Она уже слышала эти речи много лет назад, но за прошедшие годы он отточил риторику. Новые вариации тех аргументов, что он приводил тогда на Церере. Вот–вот закончит, как тогда: «„Гамарра" получил по заслугам. Война есть война, и каждый, кто помогает удушить врага, — воюет, даже если об этом не знает». Внутри у нее все будто растаяло. Ощущение, которое Наоми помнила по темным временам. Что–то сдвинулось у нее в затылке. Просыпалась долго спавшая змея выученной беспомощности. Она представила, что змеи не существует, в надежде, что это поможет ее изгнать.
— При чем тут я? — спросила Наоми слабее, чем хотелось бы.
Марко улыбнулся. И снова заговорил как цивилизованный вождь. Грубый астерский бандит скрылся под маской.
— Ты — из наших. Да, ты на время отходила от нас, но все равно ты наша. Ты — мать моего сына. Я не хочу тебе зла.
Ей полагалось спросить, о чем это он. Перед ней проложили светящуюся дорожку. «Какого зла?» — могла спросить она, и тогда бы он объяснил. Наблюдая, как округляются у нее глаза. Как растет в них страх.
Пусть подавится!
— Тебе не я нужна, — сказала она. — Нужен был «Росинант», да только не вышло. Корабль? Или Холден? Мне можешь сказать. Ты хотел пофордыбачить перед моим новым любовником? Грустно, если так.
Она дышала все чаще — адреналин подстегивал сердце. Лицо Марко застыло, по ответить он не успел, потому что загудел коммутатор, и незнакомый женский голос гулко разнесся по палубе:
«Хает контакт».
— Кве?
«Мелочь. Шлюпка с Марса. Докладывают с „Андрес Гофер“».
— Разведчик? — рявкнул Марко.
Пауза затянулась на несколько секунд.
«Нет, похоже, просто каких–то гуляк занесло. Хотя кто видел одного, видел весь ударный кулак, нет?»
— Сколько до спускового контакта?
«Двадцать семь минут».
Этот ответ последовал без задержки. Женщина ждала вопроса. Марко хмуро смотрел на панель связи.
— Подождать бы еще немного. Получилось бы симпатичнее. Но ладно. Снимите шлюпку.
«Тода?»
Марко оглянулся на Наоми, их темные глаза встретились. Его губы тронула улыбка. Артист хренов!
— Нет. Но эст тода. Бейте и но кораблю марсианского премьер–министра. И пусть группа охотников готовится: когда эта тряпка пустится наутек, надо будет подстрелить на бегу.
«Сабез, — ответила женщина. — К исполнению».
Марко ждал, с вызовом разведя ладони.
— Вот так вот, — заговорил он. — Они нас запомнят. Отстегаем их теми самыми цепями, которые они для нас ковали. Мы не канем во мрак. Теперь нас будут уважать.
— И что с того? Закроют кольца? — спросила Наоми. — Снова запустят производство дешевых коктейлей? Какая польза «нашим» от убийства марсианского министра? Кому это поможет?
Марко не засмеялся, но смягчился. Кажется, она сказала глупость и тем его порадовала. Вопреки всему, Наоми уколол стыд.
— Извини, Наоми. Разговор придется отложить. Но я рад, что ты с нами. Знаю, между нами много обид, и на мир мы смотрим по–разному. Но ты всегда останешься матерью моего сына, и я всегда буду любить тебя за это.
Он поднял кулак, обращаясь к охране.
— Позаботьтесь о ней и приготовьтесь к серьезной перегрузке. Мы идем в бой.
— Сэр, — отсалютовал охранник и взял Наоми за локоть.
Первым ее порывом было упереться, вырваться, но что проку? Она, до боли сжав зубы, толкнулась туда, куда ее тянули.
— Еще одно, — спохватился Марко, и она обернулась, решив, что он обращается к ней. Нет, не к ней. — Обеспечьте, чтобы там, куда вы ее запрете, была возможность смотреть новости. Сегодня мир изменится. Мы не позволим ей упустить такое зрелище, а?
Глава 22
Амос
«…Сообщают о падении массивного астероида в Северной Африке. Оксфордская станция в Рабате, в пятистах километрах от эпицентра, оценивает силу удара в восемь и семьдесят пять сотых по шкале Рихтера».
