Мне перед вами раскаиваться не в чем, я ни в каких контрреволюционных организациях не участвовал, потому что я по натуре не контрреволюционер, и я вам докажу это фактами. Я никогда не служил никакой власти, я никогда ни к какой власти из-за каких-то личных выгод не шел, я всегда служил своему народу, и служил так, как я это понимал.
Моя политическая деятельность, как вам известно, началась в 1905 году. Я был гласным Городской Думы, где первый произнес революционную речь среди тогдашней Городской Думы. Эта речь заставила затребовать стенограмму…
«Председатель (Ксенофонтов И.К.). – Это известно.
Кишкин. – Я думаю, что не все вам известно. Позвольте мне в последнем слове сказать то, что я считаю нужным сказать. Вы говорите, что-то, что сейчас совершается, совершается только рабочим классом. Граждане судьи, я вам напомню, что в то время, когда вы работали среди рабочих, мы – прогрессивные городские и земские деятели – мы работали в том классе, к которому вы доступа не имели, мы работали в классе буржуазии. Я убежден, и на этом настаиваю, что рабочий класс не считал нас врагами, а считал друзьями. Когда шло восстание, гласный Московской городской думы поднял вопрос, что гласные Думы обязаны вмешаться в то, что делается на Пресне. Этой революционной заслуги от нас отнять вы не можете.
Это было также, когда был низвергнут Мрозовский, в то время, когда мы не знали, откажется ли Николай II от своего престола. Я тогда перед рабочими организациями сказал, что нам царя не надо…
Председатель. – Это не является предметом обсуждения.
Кишкин. – Дайте мне один раз в жизни перед вами высказаться! Я себя контрреволюционером не считал, я себя считаю революционером. И то, что сейчас происходит, разве я не понимаю, что происходит? Происходит продолжение революции! Что же, я – убежал, ушел и начал призывать к интервенции? Нет, я остался среди вас, переходил из одной тюрьмы в другую, но не убежал.
Я мыслю, как врач. Когда я, как врач видел в 17 году, что коммунистическая партия хотела сделать, может быть, величайший опыт над человечеством – привить коммунизм и доказать, что она может его привить, и вы хотели, чтобы я сидел спокойно и говорил: не делайте этого?
Я боролся с вами, когда вы этот опыт начинали делать. Но, что же теперь? Опыт сделан, коммунистическая сыворотка привита в сердце моей Родины. Родина распластанная, нагая, в крови, болезненная, она требует от меня, чтобы я ее раны перевязал, она требует, чтобы я ее накормил и вывел из состояния эпидемии.
И вот, на другой день после того, как меня выпустили из Бутырской тюрьмы, я пошел туда, где мои знания должны быть применены, я пошел к Семашко и сказал: используйте мои силы, вот чтоя могу сделать. Оправдал я его доверие или нет, спросите его. Лазарет, в котором я работал, закрылся только потому, что вы меня опять посадили в Бутырки, а специалиста, который мог бы лечить электричеством, не было. Когда В.М. Свердлов сказал: «Николай Михайлович, вступите ли вы в организацию, чтобы помочь Красному Кресту?» – я ни одной минуты не раздумывал, а стал во главе организации (речь идет о председательствовании в Лиге спасения детей. – Прим. автора)».
Эта речь, бесспорно, расценивалась Николаем Михайловичем как его истинно последнее слово. Ведь он, разумеется, не предполагал, что расстрельный приговор, который ему вынесет Верховный трибунал в этот день, будет тут же заменен условным наказанием. В то время такие жутковатые «шутки» только входили в обычай. Потом репрессия, с помощью которой внушали страх расстрелом, фактически его не осуществляя, стала распространенным способом воздействия на интеллигенцию старой школы.
