Объединив все продовольственные органы, Москва с первых дней революции стала жестко контролировать все провиантское дело. Но положение неуклонно усложнялось. Подвоз продовольствия шел со скрипом. И Николай Михайлович вынужден обрушивать на головы сограждан неприятные известия. Впервые в Москве начинают продавать по карточкам куличи. Невеселая картина вырисовывается из приказа Кишкина о торговле на Страстной и Пасхальной неделе – кругом одни ограничения…
Градус недовольства разными торговцами, новыми чиновниками, стражами порядка поднимался в обществе. Кишкин учреждает комиссию «по расследованию незакономерных действий должностных и начальственных лиц г. Москвы». Вряд ли кому из них понравился призыв городского комиссара сообщать о злоупотреблениях любых мошенников в следственную комиссию (анонимность гарантировалась).
Отовсюду поступали жалобы на произвольное повышение владельцами квартирной платы. Кишкин пытается облегчить участь арендаторов и умножает число врагов в собственной среде, ведь его знакомые – это почти сплошь, домовладельцы.
Не за горами были выборы в Учредительное собрание и в Московскую городскую думу. Все больше времени уделяет им Кишкин, активно участвующий в важных совещаниях в кадетском клубе в Брюсовом переулке (дом 19), дающий советы по содержанию плакатов и листовок, выступающий перед лекторами, разъезжающими по России. Он верит, что народное волеизъявление все расставит по местам и справедливая власть, опирающаяся на закон, восторжествует. В самой Москве предвыборная атмосфера, тем не менее, весьма непроста. Любое недовольство властью на руку тем партиям и группам, которые и не думают работать на благотворные перемены. Бывает, что к вечеру разваливается то, о чем твердо договорились утром. То, что пользовалось авторитетом вчера, нынче утрачивает привлекательность навсегда.
Вынужденный без продыха барахтаться в местном болоте двоевластия, Кишкин отчетливо понимает, как такая вязкая и высасывающая все силы обстановка затрудняет действия центральной власти. 24 апреля на заседании КОО он говорил, что «существующее двоевластие совершенно выбивает из седла Временное правительство», поскольку оно власти не имеет, а «быть во Временном правительстве и питаться миражем власти никакого смысла нет».
Оказывается, во время его встреч в Петрограде с властьпредержащими, он напрямую ставил вопрос от имени Москвы: не считает ли Временное правительство возможным преобразоваться в коллективное (т. е. коалиционное) правительство? Что отвечали на это его визави – неизвестно, но такое правительство – первая коалиция с социалистами – появится в начале мая, а в третье коалиционное правительство в сентябре войдет и сам Николай Михайлович…
Ветры анархии вплетаются в революционную московскую весну. Тревожность обстановки чувствуется по сообщениям об убийствах и кражах, об арестах преступников, об облаве на Хитровом рынке, где изъято «громадное количество разного оружия и солдатского платья».
В связи с обострением продовольственного и квартирного кризиса Кишкин в специальном объявлении советует иногородним воздержаться от переселения в Москву, поскольку здесь приезжие граждане умножат число тех, кому не достается хлебного пайка.
Запасы продовольствия и подвоз его Кишкин контролирует ежедневно. На этом оселке затачиваются теперь многие его действия. Строжайшая экономия – вот его внутренний лозунг. А внешне – появляется суровый приказ по хлебу.
«Сдабривать чем-либо хлеб – маком, тмином, орехами, изюмом и т. п., печь сдобное, изготавливать торты, печенье, баранки, кексы, кренделя, батоны – воспрещается». Нарушившие этот указ могли быть строго наказаны – им грозило до 6 месяцев тюрьмы. Но и эти жесткие меры превосходит приказ, через несколько дней подписанный Комиссаром Московского градоначальства А.М. Никитиным. Согласно ему, в распоряжение Московского городского продовольственного комитета отчуждали (проще бы сказать, конфисковывали) скрытые запасы хлеба, ржи, полбы, проса, гречихи, чечевицы, кукурузы, овса, отрубей и даже жмыхов.
