— Всего хорошего.
Игорь подался за ними:
— Постойте! Прошу прощения за моего коллегу. День выдался тяжелый, и он перебрал…
Зазвенел звонок, и Наташа добавила, всем видом показывая, что разговор окончен:
— Нам все равно пора.
Когда обе женщины скрылись в зрительном зале, Игорь резко развернулся к коллеге:
— Какой же ты козел, Щекочихин!
* * *
— Нет, внешне этот Игорь, конечно, мачо. Брюнет, голубоглазый, высокий, — шипела в ухо Олька, когда они уселись в кресла. — А так, мужик как мужик, сидит себе бухает. А ты все — эстет, эстет… Эх, Наташка, когда ты перестанешь смотреть на мужчин в розовых окулярах? Сбрасывай давай…
— Уже, — буркнула Наташа. — Ты как всегда права.
— И чего ты на красивых западаешь? — возмущалась Олька. — По-моему, уже пора поумнеть. Только представь себе — иметь такого мужа: да с ним придется не вылезать из спорт-зала и все время держать ухо востро, неизвестно, когда и куда его занесет. И с кем. Знаешь, красоты для мужика — вообще не главное, был бы сильный и надежный.
— Что же ты тогда жалуешься на Алика? — вздохнула Наташа. — Он тебя вместе с машиной, по-моему, поднять может. И не бросит никогда. Ни в прямом, ни в переносном смысле.
— Нет, ну, пожаловаться — это святое, — со знанием дела заявила подруга и похлопала Наташу по полечу: — Ничего, Золушка моя. Послезавтра познакомлю тебя с Юрь Васильичем, вот кто человек нормальный. Кстати, не пьет. Почти.
Наташа лишь промолчала. Настроение стало ни к черту. В зале потемнело, и действие второе началось.
Впрочем, музыка Петра Ильича действительно была волшебной, и к Вальсу цветов Наташа решила, что за все надо платить — за прощание с заблуждениями тоже, а потому расслабилась, перестав кукситься на непонятного Игоря, его спутника, на зевающего с угрозой вывихнуть челюсть лысоватого соседа справа и на Ольку за то, что вечно права. Да, и позвольте, какие могут быть недовольства, когда под чарующие переборы арфы влетают над сценой легкие, словно розовые бутоны балерины, когда с нежнейшими трелями флейт и скрипок перед глазами разворачивается самая настоящая сказочная пастораль, светлая и немного трогательная, а музыка вливается, словно живая вода, прямо в открытое сердце?
— Я счастлива, — сказала она Ольке, когда прозвучали последние ноты Апофеоза, и зал разразился аплодисментами. — И буду окончательно счастлива, когда сниму твои сапоги.
Хлопая и улыбаясь, Олька мотнула головой к выходу:
— Тогда скорее, пока в туалете не начался аншлаг.
Глава 3
Олька побежала сломя голову к вызванному мужем такси, а Наташе торопиться было некуда. До дома недалеко, можно прокатиться на троллейбусе одну остановку или спуститься на нижнюю улицу и дойти пешком, ловя ртом снежинки и слушая поскрипывание снега под подошвами.
Во всём тёплом и шерстяном Наташа была столь же грациозна, как арктическая медведица, ступающая между льдов и сугробов. Сумка, которую она держала в руке, свисала к земле, играя роль полезного отвеса. На него в случае не элегантного падения можно было и присесть — всё лететь ближе и мягче приземляться.
Дорожка к остановке, расчищенная в стиле заполярного пэчворка, казалась скользкой и недружелюбной. Тучная, щекастая луна ленивым глазом следила с черного неба, как суетятся вкусившие культуры человечки в пальто и шубах у музыкального театра. Героически набрав морозного воздуха в грудь, наша героиня присогнула колени, чтобы как завзятый конькобежец пуститься по бугристому льду, занесла ногу… И тут ее окликнули:
— Наташа, постойте!
Это был Игорь. Во всей своей мачистской красе. Благо один. Он помахал рукой несколько неуверенно, словно сомневался, что медведица в пуховике и дама в палантине из театрального буфета — одно и то же лицо, но затем все же решительным шагом направился к ней. Наташа сжала пальцами перчатке ручки сумки и зависла: в его глазах она уже была бабушкой в ватнике, домохозяйкой в розовом халате, леди в норке, которую впору приглашать в гостиницу на интим, хм… Говорила же Ольке, не надо такую яркую помаду. А теперь это была просто она, Наташа. Такая, как есть. В своих валеночного типа сапогах, недорогом пуховике и с сумкой, набитой книгами. Она ведь уже решила, что разочаровалась. Вздохнула три раза и собралась жить дальше, как обычно. Так что ему нужно от нее?