При решительной поддержке руководителя российского здравоохранения Н.А. Семашко Н.М. Кишкин был привлечен к работе по специальности и несколько лет плодотворно трудился на ниве курортного дела. Благодаря организационным и творческим усилиям Николая Михайловича Наркомздрав РСФСР выпустил первые коллективные труды по проблемам курортологии. Однако подорванное здоровье вынудило его в 1927 году уйти на пенсию. Размер ее был мизерным, ибо заслуг за ним по новой номенклатурной градации не значилось никаких. Скорее наоборот – все, что он числил когда-то в своем активе и что было добыто путем разнообразных жертв, теперь власть имущими рассматривалось со знаком минус. Противник изменил правила игры, изменил и свой цвет. Став красным и всесильным, он не желал видеть перед собою больше никого, кто мог бы претендовать на равноправный диалог. Имущество, некогда преуспевавшего, доктора Н.М. Кишкина оказалось реквизировано, как его лечебница и «санатория», или спущено за бесценок в условиях военного коммунизма. Есть свидетельства, что Н.М. Кишкин в последние годы жизни сильно постарел и страдал от сердечных приступов. Скончался он в Москве 16 марта 1930 года.
Литература
1. Кишкин Н.М. Терапевтическое применение душей высокого давления. М.: 1891.
2. Медицина. 1892. № 38, 39, 40; Вестник клинической и судебной психиатрии и невропатологии. 1893.
3. Астров Н.И. Памяти Н. М. Кишкина. /Последние новости. Париж.: 1930. – 8 апреля.
4. Известия Всероссийского Союза городов помощи больным и раненым воинам. 1915. – № 4.
5. Фронтовая работа Союза городов летом 1916 года. Доклад заместителя Главноуполномоченного Н. М. Кишкина. М.: 1917.
6. Ведомости комиссариата московского Градоначальств. 1930. – 6 марта. (далее: ВКМГ). В публикации указаны и домашние адреса избранных.
7. Кускова Е.Д. Н. М. Кишкин в революции /Последние новости. Париж.: 1930. – 30 марта.
8. Сборник материалов Комитета московских общественных организаций. Вып. I. М.: 1917.
9. Милюков П.Н. История второй русской революции. Т.I. Вып. 2. София: 1922.
10. Советские архивы. 1991. – № 5.
Лариса Бадя. Последний городской голова. Вадим Викторович Руднев
Характерен был его жест, с которым, беря слово, он скидывал с себя цепь городского головы, чтобы показать, что он говорит не как представитель города, а как представитель партии… обладал чарующей улыбкой, мягкой и задушевной, и умными маленькими глазами, живо блестевшими из-под высокого открытого лба.
Руднев Вадим Викторович.
1879 – 19.11.1940.
На вершине московской власти с 11.07 по 13.11.1917
Вадим Викторович Руднев был городским головой Москвы с 11 июля по 13 ноября 1917 года – в один из самых трагических периодов истории России. В биографии этого человека по-своему преломились важнейшие события конца XIX – первых четырех десятилетий XX века.
В.В. Руднев родился в 1874 году в семье поместных дворян (в одной из своих эмигрантских статей он упоминал о матери, жившей «в своем имении в глуши N-ской губернии»). В 1900 году он стал студентом медицинского факультета Московского университета. Как многие его сверстники, Руднев не остался в стороне от студенческого движения, за что был исключен из университета. Изгнанные из учебных заведений студенты, лишались права продолжить учебу в России. Поэтому целые группы молодых людей перебирались за границу, «некоторые из них еще в студенческих тужурках, но со споротыми пуговицами», поступали в европейские университеты. По свидетельству В.М. Зензинова – товарища В.В. Руднева, Вадим учился какое-то время с ним в Германии.
В 1902 году Руднев был препровожден из Москвы в Сибирь вместе с Ираклием Церетели и другими «смутьянами». В Москву он вернулся из ссылки накануне первой русской революции, связал судьбу с эсеровской партией, вошел в состав ее Московского комитета в числе представителей молодой «новой волны». Он был известен под псевдонимом Бабкин. Его – энергичного, ответственного, инициативного соратники называли, наряду с И.И. Бунаковым-Фондаминским, В.М. Зензиновым, братьями Мазуриными, в числе «выдающихся по смелости «работников» партии».
