Калганов взял из ее рук пакет, ощутив неловкость, какая охватывает многих людей при внезапной открытости незнакомца, которую умудренное житейским опытом сознание принимает за недалекость ума, либо красным маячком сигналит о том, что человеку что-то нужно. Но Наташа не выглядела глупой, и от Калганова, похоже, ничего не ждала. Она просто улыбалась, лучезарная, наливная, будто яблочко, румяная, с растрепанными как-то особенно красиво волосами. Игорь тоже улыбнулся:
— Спасибо.
— Спокойной ночи! Удачи вам завтра.
— Спасибо. И вам спокойной, — повторил Игорь и, подождав, пока женщина скроется за калиткой, пошел обратно той же дорогой.
Ему внезапно так же, как лет тридцать с хвостиком назад, захотелось посмотреть, что в пакете — вспомнилось, что он всегда не доносил до дома подарки целыми после Новогодней Елки во Дворце спорта. А тут что-то шелестело, шуршало. Остановившись у приземистого дома довоенной постройки, с нахлобученной на крышу снежной шапкой, Игорь раскрыл пакетик — там лежали три мандарина, печенье и пригоршня конфет в блестящих обертках. И хотя Калганов не слишком жаловал сладости, на душе стало вдруг светло и уютно. И он снова почувствовал себя мальчишкой.
Глава 4
Сквозь неплотные, едва приоткрытые шторы мерцали в хрусткой морозной темноте голубые, желтые, белые иллюминации на деревьях. Чужой город замер в предчувствии праздника, а в номере праздником и не пахло. Здесь все пропитал дешевый запах «натуральной сосны», отдающий китайской химией. Чтобы не чувствовать его, Игорь подносил к носу мандарин с глянцевой кожицей, щедро напоенной оранжевой любовью абхазского солнца, — последний из оставшихся, и кисло улыбался в экран планшета. Снежана его не слушала.
— Зай, глянь, что купила в Виктория Сикрет, — пропела она, исчезла на секунду, затем снова появилась, но уже не портретом на экране, а крутящейся на фоне белой гостиной фигуркой в кружевной черно-лиловой комбинации, едва прикрывающей точеные ножки и упругие ягодицы.
Представлению полагалось восхититься, чтобы потом южанка не дула губки и не разъедала мозг занудливым: «Ты меня не любишь», и Игорь одобрительно, но несколько рассеянно кивнул:
— Красиво.
Дозы восторга оказалось не достаточно, ибо прелестница тут же приблизила к камере обиженное лицо и возмущенно фыркнула:
— Это же все для тебя! А ты не рад? Я полдня ходила по магазинам, искала, чем тебя порадовать. Ноги просто отваливаются. Посмотрела бы я на тебя, на шпильках!
— Прости, — отстраненно сказал Игорь, — сложный день, устал ужасно. И завтра еще сложнее. Знаешь, презентация…
— Ой, вот только не надо мне про эти свои продажи рассказывать! — взвилась Снежана. — Я в них ничего не понимаю! Я же не рассказываю тебе про свои трудности! Справляйся как-то сам.
Игорь усмехнулся. Какие у нее могут быть проблемы? Не удалось записаться на наращивание ногтей, косметолог в отпуске, или не нашла, где припарковаться у очередного бутика?
— Все! Ты мне настроение испортил! Завтра поговорим, — красотка в гневе отключилась.
А Игорь, глядя на фотографию сногсшибательной модели на аватарке скайпа, подумал: «И снова здравствуйте… 4652-я серия мексиканского мыла «Муки любви».
Игорь не сердился на любовницу. Он иронизировал над самим собой, так как Снежана была уже «третьими граблями» в его личной жизни, а точнее — очередной красавицей с большим самомнением, идеальным маникюром и непомерными амбициями. Такой была первая гражданская жена Лиза, с которой они жили еще в юности. Такой была и остается Алина, мать Эдика, вскормленного не только оливками, икрой и камамбером лишь благодаря бабушкам. «Готовить? Зачем? — лениво потягивалась Алина субботним утром. — Я же не служанка! Лучше пойдем в ресторан». И со временем Игорь привык завтракать, обедать и ужинать вне дома. Не сказать, чтобы он был в восторге, но такова жизнь. Пожалуй, тот факт, что он может позволить себе и своей семье ресторан когда угодно, тешил и поглаживал его мужское эго. Но иногда и хотелось, как в детстве, проснуться под запах домашних блинчиков или навернуть обычной каши с молоком.
