Вот характерный пример.
29 января 1937 года Фадеева вызвали в Комиссию партийного контроля при ЦК для беседы о судьбе писателя Ивана Катаева. За этим талантливым писателем давно присматривали сотрудники секретно-политического отдела главного управления государственной безопасности НКВД.
Чекистам даже и стараться не надо было. Им активно помогали братья-писатели. В конце августа 1936 года два дня заседала партгруппа правления Союза писателей, разоблачавшая врагов в собственных рядах.
29 августа отдел культурно-просветительской работы ЦК докладывал секретарям ЦК Кагановичу, Андрееву и Ежову:
«В процессе обсуждения был вскрыт ряд важных фактов. Писатель Иван Катаев (член партии с 1919 года) в 1928 году ездил к сосланному в Липецк троцкисту Воронскому за директивами о работе литературной группы «Перевал». Активные связи с осужденными троцкистами Катаев поддерживал систематически, оказывая им денежную помощь… Решением партгруппы постановлено исключить Ивана Катаева из партии».
Литературный критик Александр Константинович Воронений, за встречу с которым исключали из партии, был когда-то видным литератором, редактором журнала «Красная новь». Он много сделал для развития отечественной литературы, но имел несчастье во время внутрипартийных дискуссий поддержать точку зрения Троцкого. В январе 1929 года Воронского арестовали и приговорили к пяти годам заключения в политизоляторе. За него вступился кандидат в члены политбюро Серго Орджоникидзе, и Воронского сослали в Липецк в 1929 году. Потом разрешили вернуться, дали работу. В годы массовых репрессий, когда Орджоникидзе не стало, вновь арестовали и расстреляли.
Фадеев после беседы в Комиссии партийного контроля сформулировал свое отношение к обреченному Катаеву в письменной форме и отослал партийным инквизиторам:
«Знаю Ив. Катаева с 1926 г. Знаю, что во все время нашего знакомства и в разговорах, и на партийных собраниях выступал и голосовал против уклонов, в том числе и против троцкизма. Но принадлежал к литературной группе «Перевал», созданной по инициативе Воронского, создавшего там троцкистское ядро. Несомненно, не понимая того, что группа используется троцкистами, либеральничал.
Я всегда считал его человеком честным, прямодушным, и потому возможность его связи с врагами народа теперь тоже мне кажется маловероятной. Однако по разговору с ним некоторое время спустя после его исключения я понял, что в нем по-прежнему не изжиты интеллигентские пережитки и что человек он недостаточно авангардный, «расплывающийся» в беспартийном окружении, малоспособный вести за собой.
Писатель он даровитый. Творчество его, будучи коммунистическим по мировоззрению, тоже всегда несло интеллигентские пережитки ложно понимаемого «гуманизма».
Как оценить такую характеристику? С одной стороны, Фадеев благородно назвал Катаева честным человеком и даровитым писателем, то есть не толкнул в спину падающего человека, не стал его добивать. А, с другой стороны, не посмел вступиться за коллегу, в невиновности которого внутренне был уверен, а предположил, что не все с ним чисто. Впрочем, а кто в те времена вступался за товарищей и друзей?
Ивана Катаева 18 марта 1937 года арестовали, а 19 августа приговорили к расстрелу. После XX съезда Катаева реабилитировали. Вдова, поэт Мария Кузьминична Терентьева, издала в шестидесятые годы книгу его прозы. Писателя уничтожили, когда он еще только входил в творческую силу.
Дарованное Сталиным положение сделало Фадеева одним из самых заметных людей в стране. Он был окружен почетом, ему разрешалось ездить за границу. За несколько докладов научный совет Института мировой литературы имени М. Горького присудил ему научную степень доктора филологических наук без защиты диссертации.
Но за все следовало платить, и Фадеев подписывал бумаги, которые обрекали на смерть подведомственных ему писателей. Иногда проявлял инициативу и сам натравливал ЦК и госбезопасность на писателей, которых уничтожали.
