулся, тоскливо предчувствуя долгий разговор. На что я надеялся, въезжая в город, где меня знала половина стражи из бывших легионеров? Не знаю, в каком звании теперь ходил капитан Витольд, но выправку бывший соратник сохранил отменную. Хотя и значительно ниже меня, седовласый мужчина казался крепче за счёт коренастого телосложения и мощных, как брёвна, рук. Несмотря на кажущуюся тяжеловесность, передвигался Витольд на зависть легко, будто вовсе не касаясь ногами мостовой. Капитан особых дел не шёл – скользил над мёрзлой землёй, бесшумно, быстро, неуловимо. Когда-то мог я попасть к нему в распоряжение, да к роли шпиона оказался непригоден. Ещё дядя Луций говорил, мол, воин из меня отменный, а вот разведчик никудышный, – никогда мне им не стать…
Время показало, что даже мудрый наставник порой ошибался.
– Великий Дух, Сибранд! Это кто тебя так? – без предисловий поинтересовался бывший соратник, когда я выбрался из седла. – Будто Тёмный заглотил в свою огненную пасть да, побрезговав, выплюнул…
Ответить мне не дали – Витольд кивнул в сторону тихой таверны, притаившейся в углу небольшого сквера, поросшего угрюмым низким кустарником, и я подчинился: попросту не нашёл предлога, чтобы сбежать. Да и не сбежишь у капитана особых дел…
Ветра оставил в стойле; привязывая поводья, огляделся. Вечерело, в таверну стягивался ночной народец. Может, кто другой нашёл бы компанию воров, убийц и мошенников неподобающей – Витольд же чувствовал себя здесь, как дикий зверь в лесной чаще. Старожилы узнавали имперского легионера, но не нарушали негласного кодекса, призывающего не лезть в чужие дела. Кодексу подчинялся и капитан Витольд.
Мы вошли в духоту людного места, и бывший соратник тотчас уселся за свободным столиком у стены, кивнув хозяину. Тот странным образом разглядел нового гостя в полной таверне и сделал знак помощнику.
– Голодный, небось? – поинтересовался Витольд, в то время как весёлая девица в грязном переднике уже ставила на стол полные кружки браги. – Неважно выглядишь, Белый Орёл!
Я нахмурился: деревенским прозвищем я в легионе никогда не хвастал – откуда капитану знать моё ло-хельмское имя?
– Пей, пей, – кивнул на кружку Витольд, сам делая первый глоток. – Ты здесь надолго. Лавки-то до рассвета закрыты, всё равно не найдёшь до утра того, что ищешь. Ты ведь за этим здесь?
Я вздохнул, пожал плечами, доставая из кошеля пару самоцветов. Показал на раскрытой ладони, спрятал обратно.
– Симпатичные камни, – сдержанно отозвался бывший соратник, прихлёбывая из кружки. – Хорошо, что мне показал. Разменяю по честной цене.
– Зачем ты меня сюда притащил? – спросил я без особой надежды.
По губам капитана скользнула блеклая усмешка; он покачал головой.
– Скажу сразу – есть не сможешь. Я тебя знаю: переживаниями себе дыру в душе прожжёшь, а я виноватым останусь. Ну, чего хмуришься? Я, может, по тебе просто соскучился!
Я усмехнулся: Витольд оставался верным себе. О делах ни слова, пока человек голоден и зол с дороги. Соскучился и я по бывшему сослуживцу, да только терзало сердце нехорошее предчувствие: ни с кем и никогда не вёл Витольд пустых бесед…
– Благодарствую, – кивнул капитан хозяйскому помощнику, поставившему дымящиеся блюда на стол. Весёлая девица тоже подлетела, хлопнула на столешницу кувшин вина и миску с грубыми кусками подсохшего хлеба.
Перед тем, как убежать, стрельнула глазами в мою сторону, скользнула взглядом по обнажённым плечам, облизнула полные губы. Витольд рассмеялся и махнул рукой; мы тотчас остались вдвоём. Знали, ох, знали местные людишки капитана особых дел…
– А ты помолодел, – пододвигая мне тарелку, снова подметил сослуживец. – Бороду-то зачем сбрил? Чтобы госпоже Иннаре понравиться?