Игорь признавал, что карьера семейная у него была далеко не такой же успешной, как деловая. А со Снежаной он и подавно спустился на пару или на все десять ступенек вниз с точки зрения интеллигенции и канала «Культура». Оставалось только надеяться, что двадцатитрехлетняя модель не называет его за глаза папиком. Было бы мерзко…
Да, если с Алиной, процветающим менеджером иностранной компании, можно было хоть дела обсудить, то со Снежаной поговорить было не о чем. Не то чтобы она молчала — поток безостановочных цитат телевизионной рекламы, журнала Космо, статусов вконтакте и мудростей из категории «моя мама сказала», прервать было сложно. Игорь предпочитал в него и не встревать. Умных людей хватало на работе.
С другой стороны, в постели приятно было ощущать молодое безупречное тело, а появление Игоря со Снежаной «на людях» сравнить можно было, пожалуй, с лихой гонкой по Тверской на красном кабриолете с бриллиантами на панели передач. Снежана выглядела статусно, полностью оправдывая своим существованием слово «гламур». Только Игоря это почему-то радовало все реже.
Он вдохнул сладкий цитрусовый аромат Наташиного подарка и невольно вспомнил о самой дарительнице. Милой, внимательной собеседнице, которой на удивление оказалось не все равно, отчего он хмурится. А кто он ей? Первый встречный. Игорь попробовал примерить душевность Наташи к образу Снежаны. Выходил абсолютный диссонанс. «Мда, либо секс, либо пирожки», — вздохнул Игорь и, отложив мандарин, потянулся. Мысль о завтрашнем митинге согнала сон.
«Так, что там Наташа говорила об Олимпийских кольцах? — почесал он затылок. — Весь отдел маркетинга не придумал ничего приличного для оправдания низких показателей, а она… Что ж, нашим умникам есть чему поучиться у скромной учительницы английского».
Игорь выбросил из головы демарш Снежаны и, открыв ноутбук, принялся перекраивать презентацию. Трудился он долго, пока стрелки гостиничных часов не убежали далеко за полночь, зато когда голова менеджера коснулась, наконец, подушки, он улыбался.
Оказывается, просто нужна была верная идея! Стоило изменить подачу, и вся концепция изменилась. Теперь отчет за первый квартал его работы в Краснодарском крае выглядел не жалким, а подающим надежды.
«И снова я ее должник», — сказал себе Игорь, ничуть не досадуя, а даже испытывая некоторое удовольствие, и незаметно заснул.
* * *
Утро улыбалось проблесками лучей сквозь серые тучи. Из пасмурного неба нет-нет да срывались снежинки, грозя новыми метелями. Наташа взглянула в окно и улыбнулась небу в ответ.
На душе у нее было несказанно хорошо. И пусть она не знала, что случится сегодня, то, что произошло вчера, принесло ей уютные сны и ощущение приятной взволнованности, какой Наташа уже давно не испытывала. Неизведанное наукой чувство, которое в народе принято называть интуицией, нашептывало Наташе, что Игорю тоже понравилось их маленькая прогулка. И оттого несмотря на сугробы за окном, на колючие шерстяные носки на ногах и на бухтящего на кухне деда, опять потерявшего свои зубы, в груди Наташи расцвел по-весеннему теплый цветок надежды.
Подчинившись опять-таки интуиции, Наташа наклонилась и распахнула дверцу тумбочки. А через секунду уже протягивала дедушке стаканчик со вставными челюстями.
— Держи, деда. И не прячь больше. Никто их не украдет. Даже соседским котам они ни к чему.
Дедушка ответил нечленораздельно-сердитым «бур-бур-бур», но Наташа не обиделась. Обняла его и погладила по смуглой с массой пятнышек лысине, скудно окруженной волосинками. Дедушка вздохнул и прижук на своей табуретке, похожий в пушистом, вязанном Наташей свитере на взъерошенного воробушка. Наташа поцеловала деда в лысину и тот с усердием принялся елозить по терке яблоко в глубокую тарелку, где уже темно-красной кашицей наседала на рыжее пятнышко тертой моркови свекла. Это был дедушкин ежедневный ритуал, не менее священный, чем поклонение солнцу у индусов. Василь Иваныч и Наташу пичкал каждое утро полезной смесью, приговаривая «для здоровья, чтоб румяная была».