Если честно, хотелось развернуться и удрать к остановке. Но Игорь, с королевской осанкой и благородной улыбкой, шел к ней словно оживший герой рекламы Боско ди Чильеджи или какого-то дорогого мужского парфюма. Наташа со вздохом подумала, что для полноты картины сюда надо бы вставить белокурую нимфу в соболях поверх золотого вечернего платья, выпархивающую ему навстречу из Астон Мартина, а вовсе не учительницу английского языка в вязанной шапке. Но тут Игорь наступил на ямку в неровном насте и начал скользить, нелепо размахивая руками, коряво раскачиваясь и пытаясь не упасть. Он мгновенно растерял всю свою импозантность и стал похож на обычного человека. Наташа не смогла удержаться от смеха. Хохоча, она шагнула к мачо и схватила его за рукав дубленки. Совершенно бесцеремонно. И не изящно. Зато он не упал. Перелом шейки бедра или хрустнувший копчик даже таким мачо ни к чему. Вновь вернув себе вертикальное положение, Игорь тоже засмеялся, правда немного смущенно:
— Вы опять меня спасли. Кстати, уже второй раз за вечер…
— А? — изумленно взлетели вверх Наташины брови.
Игорь достал из кармана билет:
— Из-за вас я все-таки посмотрел второе действие балета. Вы так вдохновенно говорили о Щелкунчике, и я подумал: настроение ужасное, с пьяным кретином, простите, Щекочихиным проводить остаток вечера — значит, добить себя окончательно. Вот я и бросился в кассу, реабилитироваться.
Наташа с интересом посмотрела на собеседника:
— И как? Не пожалели?
— Ничуть, — удовлетворенно сказал Игорь. — Место, правда, досталось отвратительное — балкон, второй ряд, в самом конце. Но, знаете ли, это оказалось не помехой. Я больше не смотрел, а слушал. Закрыл глаза и слушал. Что-то есть в этой музыке… Искреннее. Очищающее.
— Это музыка для сердца. От нее на душе светлеет и становится чудесно. Она меня часто спасает от грусти, — оттаяла Наташа, внезапно понимая, что недавнее разочарование развеялось будто дымок от угасшего костра. Ну, вот разве пошел бы добровольно тот же самый плешивый сосед, страдающий по орешкам, или хамовитый коллега Игоря вслушиваться в гармонии Чайковского? А Игорь пошел… Ах.
— Верно, и сейчас уже не кажется день прожитым зря, — добавил он.
— Что же вас так расстроило сегодня? Если это не секрет, конечно, — сочувственно поинтересовалась Наташа.
— Не секрет, — пожал плечами Игорь. — Но это не интересно.
— И все же?
— На конференции нам сегодня презентовали торговые условия на следующий год. Совершенно оторванные от жизни. В хэдофисе хотят прибылей. Но все делают, чтобы получить их было нереально. Ни им, ни нам. Сплошная жадность и бюрократия.
— Сочувствую вам. А мне проще. Я живу без начальников, — Наташа радостно встряхнула сумкой, — несу английский в массы.
— Детей учите? Мне почему-то кажется, что человек с таким добрым лицом, как у вас, должен работать с детьми.
— И деток тоже. Но и взрослым язык нужен.
— Да, сам учу его всю жизнь, но все время оказывается, что знаю его недостаточно, — посетовал Игорь.
— Язык — не наука. Если что, обращайтесь. Объясню всё.
— Позвольте пригласить вас в кафе? А то мне так и не удалось угостить вас…
Наташа отрицательно мотнула головой:
— Поздно уже. Да и как-то застолье у нас сегодня не сложилось. Не будем повторяться.
— А можно тогда проводить вас? — склонил голову Игорь, и пока Наташа не успела отказаться, добавил: — Признаюсь, ужасно не хочется возвращаться в неуютный номер гостиницы или снова присоединяться к алкогольному заплыву коллег…
Наташа помолчала немного, затем ответила:
— Хорошо. Тогда нам сюда.
* * *
Пожалуй, если бы на улицах было много прохожих, они бы недоумевающе оглядывались на элегантного мужчину, несущего здоровенную женскую кошелку, и весело болтающую кругленькую женщину, которые никак не могли быть парой. Однако на промерзшие улицы в поздний час никто не высовывал нос. А этим двоим отчего-то совершенно просто и хорошо шагалось по проложенным меж сугробов в человеческий рост узким тропинкам,
местами присыпанным песком, словно белая пенка латте корицей.