Тревожной проблемой становится нехватка энергии. И Кишкин издает приказ о сокращении пользования электричеством. Отныне, освещение реклам, вывесок, витрин, а также наружное освещение театров, кинематографов, магазинов, ресторанов, клубов – прекращается. Только во время разъезда гостей позволялось иметь для освещения лампочку до 300 ватт. А закрыть «лавочку» надо было до 11 часов вечера. Витринное освещение злачных мест предписывалось ополовинить.
Новые трудности с продовольствием возникают в мае. Кишкин издает приказ:
«Впредь до введения карточной системы на мясо, устанавливаю продажу мяса, начиная с 13 сего мая по понедельникам, вторникам и субботам. Торговля мясом по воскресным дням воспрещается.
Комиссар по г. Москве Н. Кишкин».
Подобные документы в годы Мировой войны сочиняли во многих воюющих странах и даже в Швейцарии. Верил ли Кишкин в выполнимость таких установлений?
В конце мая 1917 года хлеб, муку и сахар в белокаменной можно было получить только по карточкам. Готовилось введение карточек на мясо (с 12 июня) и «другие предметы первой необходимости». Власть призывала солдат не вторгаться в «хвосты» у продовольственных лавок и не пытаться получить хлеб сверх нормы, которые им выдаются в воинских частях. Тем, кто мог быть неприятно удивлен повышением цен на спиртное, Кишкин вежливо втолковывал, что теперь четверть ведра 90-процентного спирта без посуды стоит 1 р. 76 коп., что цены на бутылочных этикетках могут пока встречаться и старые.
Материальные трудности городского населения подрывали престиж власти Комиссара Временного правительства Н.М. Кишкина. Все чаще он оказывался лицом к лицу с возбужденной, разнузданной толпой. «Кишкин мужественно и твердо стоял среди этого урагана и сумятицы. Ему было ясно, что волна поднялась и ломает в своем неодолимом напоре старые формы старого уклада», – писал Н.И. Астров. Как справедливо считал мемуарист, для Кишкина на его главном московском посту было важно уберечь государство от потрясений его глубинных основ.
Осознавая, подобно лидеру своей партии П.Н. Милюкову, что «революция сошла с рельс», что события развиваются стихийно и их ход уже нельзя удержать, Кишкин хотел, чтобы война все же была закончена достойным для чести России образом. Меру усталости общества он понял давно, еще в феврале 1916 года, говоря на VI съезде кадетской партии, что часть общества готова пойти на любые условия мира. Он пытается найти соглашение с теми, кто видит трагизм ситуации и при этом полагает возможной коалицию кадетов с эсерами и меньшевиками. На своем пути он встречал, к сожалению, «немало разочарований, негодующих протестов и со стороны тех, кого уносила волна революции, и со стороны тех, кто захлебывался и тонул в этой волне».
Познавая искусство жизнеобеспечения доверенного ему города, Кишкин нередко выступал в роли стихийного новатора. Пожалуй, именно при нем впервые проявилась так отчетливо линия упреждающей подготовки города к зиме по ряду направлений.
Поскольку Кишкин располагал, очевидно, еще летом 1917 года сведениями об опасности возникновения эпидемий, он вместе с начальником городской милиции решается на важный шаг. Новый обширный регламентирующий документ, явно носящий следы твердой руки медика Кишкина, назывался «Временные правила обязательного содержания дворников для санитарной охраны домовладений г. Москвы». «…В целях предупреждения развития разного рода заразных болезней, эпизоотий и эпидемий, устанавливается обязательное содержание домовладельцами г. Москвы при своих владениях дворников», – гласил первый пункт. Допускался наем дворника для обслуживания нескольких домовладений. Если в трехдневный срок дворников не удавалось нанять, то их должны были пригласить на службу участковые комиссары. Как пригласить – осталось загадкой. Были подробно расписаны обязанности дворников, порядок назначения им вознаграждения (не только постоянного, но и на Рождество, и на Пасху), предоставления жилья, снабжения их производственной одеждой. К этому примыкал следующий, важный для города, документ, к которому приложил руку Кишкин – «Временное положение о комитете по урегулированию удаления и обезвреживания отбросов и нечистот из домовладений г. Москвы». П.Д. Долгоруков весьма скептически отозвался на усилия Кишкина урегулировать отношения с дворниками, обвинил его в излишней щедрости. «Кишкин назначает минимальное жалованье дворникам в 100 рублей в месяц, – припоминал он ему потом в своих мемуарах. – А ведь в Москве, еще вне Садовой много деревянных домишек уездного типа, владельцы которых – мещане и ремесленники, не в состоянии это оплатить, и – массовое увольнение дворников, причем с квартир они не соглашаются съехать».