Амос еще раз попытался откинуться на спинку стула. Неудобная, тесная мебель. Паршивый легкий пластик, отштампованный машиной, которая на нем сидеть не собиралась. Сперва сделали стул легким и неудобным на случай, если им вздумают драться. А потом еще и привинтили его к полу. В результате Амос незаметно для себя каждые пять минут упирался ногами в шершавый бетонный пол и толкался назад. Спинка немного подавалась под давлением, но удобнее не становилась, а как только он уступал, возвращался к прежней форме.
«…невиданное со взрыва Кракатау. Выброс пыли нарушил воздушное сообщение, угрожая как гражданским, так и коммерческим рейсам. За оценкой ситуации с места событий мы обращаемся к Киврин Альтасар, она сейчас в Дакаре. Киврин?»
Картинка на экране переключилась. Оливковокожая женщина в песочном сари облизнула губы, кивнула и заговорила: «Ударная волна дошла до Дакара около часа назад, и власти еще оценивают ущерб. Я вижу город в развалинах. Сообщают, что много, много местных строений не выдержали первого удара. Повреждена и энергетическая сеть. Больницы и пункты первой помощи переполнены. Сейчас идет эвакуация небоскребов Аль–Кашаба, опасаются, что северная башня может обрушиться. Небо… небо здесь…»
Амос навалился на спинку, вздохнул и выпрямился. Комната ожидания была пуста — кроме него, только старуха сидела в дальнем углу, кашляя в согнутый локоть. Роскошью здесь и не пахло. Окна выходили на неприглядный кусок Северной Каролины — голые двести метров от входа в здание до ворот. Два ряда мономолекулярной противоураганной пленки перегородили дорожку к бетонной стене двухэтажного дома. На каждом углу располагались гнезда снайперов, автоматическая защита и стволы орудий казались неподвижнее древесных стволов. Все строения были низкие — над землей поднимался один этаж с административными помещениями и массивной будкой служебного входа. Если здесь что и происходило, то только под землей. Именно в такие места Амос надеялся никогда не попадать.
Хорошо еще, что он может в любой момент уйти.
«Коротко о других новостях: сигнал о помощи от эскадры, сопровождающей премьер–министра Марса, считают подлинным. Группа неустановленных кораблей…»
За спиной Амоса распахнулась дверь. За нею громоздились сто кило лепных мускулов и столько же скуки.
— Кларк!
— Здесь! — Кашляющая старуха встала. — Я Кларк.
— Сюда, мэм.
Амос размял шею и снова принялся разглядывать тюремный двор. Дикторша новостей все волновалась по поводу разной фигни. Известия больше задели бы Амоса, не будь у него голова занята планами того, как он станет выбираться отсюда, если вдруг придется, и где именно его убьют при попытке к бегству. Судя по тем клочкам информации, которые пробились к его сознанию, у репортеров выдался удачный день.
— Бартон!
Он медленно подошел. Качок сверился со своим терминалом.
— Вы Бартон?
— Сегодня это я.
— Сюда, сэр.
Его провели в маленькое помещение, где и стулья, и стол были привинчены к полу. Стол, впрочем, казался солидным.
— Так. Посещение?
— Угу, — буркнул Амос. — Ищу Клариссу Мао.
Тюремщик глянул на него исподлобья.
— Мы здесь имен не знаем.
Амос открыл свой терминал.
— Мне нужен номер «сорок два–шестьдесят два–четыре тысячи сто тридцать один».
— Благодарю вас. Вам придется отдать все личные вещи, включая еду и напитки, ваш ручной терминал и всю одежду, содержащую более семи граммов металла! Никаких молний, металлических вставок и тому подобного. При нахождении на территории тюрьмы ваши гражданские права, согласно кодексу Гормана, урезаются. Копию кодекса вам предоставят по запросу. Вы запрашиваете копию кодекса?
— Да ну ее.
— Простите, сэр, я должен услышать «да» или «нет».
— Нет.
— Благодарю вас, сэр. Находясь в тюрьме, вы должны немедленно и без вопросов выполнять указания любого охранника или сотрудника. Для вашей же безопасности. При отказе повиноваться охрана и сотрудники тюрьмы вправе применять любые средства, какие сочтут необходимыми для обеспечения вашей безопасности и безопасности других людей. Вы понимаете и соглашаетесь?
— Конечно, — сказал Амос, — почему бы и нет?