— А я в пионерском лагере тоже играл в театре, — сообщил Игорь в ответ на рассказ Наташи про самодеятельную труппу в драматическом кружке, где она пропадала в старших классах после школы. — Играл Гамлета и пытался подражать Высоцкому… Знаете, у меня была такая смешная шпага из картона, которая все время заворачивалась и больше напоминала обвисшую колбасу…
— Постойте! — вспыхнули глаза Наташи. — Гамлет… с колбасой… То-то мне так кажется ваше лицо знакомым! Может, помните, Игорь? Я же играла Гертруду, мать Гамлета. У меня еще было роскошное красное платье, мы его позаимствовали у заведующей столовой… Помните?
Игорь покачал головой, растерянно улыбаясь.
И Наташа уже хотела было напомнить, как они с Гамлетом после оглушительного провала убежали в лес у речки, а потом поцеловались. Робко, неумело, краснея. А потом на дискотеке танцевали все медленные танцы вместе. Хоть и мальчишки дразнились, а рыжая проныра Анька с двумя хвостами на голове распускала сплетни. А потом Гамлет дрался с Сашкой Черным из первого отряда. За нее. Ведь да, Гамлета звали Игорь. И уже тогда он был высоким и красивым. Самым-самым в отряде. Боже, как она могла его забыть? А он, как же он забыл? Но тут Игорь спросил:
— А в каком это было лагере? Мой Гамлет был в лагере в Леселидзе, в «Елочке».
— Не может быть, — не поверила Наташа, — точно не на Азовском море, в «Нептуне»?
— Никогда не был на Азовском море, — признался Игорь, не понимая, что убивает одним словом уже развернувшуюся в голове Наташи пионерско-советскую мыльную оперу, которой по красочности, драматизму и торжеству любви позавидовали бы создатели мексиканских сериалов.
Она промолчала, а Игорь повесил ее сумку на плечо и произнес:
— А все же наше детство было куда лучше, правда? Пусть у нас не было всего нынешнего изобилия, но, если честно, мне даже жаль современных детей, прилипших к гаджетам, что они не играют в казаков-разбойников…
— И в резиночки, — улыбнулась Наташа.
— В морской бой в тетрадке в клеточку, — подхватил Игорь.
— В вышибалу с мячом.
— И в снежки… А единственный гаджет у нас был «Ну, погоди!», где волк яйца собирал.
— А тетрис?
— О, это уже позже, — потянул Игорь. — Тогда как раз вышла «Кин-Дза-Дза». И почему-то сначала ее никто не понял. Как сейчас помню, народ из кинотеатра выходил толпами посреди сеанса, а я до конца досидел, но мне тоже не понравилось. Это сейчас я считаю ее шедевром…
— Да, «Кин-Дза-Дза» — невероятный фильм, а Леонов и Яковлев гении. Но все равно, тетрис у меня уже раньше был, — заявила Наташа.
— Да вы из крутых! — хмыкнул Игорь.
— Угу. Папа из командировки, из Киева привез. И шикарный Киевский торт, и невероятную копченую колбасу. А еще кучу бубльгумов и карандаши с импортными ластиками. Я вмиг стала самой популярной девчонкой в классе. Эх, будто вчера было… А помните, как Брежнев умер? Прихожу в школу, а у нас учительница по пению рыдает в коридоре: «Всё! Теперь ядерная война будет…»
— Ага, у нас что-то подобное было, — усмехнулся Игорь. — И заставляли всех в классе смотреть по телевизору похороны. А потом генсеки стали умирать одни за одним. И опять приходилось это смотреть и смотреть в школе со всеми…. Нет, с этой точки зрения сейчас явно лучший апдейт.
— Должно же что-то меняться к лучшему? — смеялась Наташа. — Меня вчера ученица спрашивает: «А, правда, раньше телевизоры большие были, как ящики?» «Да, — говорю, — к тому же черно-белые». Бедный ребенок вытаращился на меня так, что пришлось в смартфоне картинку искать, показывать. Не поверила сначала, представляете?
И тут Наташа с сожалением заметила впереди свой дом, нависший старой громадиной над перекрестком. Как они быстро дошли… Еще бы болтать и болтать.
Вдруг Игорь снова поскользнулся и начал падать, смешно размахивая руками, Наташа подхватила его под локоть, но сама потеряла равновесие. Вместо того, чтобы поддержать своего спутника, Наташа утянула его в сторону, и они, как два бобслеиста, с олимпийской скоростью угодили головами в сугроб. Тот смягчил удар, который совсем не почувствовался, зато снег набился за шиворот и в нос. Две темные фигуры в белом морозном облаке покряхтели, перевернулись на спину и расхохотались в один голос.