Как близкий друг, П.Д. Долгоруков склонен был взыскательно оценивать действия комиссара Москвы и их последствия. «Соглашательство, расстройство экономической жизни и – прогрессирующий паралич власти. Сам Кишкин работает во всю, заставляет работать других. Эта работа удовлетворяет его энергичную натуру, ему кажется, что благодаря этой работе весь механизм начинает работать… Но энергия его не может восполнить отсутствия административного навыка и инстинкта государственности. Он до конца верит в Керенского».
Керенский тоже испытывал приязнь к Кишкину. Точный в выражениях П.Н. Милюков даже говорил: «питал личное доверие». Впоследствии этому было немало подтверждений. Очевидно, Кишкину позволялось говорить премьеру и неприятные вещи, на которые тот реагировал без эксцессов.
Падение самодержавия влекло за собой неизбежное изменение принципов местного управления, выработку новых основ городского избирательного права. При участии Н.М. Кишкина эта работа начинается в марте 1917 года при сохранении Городской думы, которую пытались атаковать Советы. 15 апреля появилось правительственное постановление, кардинально менявшее прежний порядок вещей. Если раньше к выборам гласных допускались лишь владельцы недвижимых имуществ и содержатели торговых и промышленных заведений высших разрядов, то теперь избирателями становились все жители города от 20 лет, причем, вне зависимости от времени проживания в нем. Таким образом, предстояли выборы всеобщие, прямые, равные и тайные. В Москве общее число избирателей могло достичь 1,3 миллиона человек. Кто победит? Предполагалось, что главная борьба развернется между социалистическим блоком и партией Народной Свободы.
Москва с конца апреля начала готовиться к выборам 25 июня 1917 года. Предстоящая полная реорганизация муниципального управления пробудила интерес у разных слоев населения, у разных партий. Ведь Москва должна была получить думу, которая разделит город на округа, двинет к разрешению наболевшие городские вопросы. Городскому самоуправлению предстояло значительно расшириться. Кстати, уже тогда ему были переданы «в заведование и на хранение» дворцы, памятники и дворцовое имущество. Вот-вот ожидалась передача в полную собственность города Петровского парка, Нескучного сада, кремлевских садов…
В эти дни Николай Михайлович встречался со многими политиками, призывал их к консолидации. Для него святой целью остается свобода, которую удалось отстоять при понимании и поддержке москвичей. Н.М. Кишкину, безусловно, пригодились знания предвыборной технологии, которыми жизнь обогатила его в эпоху уникальной общероссийской выборной кампании 1905 года. Тогда он был председателем агитационной комиссии, которая обеспечивала продвижение кандидатов партии конституционалистов-демократов в первую Государственную Думу.
Быть на острие такой деятельности значило, прежде всего, напоминать о государственных интересах, обеспечивать честность и этическую высоту предвыборной борьбы в момент драматического развития нового буржуазно-демократического переворота. Для Кишкина, сформировавшегося демократа новой волны, республиканца, твердо верящего в силу закона и непреходящее значение нравственных принципов русской жизни, все это было очень важно. И он ясно формулирует свои мысли, пытаясь помочь москвичам сделать правильный выбор.
«Граждане Свободной Москвы!
Наступают последние предвыборные дни. Семь партий борются друг с другом. Партийные страсти разгораются.
Граждане, Москва всегда была примером для всей России! Покажем же и теперь, как умеют свободные граждане свободно выбирать в свободной стране. Пусть каждый помнит, что слово каждого свободно.
Пусть насилие останется пережитком царского режима. В нашей свободной демократической жизни ему нет места.