Сталин учил своего любимца:
– Имейте в виду, Фадеев, люди обкатываются, как камешки морской водой. Но вы не умеете обкатывать людей – вот ваша беда. Политик не имеет права быть чересчур впечатлительным. Мало ли какие бывают у людей острые углы, жизнь их обтачивает в интересах общего дела…
Александр Александрович старался.
Попойка на квартире Булгаковых
Фадеев нравился вождю даже чисто по-человечески. Вождь подарил Александру Александровичу должность генерального секретаря, сделал его «писательским Сталиным». Фадееву сходило с рук то, что другим стоило бы жизни.
Он запил в начале войны, вернувшись с фронта, – не выдержал того, что увидел. Запил и исчез, не появлялся в доме на улице Воровского, где находился аппарат Союза писателей. Его подчиненные привыкли к внезапным исчезновениям своего руководителя. Но Фадеев срочно понадобился секретарю ЦК Александру Сергеевичу Щербакову, который отыскал его с помощью чекистов.
Фадеев терпеть не мог Щербакова:
«Я ненавидел Щербакова за то, что он кичился своей бюрократической исполнительностью, своей жестокостью бесчеловечного служаки».
По указанию Щербакова партийные органы провели следствие. Установление истины не составило труда. Фадеева решили наказать. 23 сентября 1941 года политбюро утвердило постановление бюро Комиссии партийного контроля при ЦК:
«По поручению Секретариата ЦК ВКП(б) Комиссия Партийного Контроля рассмотрела дело о секретаре Союза советских писателей и члене ЦК ВКП(б) т. Фадееве А.А. и установила, что т. Фадеев А.А., приехав из командировки с фронта, получив поручение Информбюро, не выполнил его и в течение семи дней пьянствовал, не выходя на работу, скрывая свое местонахождение. При выяснении установлено, что попойка происходила на квартире артистки Булгаковой.
Как оказалось, это не единственный факт, когда т. Фадеев по нескольку дней подряд пьянствовал. Аналогичный факт имел место в конце июля текущего года. Факт о попойках т. Фадеева широко известен в писательской среде.
Бюро КПК при ЦК ВКП(б) постановляет:
считать поведение т. Фадеева А.А. недостойным члена ВКП(б) и особенно члена ЦК ВКП(б), объявить ему выговор и предупредить, что если он и впредь будет продолжать вести себя недостойным образом, то в отношении его будет поставлен вопрос о более серьезном партийном взыскании».
Елена Сергеевна Булгакова, у которой скрывался Фадеев, – это вдова писателя Михаила Булгакова, автора знаменитого романа «Мастер и Маргарита». Фадеев хорошо относился к Булгакову, а еще лучше к его вдове.
Фадеев отделался выговором, хотя в военное время такую эскападу могли бы приравнять к дезертирству. Это была личная милость вождя.
Во время поспешной эвакуации из Москвы в октябре сорок первого Фадеев опять попал в черный список. Его обвинили том, что он фактически бежал из столицы и бросил товарищей-писателей на произвол судьбы. Эвакуированные в Ташкент писатели были недовольны Фадеевым, считая, что он перестал руководить Союзом писателей и плохо заботится о литераторах.
В эти трудные годы и месяцы Фадеев, оказавшийся в Куйбышеве, и в самом деле метался, не зная, чем занять себя. 13 декабря 1941 года Фадеев написал оправдательную записку секретарям ЦК Сталину, Андрееву и Щербакову:
«Среди литераторов, находящихся в настоящее время в Москве, распространяется сплетня, будто Фадеев «самовольно» оставил Москву, чуть ли не бросив писателей на произвол судьбы…
Я выехал под утро 16 октября после того, как отправил всех писателей, которые были мне поручены, и получил указание выехать от Комиссии по эвакуации через тов. Косыгина…
Работа среди писателей (в течение пятнадцати лет) создала мне известное число литературных противников. Как это ни мелко в такое время, но именно они пытаются выдать меня сейчас за «паникера».