Летом 1905 года В. Руднева опять арестовали и поместили в Таганскую тюрьму. Выпустили его по манифесту «Об усовершенствовании государственного порядка», подписанному Николаем II 17 октября 1905 года, провозгласившему неприкосновенность личности, свободу слова, собраний и союзов, а также создание представительного законодательного органа – Государственной думы. В.М. Зензинов свидетельствовал о том, что в октябре-ноябре 1905 года в расположенном в доме Хлудова Музее содействия труду обосновался сборный пункт эсеров.
Руднев был участником заседания членов московского отдела ЦК эсеровской партии, Московского и Петербургского комитетов партии социалистов-революционеров (ПСР) 5 декабря 1905 года, которые обсуждали вопрос о целесообразности забастовки железнодорожников. Руднев выступил за всеобщую забастовку, считая, что рабочие настроены на восстание, они «все равно выйдут на улицу», задержать восстание нельзя. Заседание решило начать всеобщую забастовку 7 декабря.
Во время декабрьского восстания он участвовал в уличных боях, главным образом – на Арбате, где действовала боевая дружина А. Яковлева. Рядом с Рудневым боролась на баррикадах его жена – Вера Шмидт. Эсерки, рискуя жизнью, занимались транспортировкой оружия и патронов. Однажды Вера вместе с Евгенией Ратнер, членом МК эсеров, везли на извозчике ящики с патронами и напоролись на казачий патруль. Находчивость женщин спасла их от неизбежной гибели: Ратнер сказала, что везет подругу рожать в больницу.
Более серьезное испытание пришлось вынести Вадиму Рудневу. Как-то в декабрьские дни он с товарищем искал оружейный склад, и они попались на глаза полиции, которая попыталась их задержать. Руднев был ранен, но ему повезло – рана оказалась неопасной. Его долго прятали в Москве по разным квартирам. В конце 1905 года московская организация ПСР в силу «ее исключительно высокого рейтинга» получила право быть представленной на первом съезде партии тремя делегатами: И.И. Бунаковым-Фондаминским, М.В. Вишняком и В.В. Рудневым. Последнего побрили (он обычно носил усы и бородку), «переодели, нашли для него богатую медвежью шубу и благополучно вывезли из Москвы. Внешний вид его изменился настолько, что даже я не узнал его», – писал потом встретившийся с Рудневым в Выборге Зензинов.
На съезде под Иматрой в отеле «Турист» собрались делегаты 51 организации ПСР. Им предстояло обсудить важнейшие для партии вопросы: программу, устав, стратегию и тактику, структуру организации. 29 декабря начались дебаты, в которых активно участвовал Рощин-Руднев (все делегаты в протоколах съезда проходили под псевдонимами). Он был радикально настроен относительно партийной тактики в условиях революции: «Момент, переживаемый нами, – говорил Руднев, – исключительно благоприятен и больше уже не повторится. Государственный механизм сильно расстроен и у правительства нет сколько-нибудь значительных групп, на которые оно могло бы опереться». Он требовал «немедленного призыва крестьян к захвату земли», за что В.М. Чернов назвал его и других левых «наследниками П.Н. Ткачева». А один из ветеранов эсеровского движения О.С. Минор считал тактическую линию Руднева-Ракитина-Чайковского «политикой отчаяния», анархизмом и «авантюристической политикой ва-банк». Левые же квалифицировали своих оппонентов как «предателей» Съезд не поддержал левых – активное выступление масс счел преждевременным.
В начале 1906 года делегаты отчитывались о работе съезда перед московской организацией ПСР. На собрание ворвались городовые, схватили нескольких эсеров. В их числе был арестован и Руднев, которого препроводили в уже знакомую ему Таганскую тюрьму.
Когда удалось освободиться из застенков, он с прежним пылом продолжил революционную работу. Известны его выступления против крестьянского террора в деревне – разгрома и поджогов помещичьих имений и усадеб. В середине 1907 года его избрали делегатом второго съезда эсеровской партии, на котором В.В. Руднев был кооптирован в состав Центрального комитета ПСР. Но вскоре активный и смелый революционер опять был арестован и сослан в Якутскую губернию.