Нашу новую завоеванную свободу не будем омрачать насилием над человеком в те дни, когда он несет, быть может, самую священную свою обязанность выборов.
Три месяца революции прошли в Москве так спокойно, как нигде в России. Так пойдем же и к избирательным урнам стройной организованной массой, а не анархической толпой.
Помните, граждане, что всякий, призывающий в эти дни к насилию, это – враг революции, это – враг свободы.
Не поддавайтесь на провокации и докажите, что Москва остается опорой нашей Родины.
Председатель Исполнительного Комитета и комиссар по г. Москве Н. Кишкин».
На следующий день из-под пера Николая Михайловича выходит следующее воззвание. Адресат у него тот же – московский электорат. По мнению Кишкина, сейчас особенно стоит ему разъяснить, какие же хитрости приготовлены на предвыборной кухне, насколько достойно будут вести себя соперничающие за думские кресла на Воскресенской площади. Кишкину хочется подчеркнуть, каких важных результатов достигло состоявшееся только что под его председательством межпартийное совещание. На взгляд комиссара Москвы каждый избиратель в Первопрестольной столице должен знать, какие только что выработаны правила и меры, обеспечивающие свободу предвыборной агитации и самых выборов. Надо сказать, плоды партийных компромиссов были весьма любопытны.
Оказывается, во-первых, каждый оратор, выступающий на предвыборных митингах, должен был начинать свою речь с призыва уважать чужое мнение и свято блюсти свободу слова. Партийные воззвания (это во-вторых) нельзя было срывать со стен домов или заклеивать. Поскольку в день выборов агитация у входов в помещения избирательных комиссий не допускалась, политическим партиям следовало самим следить за выполнением этого требования закона.
«Очень прошу граждан избирателей… строго придерживаться изложенных правил», – подчеркивал Кишкин. Результаты выборов еще не были подсчитаны, а газета «Ведомости Комиссариата Московского Градоначальства» сообщала о произведенном ими впечатлении: «Демократическая Москва вчера блестяще выдержала еще один экзамен политической зрелости. Трудно представить себе больше дисциплины и больше выдержки, чем проявили вчера московские граждане при выборах в свою первую народную Городскую Думу».
Результаты выборов были для Кишкина огорчительны. 58 % избирателей отдали предпочтение эсерам. Кадеты оказались на втором месте, набрав 16,8 % голосов. Это не было московской неожиданностью. Толпой овладели иллюзии социалистического толка, массы начали верить обещаниям радикалов, звавших их на самый «легкий» путь к спокойствию и достатку. В связи с избранием новой городской думы Кишкин объявил о прекращении деятельности Комитета общественных организаций и 8 июля подал прошение об отставке. После избрания 11 июля В.В. Руднева городским головой Николай Михайлович передал ему бразды управления Москвой. Однако комиссаром Временного правительства по г. Москве Н.М. Кишкин оставался до 25 сентября 1917 года.
Впоследствии Н.М. Кишкин стал членом Временного правительства и даже – на один день – генерал-губернатором Петербурга со всей полнотой власти, переданной ему, сбежавшим с корабля, А.Ф. Керенским. Его арестуют вместе с другими министрами Временного правительства в первый день октябрьского переворота, будут держать в Петропавловске, потом он пройдет Внутреннюю тюрьму ВЧК-ГПУ, Бутырку, Таганку, ссылки в Солигач Костромской области, и в Вологду. В 1920 году его будут судить по, так называемому, делу «Тактического центра» с обвинениями в контрреволюции. 20 августа 1920 года Н.М. Кишкину было предоставлено последнее слово. Как свидетельствует Е.Д. Кускова, Николай Михайлович «в ответ на злые наскоки Крыленко сказал великолепную речь, вызвавшую сильное волнение в зале суда и громовые аплодисменты… Речь эта была затем размножена и сильно подняла дух, уже начинавшей впадать в маразм, интеллигенции».
Впервые приводим здесь этот найденный в архиве текст с небольшими сокращениями.
«…Я считаю себя вправе в первый раз за все эти три года прямо перед лицом советской власти в лице Вас, граждане судьи, сказать, как я себя понимаю.