Охранник подвинул к нему терминал, и Амос ткнул в экран большим пальцем, позволив считать отпечаток. Маленький индикатор на краю бланка загорелся зеленым. Терминал у него забрали — вместе с его собственным терминалом и ботинками. Вместо них выдали тапочки из клееной бумаги.
— Добро пожаловать в Яму, — сказал великан и в первый раз улыбнулся.
***
Лифт блестел сталью и титаном, лампы над головой моргали так часто, что мигание замечалось не сразу. Двое охранников, видимо, в лифте и жили, вместе с ним разъезжая вверх и вниз. На вид работенка казалась гнусной. На минус десятом уровне Амоса выпустили. Его уже ожидало сопровождение: седая широколицая женщина в легкой защите и с пистолетом в кобуре — марки он не опознал. Как только Амос шагнул в холл, что–то дважды прогудело, но стрелять никто не начал, и потому он рассудил, что ничего не нарушил.
— Сюда, сэр, — сказала сопровождающая.
— Ага, понял, — отозвался Амос.
Их шаги гулко отдавались в коридорах, эхо металось между твердым полом и потолком. Забранные в металлические клетки светильники покрывали все сеткой теней. Амос поймал себя на том, что сжимает руки в кулаки, обдумывая, как стукнуть сопровождающую головой о стену и отобрать у нее пистолет. Всего лишь старая привычка, но обстановка ее всколыхнула.
Впервые внизу? — спросила женщина.
— Заметно?
— Есть немного.
В глубине коридора кто–то басовито взревел. На Амоса снизошло знакомое спокойствие. Когда сопровождающая подняла бровь, Амос ей улыбнулся. Она в ответ раздвинула уголки губ, но за ее улыбкой скрывалась другая мысль.
— Ничего с вами не случится, — успокоила она посетителя. — Нам сюда.
Серо–зеленые металлические двери тянулись двумя рядами по грубым бетонным стенам коридора. Во всех дверях были одинаковые окошки из толстого зеленого стекла, сквозь которые камеры казались аквариумами. В первой из них четверо в таком же снаряжении, как у седой, прижимали к полу мужчину. Старуха из приемной, зажмурившись, скрючилась в углу. Кажется, она молилась. Заключенный — высокий худой человек со струящейся бородой стального цвета — снова взревел.
Рука его выстрелила неуловимо быстрым движением, ухватила чью–то щиколотку и дернула. Пойманный завалился, но двое других прибегли к орудиям, похожим на электрокнут для скота. Один ткнул пленника в спину, другой — в основание черепа. Тот грязно выругался напоследок и обмяк. Упавшая охранница поднялась, из носа у нее текла кровь. Остальные посмеивались над неудачницей. Старуха, шевеля губами, стояла на коленях. Сделав долгий дрожащий вздох, она заговорила, потом завыла. Голос доносился словно за много километров.
Сопровождающая Амоса равнодушно прошла мимо, и он последовал ее примеру.
— Ваша здесь. Ничего не передавать. Если почувствуете угрозу, поднимите руку. Мы будем наблюдать.
— Вот спасибо, — сказал Амос.
Пока он не увидел девушку, он не сознавал, насколько все это напоминает бесплатную лечебницу. Дешевая пластиковая больничная кровать, стальной туалет встроен в стену и не огорожен даже ширмой, облупленная медико–диагностическая система, светящийся равномерным серым цветом настенный кран — и Кларисса с тремя длинными пластиковыми трубками, змеящимися из вен. Она похудела с тех пор, как он увозил ее со станции «Медина», которая тогда еще не была станцией «Медина». Локти стали толще плеч. Глаза на лице казались непомерно большими.
— Привет, Персик, — поздоровался Амос, усевшись на стул у кровати. — Выглядишь ты как дерьмо на палочке.
— Добро пожаловать в Бедлам, — улыбнулась она.
— Я думал, это называется Вифлеем.
— Бедлам тоже называли Вифлеемом. И что же привело тебя в мою оплаченную государством квартирку?
За дверным окошком охранники протащили по коридору железного человека. Кларисса проследила взгляд Амоса и криво усмехнулась.
— Это Конечек, — сообщила она. — Он доброволец.
— Это как?
— Мог бы уйти, если б захотел. — Она подняла руку, показав ему трубки. — Мы здесь все на модификантах. Позволил бы убрать моды — и мог бы перевестись в Анголу или в Ньюпорт. Не свобода, но там хоть небо есть.