В 1911 году В. В. Руднев вернулся из ссылки с намерением завершить медицинское образование и стать земским врачом. Но двери отечественных университетов для политически неблагонадежного были наглухо закрыты. Он выбрал медицинский факультет в Базеле (Швейцария), где продолжил начатое когда-то в Московском университете образование. Занимался он с наслаждением, о чем писал в 1934 году: «…удовлетворение даже от самого процесса напряженной умственной работы. С удовольствием до сих пор вспоминается трудовой ритм базельской жизни, ранние лекции, занятия в тихой университетской библиотеке, работа в лаборатории». Он полностью отошел от политики, погрузившись в университетскую идиллию, научные изыскания. Начало Первой мировой войны было для Руднева «совершенно неожиданным». Паника в Базеле, марширующие по улицам воинские части, беженцы из Эльзаса, минирование мостов и другие признаки войны… «Что же будет с Россией, и что в данных обстоятельствах следует делать мне, – вспоминал Руднев. – Было до жуткого холода в душе очевидно, что России грозит страшная, быть может, смертельная опасность, что на этот раз риск не ограничивается лишь возможностью потерять окраину, как в 1904 году, а на карту поставлено самое бытие России как великой державы». Как истинный патриот своего отечества, он решил: «Мое место в час испытаний для моего народа – там, в России, вместе с ним на предстоящем ему крестном пути».
Не будучи политическим эмигрантом, В.В. Руднев имел право на участие в военных действиях в России. Но как ратнику ополчения, не подлежащему мобилизации, ему долго пришлось добиваться разрешения на выезд. Из Петрограда ответили отказом. Но он надеялся на положительное решение вопроса и в ожидании его усиленно занимался, чтобы успеть окончить курс обучения до отъезда.
В.В. Руднев, рвавшийся на родину, практически не общался с русской эмиграцией в Швейцарии, считал, что она находится в состоянии «крайнего разложения», а себя – чуждым «эмигрантской психологии». Но о Рудневе помнили, его пригласили через И.И. Бунакова-Фондаминского – давнего соратника и друга – на «заграничное совещание центральных работников партии социалистов-революционеров», которое должно было обсудить вопрос о линии поведения эсеров в условиях Мировой войны. Это конспиративное совещание проходило в двадцатых числах августа 1914 года в деревушке Божи во французской Швейцарии на берегу Женевского озера. 12 эсеров-эмигрантов спорили об отношении к воюющей Росси, часть стояла за поражение царизма в войне, часть считала необходимым участие в борьбе за победу над внешним врагом. В.В. Руднев оценил совещание как «полностью неудачное».
Он сдал свой докторский экзамен и, не дождавшись решения, самостоятельно, окружным путем, через Балканы отправился домой. В начале 1915 года он явился к воинскому начальству своего уезда, вступил добровольцем в Русскую Армию, стал служить на госпитальном судне, плававшем по Волге.
Февральская революция застала Вадима Викторовича Руднева в Москве. Он занимал должность земского врача, слыл компетентным и честным специалистом, но снова увлекся политикой. Теперь, уже в условиях «свободной» России, ему казалось, что можно претворить в жизнь идеи, которыми он и его товарищи жили еще со студенческих времен.
Руднев начал с возрождения московского городского комитета ПСР, положив на это много сил и энергии. 22 марта 1917 года его избрали в члены МК. С марта по май он напряженно работал в инициативной группе, готовившей третий партийный съезд, активно участвовал в работе редакции известной московской эсеровской газеты «Труд». Третий съезд партии социалистов-революционеров прошел с 25 мая по 4 июня 1917 года. В.В. Руднев вошел в выборную комиссию, был избран товарищем председателя президиума съезда. С коллегой по партии А.А. Аргуновым он представил на съезде важный доклад о пересмотре организационного устава партии. Его авторитет рос и в эсеровских кругах, и в среде других сторонников Временного правительства.