Это обстоятельство вынуждает меня сказать несколько слов о себе. Я вступил в партию в период колчаковского подполья, был участником Гражданской войны (от рядового бойца и политрука пулеметной команды до комиссара бригады), участвовал в штурме Кронштадта в 1921 г. и дважды был ранен.
Я делал немало ошибок, промахов и проступков. Но на всех самых трудных этапах революции, включая и современный, я не был просто «поддерживающим» и «присоединяющимся», а был и остался активным борцом за дело Ленина и Сталина. Изображать меня «паникером» – это глупость и пошлость.
Как и многие большевики, я с большой радостью остался бы в Москве для защиты ее, и как у многих большевиков, все мои помыслы и желания направлены к фронту.
Если бы мне разрешили выехать на фронт в качестве корреспондента или политработника, я смог бы принести пользы не меньше других фронтовых литераторов».
Не дожидаясь ответа на письмо, на следующий день он отправил секретарю ЦК Андрееву короткую телеграмму:
«Прошу разрешить выехать на Западный фронт».
Андреев переправил телеграмму начальнику главного политуправления Красной армии Льву Захаровичу Мехлису, человеку резкому и несентиментальному. Тот ответил немедленно:
«Писатель Фадеев прислал телеграмму с просьбой посодействовать перед ЦК ВКП(б) о направлении его на фронт в качестве корреспондента, как будто ему кто-то мешает. Прошу Вас передать Фадеева на несколько месяцев в распоряжение ГлавПУРККА, а мы заставим его обслуживать армию художественным словом».
Но Щербаков возразил против отправки Фадеева на фронт, считая, что он должен работать в Союзе писателей. Во время войны Сталин не то, чтобы охладел к Александру Александровичу, но во всяком случае другие литераторы выдвинулись на первый план, те, кто был на фронте и писал на военные темы, прежде всего молодой Константин Михайлович Симонов, чья поэзия и драматургия оказались созвучными настроениям солдат и офицеров действующей армии.
19 января 1944 года Фадеев был освобожден от руководства Союзом писателей. Вместо него поставили беспартийного большевика – поэта Николая Семеновича Тихонова, известного своими стихотворными строчками о коммунистах:
Николай Тихонов обладал внушительной фигурой, говорил степенно и убедительно, поэтому его неизменно определяли на высокие должности, но обычно представительского характера. Он не обладал энергией и организаторскими способностями Фадеева. Да и вождь все-таки привык к Фадееву, так что опала была недолгой. 13 сентября 1946 года оргбюро ЦК приняло решение о смене руководства Союза советских писателей.
Николая Тихонова освободили от должности председателя правления ССП. Саму должность упразднили. Ввели пост генерального секретаря, назначили на этот пост Фадеева, а его заместителями сделали того же Тихонова, Константина Симонова, драматургов Всеволода Вишневского и Александра Корнейчука, автора пьесы «Фронт», которую редактировал сам Сталин.
Писателя Бориса Горбатова Сталин предложил сделать секретарем партийной группы правления. По воспоминаниям Симонова, Фадеев был крайне недоволен. Он хотел бы руководить и работой партгруппы, а то получилось, что и к нему приставили комиссара. Для него это было непривычно. Он сам привык быть комиссаром.
Когда главой Союза писателей избрали Тихонова, известный питерский писатель Михаил Зощенко заметил:
«Страшная вещь: на Фадеева раньше нападали многие, а теперь все в Москве изменилось: Фадеева Москва все-таки любит, а Тихонова – нет, так как Фадеев – человек, любящий советскую литературу, а Тихонов – человек холодный, равнодушный…»
Доносы на друзей
22 февраля 1947 года постановлением политбюро Фадеев возглавил комитет по Сталинским премиям в области литературы и искусства. Присуждение премий, в котором участвовал сам вождь, превращалось в расширенное совещание по идеологическим вопросам. Сталин неизменно высказывал свое мнение, когда речь шла о книгах. Он придавал литературе особое значение и сам много читал. Другие виды искусств его интересовали значительно меньше. Он принимал окончательное решение, кому какую премию дать, но к мнению Фадеева прислушивался.