Наташа приподняла голову:
— Если честно, давно хотелось поваляться в снегу. Но просто не с кем. Не будешь же, как алкоголик, сама валяться в сугробе. Не поймут…
— И верно. Знаете, сын меня считает стариком, — признался Игорь, нависая над Наташей, — а мне еще иногда на санках покататься хочется… Но где? На Альпийском лыжном курорте среди крутых лыжников и лихих сноубордистов? Или по дороге с офиса?
— Сын? — растерялась Наташа, словно забыла, что у человека уже целая жизнь за плечами, и в ней вполне было место и сыну, и жене. И, возможно, не одной… В сказке, уже придуманной Наташей, никакого сына не было.
— Да, живет с матерью сейчас в Москве. Ему поступать надо. Тот еще оболтус.
Наташа начала подниматься из сугроба, а из калитки высунулась дедова голова, а затем и весь дед с лопатой наперевес:
— Наташа?! Эй, ты там, тип без шапки, а ну отстань от моей внучки! Не то я тебе…
Он угрожающе быстро приближался.
— Деда, все нормально! — поспешила ответить Наташа. — Мы просто поскользнулись.
— Точно? — дед остановился, козырек его меховой фуражки хищно застыл подобно клюву стерха, выслеживающего добычу.
— Точно-точно, дедушка. Это Игорь. Тот, которого ты вчера лопатой… — звонко выкрикнула Наташа, выбираясь из снежной насыпи. Закашлявшись, Игорь поторопился подняться и подал спутнице руку. Наташа оперлась на его большую теплую ладонь и снова обратилась к деду: — Иди, отдыхай, я сейчас приду.
Козырек фуражки взлетел вверх — дед выпрямился, а потом как-то сник и, что-то бурча о простуде, скрылся во дворе.
— Хорошо, что у него только лопата, а не ружье, — заметил мачо, протягивая упавшую с Наташиных волос шапку.
Женщина хмыкнула:
— Ружье тоже есть. Дробовик. Висит на ковре в мастерской.
Игорь прекратил отряхивать снег. Новость его не порадовала.
— Не волнуйтесь, — достала сумку из сугроба Наташа, — дробовик только солью заряжен — на случай, если снова алкоголики повадятся.
— Не завидую им. Опасный у вас предок.
— Нешуточный.
В возникшей морозной паузе они сделали еще несколько шагов к дому.
— Что ж благодарю за приятную беседу, — начал Игорь. — Действительно приятную. Но мне пора. Еще надо продумать речь по презентации…
— И вам спасибо, что проводили. И удачи с выступлением завтра!
Задумавшись и вмиг растеряв всю свою веселость, Калганов помялся и собрался уходить. Словно прочитав его мысли о продуваемых окнах гостиничного номера и о том, как отчитаться о падении продаж, чтобы не выглядеть полным лузером, Наташа попросила:
— Подождете минутку? А потом я вас отпущу.
— Да, конечно, — удивился Игорь.
Наташа ринулась на крыльцо мимо ковыряющего по ту сторону ворот снег деда. Не снимая сапог, побежала в свою комнату и высыпала содержимое фарфоровой вазочки в первый попавшийся пакет. Через минуту, как обещала, она снова стояла перед Калгановым, немного запыхавшись и чувствуя, как стучит в ушах погустевшая с возрастом кровь. Отчего-то Наташе ужасно не хотелось, чтобы Игорь был мрачен, и она по наитию проговорила:
— Знаете, чем бы вас не нагружали на работе, просто помните, что плохое пройдет, и все сложится хорошо. Даже если не мгновенно. Ведь так всегда, у нас, у русских, случается. Помните, даже на открытии Сочинской олимпиады пятое кольцо не сразу раскрылось? А потом это стало нашей всеобщей фишкой. Так что желаю вам любую неудачу превращать в победу! — при этих словах глава Калганова заблестели, а Наташа продолжила: — Знаете, когда я болела в детстве или у меня были проблемы, папа всегда приносил мне с работы пакетик и говорил: «Это тебе от Зайца. Волшебное». И неважно, что там лежало — бутерброд с сыром, яблоки или пара конфет, мне становилось любопытно, откуда некий Заяц узнал про то, что я грущу, я все съедала и веселела. Оно и правда было волшебным. — Наташа протянула пакет Игорю: — А это от Зайца вам. Резерв назавтра.