— А без позволения их убрать не могут?
— Право на неприкосновенность тела прописано в конституции. Конечек — гнусная обезьяна, но закон распространяется и на него.
— А на тебя? У тебя тоже… эти?..
Кларисса склонила голову, захохотала так, что затряслись трубки.
— Не считая двух минут рвоты и распускания соплей после каждого применения, у них имелись и другие недостатки. Если их удалить, я не умру, по будет не лучше, чем сейчас, а хуже. Оказывается, неспроста та дрянь, что я принимала, не попала на открытый рынок.
— Паршиво. Не повезло тебе.
— Кроме всего прочего, это значит, что мне здесь оставаться, пока… Ну, пока я вообще есть. Каждое утро принимаю блокаторы, завтракаю в кафетерии, полчаса на разминку, а потом могу сидеть у себя в камере или в садке на десятерых заключенных — три часа. Сполоснуть и повторить. Это справедливо. Я сделала много плохого.
— А все те проповеди насчет искупления и преображения…
— Не все можно искупить, — сказала Кларисса так, что стало ясно — она об этом не раз думала. В ней сейчас была и усталость, и сила. — Не все пятна отмываются. Случается сделать такое, что последствия несешь до конца жизни и с раскаянием уходишь в могилу. Вот тебе и счастливый финал.
— Хм, — сказал Амос. — Думаю, я понимаю, о чем ты.
— Надеюсь, что не понимаешь, — возразила она.
— Жаль, что не всадил тебе пулю в голову, когда был шанс.
— Жаль, что я не попросила. Так что же тебя сюда привело?
— Был по соседству, прощался с куском прошлого. Вряд ли я сюда вернусь, вот и подумал, что другого случая навестить тебя не выпадет.
На глаза у нее навернулись слезы. Кларисса взяла его за руку. Странным было это прикосновение. Пальцы на ощупь казались восковыми и слишком тонкими. Амос боялся обидеть ее, отстранившись, и потому постарался вспомнить, как ведут себя люди в такие интимные минуты. Представил на своем месте Наоми и пожал девушке руку.
— Спасибо, что вспомнил про меня, — сказала она. — Расскажи об остальных. Как там Холден?
— А что, — удивился Амос, — они тебе про Илос не рассказывали?
Цензура не пропускает ко мне ничего о нем. И о вас. И о «Мао–Квиковски», и о протомолекуле, и о кольцах. Считается, что мне это вредно.
Амос уселся поудобнее.
— Ну, ладно. Так вот, вызывает, значит, капитана…
Минут сорок пять, а может, и час Амос выкладывал историю «Росинанта», начиная с того момента, как Клариссу Мао сдали властям. Он был не силен в пересказе сюжетов без мордобоя и не сомневался, что скоро завязнет. Но Кларисса впитывала его рассказ, как песок впитывает воду. Диагностер время от времени попискивал, реагируя на изменения ее пульса.
Глаза у нее стали закрываться, словно Кларисса засыпала, но пальцы, сжимающие руку Амоса, не расслаблялись. Он не знал, то ли это действие дряни, которой ее накачивали, то ли что еще. Кларисса, кажется, не заметила, что он умолк. Неудобно было уходить, ничего не сказав, но и будить ее только ради того, чтобы попрощаться, не хотелось. Так что Амос сидел, глядя на девушку, поскольку больше здесь смотреть было не на что.
Странное дело, она помолодела. Исчезли морщинки и у глаз, и у губ. Щеки больше не казались запавшими. Словно время, проведенное ею в тюрьме, не шло в зачет. Можно было поверить, что она никогда не состарится, не умрет и останется здесь навечно, мечтая о старости и смерти. Наверное, это был побочный эффект от той мерзости, что с ней проделывали. Вроде бы какие–то виды загрязнения среды оказывали такое же действие — впрочем, Амос не помнил. Кларисса убила многих, но и ему приходилось убивать, так или иначе. Странновато, что он уйдет, а она останется. Она жалела обо всем, что сделала. Может, в этом и заключалась разница. Раскаяние и наказание — две стороны кармической монеты. А может, Вселенная просто бьет наугад. Не похоже, чтобы этот Конечек в чем-то раскаивался, а все равно он заперт здесь.