АГВ пыхтело, разнося урчащее в трубах тепло по дому, Фрэнк Синатра окутывал мягким баритоном из радио, не давая забыть о том, что рождество празднуют даже на Гавайях. Наташа потянулась, взъерошила перед зеркалом себе волосы и осталась довольна собой. Нет, а она еще ничего. Особенно при утреннем свете. Увидел бы ее Игорь утром!
Наташа налила чаю в кружку и замечталась. Как было бы чудесно, если бы в этом доме появился мужчина! Дедушка не в счет, конечно… Они бы вечером гуляли по улицам, а потом уютно пили кофе в крошечных фарфоровых чашечках с золотым ободком из Богемии, на которые Наташа долго копила. Или ходили бы в кино или театр по выходным, или просто забирались под теплое одеяло и… Наташа покраснела. Дело в том, что она уже не помнила, когда была в последний раз с мужчиной в самом интимном смысле этого слова — лет пять назад… или шесть. Любовь не приходила, а без чувств сам процесс Наташе претил. «Было просто мокро», — отмахнулась она от Олькиных расспросов, когда та в очередной раз подстроила ей встречу с недавно разведенным и довольно привлекательным художником, перед этим буквально пробив дырку в Наташиной голове о том, что «это дело» нужно хотя бы для здоровья. Здоровья после встречи не прибавилось, приятности от вялых утех капризного сорокапятилетнего ленивца тем более. От последнего секса осталась одна радость — Олька о «здоровье» больше не заикалась.
Нет, Наташа не была холодна. В историях из ее жизни, закончившихся, увы, разбитым сердцем, постельные сцены занимали не последнее место и были весьма бурными, пусть и не всегда удовлетворявшими романтических фантазий. Но все это было давно. Думать об Игоре в таком плане Наташа почему-то не смогла. Смущаясь собственным «неприличным» мыслям, она перевела глаза на потолок — там не менее неприлично зияла так и не замазанная после ремонта дыра вытяжки. В нее уверенно шагали муравьи от недокрашенной трубы АГВ. Да, мужчина в доме нужен, — вздохнула Наташа и тут же, прыснув, чуть не подавилась чаем, представив выхоленного Игоря в дорогущем костюме с дедовым мастерком в руках и сделанной из газеты шапочке-пилотке на идеальной стрижке.
— Ты чего, Туся? — удивился дед.
— Так.
— Тогда лучше иди сними трубку. Телефон разрывается, а она тут хохочет.
Наташа встрепенулась и побежала к мобильному. Это была Олька.
— Сегодня у тебя уроков нет, как я помню, — деловито сказала подруга, — с Юрь Васильевичем я договорилась. Сегодня встречаемся втроем в 16:00.
— Ой, нет-нет, — испугалась Наташа, совершенно забывшая об обещании подруги, — давай не сегодня. Дедушка с утра опять зубы потерял. Не в духе теперь. И жалуется, что меня вечно дома нет. Так что я с ним побуду, и уборку перед праздниками надо…
— Опять, значит. А когда? — наседала Олька. — Скажи, когда? Когда ты, как твой дедушка, будешь челюсти вставные по стаканчикам прятать? Нет, ты скажи!
— Ну, Олюсь, ну, пожалуйста. Я не готова.
— Ясно, — подруга замолчала, обиженно сопя.
— Олюнчик, а ты сама приходи. Я, как обещала, тортик с компотом приготовлю.
— И пирог с мясом, — повеселев, напомнила Олька.
— И пирог.
* * *
Наташа с облегчением положила трубку. Хватит мечтать, надо заниматься делами — дом старенький, потому и в порядке нуждается больше, чем новый. А еще пора доставать с чердака любимую старую коробку с игрушками и мишурой. Новый год на носу, в конце концов!
В коридоре у старой выкрашенной в сочно-зеленый цвет двери, по виду вполне сходящей за дореволюционную, дедушка возился с лопатой.
— Деда, ты куда?
— Снег чистить.
— Оставь хоть немного, а то и поваляться будет негде, — весело попросила Наташа.
— Ага, навалялась уже, вон глаза блестят, не дай Бог, простынешь. Лучше вот возьму и весь почищу, — бурчал Василь Иваныч. — А то ходют тут всякие, потом лечи ее.
— Я здорова, дедусь, — смеялась Наташа.
— Это потому что я тебя охраняю, — важно заявил деда и вдруг скорчил одну из своих смешнючих гримас и скрылся за дверью, впустив белесый дымок морозного воздуха в домашнее тепло.