Это позволяло Александру Александровичу чувствовать себя уверенно в разговорах с другими руководителями партии. Он позволил себе открыто возражать новому секретарю ЦК по идеологическим вопросам Михаилу Андреевичу Суслову. На заседании комитета по Сталинским премиям Суслов высказался против кандидатуры выдвинутого на премию татарского поэта. Фадеев взвился:
– Товарищ Суслов, а вы читали его стихотворения? Читать нужно, товарищ Суслов, а уже потом высказывать свое мнение.
Суслов проглотил невероятно резкую по тем временам реплику Александра Александровича. Только Фадееву такие слова могли сойти с рук.
Послевоенные годы оказались тяжелыми для литературы и искусства. Константин Симонов рассказывал, как Сталин собрал у себя руководство Союза писателей. И стал говорить о «неоправданном преклонении перед заграничной культурой».
– Эта традиция идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами-засранцами, – Сталин позволил себе неприлично пошутить. – У военных тоже было такое преклонение. Теперь стало меньше…
По всей стране развернулась борьба с «низкопоклонством перед Западом». Все, что шло из западных стран, даже в точных науках, называлось реакционным. Ученым приходилось вычеркивать ссылки на иностранных авторов. Таким примитивным образом утверждался приоритет отечественной науки.
Советских писателей старательно отгораживали от иностранных коллег, от мировой литературы. Фадеев писал члену политбюро Вячеславу Михайловичу Молотову, ведавшему международными делами:
«1-й Европейский отдел МИД СССР направил нам полученные из посольства СССР в Бельгии материалы о созыве 11–15 сентября в Бельгии международного конгресса поэтов.
Конгресс организуется бельгийским «Домом поэтов» и комиссариатом туризма Министерства коммуникации Бельгии. Приглашения посланы представителям всех стран, входящих в ЮНЕСКО, а также представителям СССР.
Советское посольство в Бельгии, как сообщил нам и.о. заведующего 1-м Европейским отделом МИД тов. Сергеев, «считает выгодным для дела пропаганды советской поэзии в Бельгии и других странах» принятие этого приглашения…
Секретариат Союза советских писателей СССР со своей стороны не считает целесообразным участием советских поэтов поддерживать эту эстетскую, совершенно невлиятельную организацию и просит разрешения отклонить участие в этом конгрессе…»
Вот ведь как ставил вопрос Фадеев. Даже осторожные дипломаты считали полезным приезд советских поэтов. Но глава Союза писателей твердо проводил партийную линию – никаких контактов с вредоносным Западом.
В 1948 году Фадеев отправил Сталину и секретарю ЦК Георгию Максимилиановичу Маленкову самый настоящий донос на две прекрасные и веселые книги:
«Секретариат Союза Советских Писателей считает грубой политической ошибкой издательства «Советский писатель» выпуск в свет книги Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок»…
Секретариат считает недопустимым издание этой книги, потому что она является клеветой на советское общество… Авторы позволяют себе вкладывать в уста всяких проходимцев и обывателей пошлые замечания в духе издевки и зубоскальства по отношению к историческому материализму, к учителям марксизма, известным советским деятелям, советским учреждениям…»
В те годы в Союзе писателей, как и в других идеологических учреждениях, развернулась борьба с «сионистами» и «космополитами», которая оказалась выгодным делом. После подметных писем и открыто антисемитских выступлений освобождались места и должности. Карьеры стали делаться почти так же быстро, как и в 1937 году, когда расстреливали вышестоящих, открывая дорогу нижестоящим. Еще оставалось некоторое количество евреев на достаточно заметных местах; они вносили вклад в науку, медицину, искусство. В первую очередь с ними боролись как с конкурентами.