Наташа затянула волосы в хвост и приступила к уборке. Все в умелых руках спорилось: не прошенная пыль исчезала под лоскутом из выцветшей футболки, жилистые листья фикуса молодели, обретая глянец, вещи занимали свои места на полках и полочках. С каждой минутой и без того уютный дом свежел и пропитывался приятной женской мягкостью, с удовольствием перенимая ее от хозяйки.
Наташа на этот раз без привычных вздохов, а вполне оптимистично подмечала, что в том углу пора подмазать, в этом — новые обои просятся… Что поделать? Дом — дедушке почти ровесник. Довоенное здание с четырехметровыми потолками на мощном фундаменте когда-то было самым внушительным на улице, если не считать татарского особняка на углу. Но теперь рядом выросли настоящие виллы из итальянского кирпича с башенками и высокими заборами. А дом обветшал, нахохлился, сам стал похож на дедушку в шляпе с обвисшими полями. Наташиных заработков, как и дедушкиной пенсии на евроремонт не хватало, выкраивать удавалось только на «заплатки». Оттого новые красивые шторы соседствовали со столетними рамами, в запале выкрашенными дедушкой в любимый сочно-зеленый, а современный плоский телевизор — с облупленной штукатуркой в углу. «Затираем, затираем», — смеялась Олька. Наташа только разводила руками: «На большой ремонт еще откладываю…».
Но сегодня ни трещина в стене столовой, ни отсутствие ламината в зале Наташу не печалили, казалось, светлое будущее не за горами — протяни руку, и вот оно, сияет-переливается, как новогодний шарик с серебряными блестками. Суетясь в домашних хлопотах, она напевала подряд все, что приходило на ум про Новый год и рождество.
Вскоре на квадратный стол опустилась льняная с вышивкой по краям скатерть, а вокруг него выстроились один к одному стулья с проклепанными по краям черными кожаными седушками, выточенные из дуба еще прадедушкой на заводе. Сдобренное хорошим настроением и душевными мелодиями тесто в духовке распушилось, разрумянилось. Словно учуяв аж со двора аромат сдобы и мяса с лучком и грибами, дедушка вернулся с трудов. Притопывая валенками, он повёл носом, стянул большие рукавицы и в который раз ударился в воспоминания:
— Вся ты в прабабушку, Туся. У нас как праздник, так мама тесто ставила. И с яблоками, и с мясом, и с рыбой. Семья большая была, жили вроде не богато, а столы к Новому году все равно ломились. А ты меня и без праздников балуешь, — довольно закряхтел он. — Скоро толстый буду, как тот пирог из печки, из тулупа начну вылезать и пыхтеть, как паровоз.
— Ты и так пыхтишь, — хихикнула внучка. — А вообще это не только нам. Оля придет сегодня.
— Хорошо-хорошо, люблю, когда людей больше в доме. А то живем мы с тобой бобылями. Да, Туся? Хоть и суетная эта твоя Олька, шуму вечно наводит, пущай. Гости — это хорошо.
Наташе снова вспомнился Игорь, и она взволновалась так, будто он обязательно придет, учуяв, как и дедушка, запах ее пирогов. И тут же спохватилась: дома почти кончился хороший чай, а надо, чтобы обязательно был хороший. Вряд ли Игорь станет пить бурду. Дедушка с удивлением проследил, как внучка быстро оделась и выпорхнула на мороз, словно семнадцатилетняя девчонка, бросив на ходу: «скоро вернусь».
Мороз щипал щеки, солнце выглянуло из-за перламутрового облака, и все заискрилось, засверкало, будто по заснеженным улицам ангелы разбросали золотую пыльцу. Синички перепрыгивали с ветки на ветку тоненькой, нежно любимой Наташей березки напротив похожего на игрушечную крепость детского садика. В каждой витрине на площади царила празднично-елочная феерия: с важными Дедами Морозами и подтянутыми Сантами, снежинками и иллюминациями, гирляндами, зелеными венками с красными ягодами и блестящими шарами. Разве не прекрасна была жизнь?
Наташа не переставала думать о своем случайном знакомом, и все вокруг будто повторяло о том, что счастье возможно: и смех школьников, скользящих по замерзшим лужам, и веселый лай собаки с кудлатым хвостом, и колокольчиковые трели на дверях магазинов и лавочек. Ведь им с Игорем так хорошо было беседовать вчера, почему же не продолжить разговор?