— Свойственно — не свойственно… Кого это может волновать? — отмахнулся Крыс. — Ему было ясно сказано… Им всем постоянно ясно говорится, что… И раз за разом они лезут. Лезут и лезут, несмотря ни на что… Он был точно один?
— Ну… Насколько я видел, да.
— Насколько ты видел… Ладно, будем надеяться, что он был один. — Старик подошел к столу, выдвинул ящик и достал телефон. Набрал номер. — Алексей? Что там с Анной? Когда она будет рожать? Сегодня-завтра? Сегодня. Понятно? Что значит — посмотрим. Сегодня. И чтобы об этом знали все. Ты меня понял? Да, я думаю, что кто-то из твоих. Не знаю, чего и почему. За деньги. Из любви. От абстрактного гуманизма, мать его так. И не вздумай свою охрану предупреждать, усиливать и переводить… Да, пусть просто несут службу. Я в бункере, перезвони в течение часа. Все.
Крыс положил трубку и прошелся по комнате.
Больше в нем не было ни вальяжной расслабленности, ни ироничной чудаковатости. Сосредоточенный взгляд, металл в голосе, уверенные движения. Даже его дурацкий костюм больше не казался нелепым.
Иван смотрел на Крыса с изумлением, тот взгляд перехватил, и на лице проступило раздражение. Словно его поймали на чем-то предосудительном. Уличили во лжи.
— Что уставился? — Старик вернулся к стулу и сел. — Я чем-то тебя не устраиваю? Этот мир тебя не устраивает? Что?
— Добрый дедушка СигизмундА, — пробормотал Иван. — То есть меня на вокзале вы ожидали специально? Посмотреть-пощупать-оценить? Начальник тутошней службы безопасности, надо полагать?
— Хочешь — полагай.
— Но тогда получается, что это не я вам должен представляться, а вы мне…
— Ага, сейчас. Все брошу…
— Согласно Положению об Инквизиции…
— Можешь засунуть свое Положение… — Старик ощерился, но больше на грызуна похож не был. Напротив Ивана сидел хищник, способный порвать горло любому, вставшему на пути. — Ты не понял — здесь Новый Иерусалим. Здесь проект «Н». Здесь, если хочешь, будущее этого мира…
— Пуп Земли и центр мироздания, — подхватил Иван, чувствуя, как в желудке зарождается холодный огонь, как всегда перед схваткой. — Не нужно на меня повышать голос и пытаться давить, я от этого зверею. И еще я зверею от того, что мне не говорят всего. Я не знаю, что такое проект «Н». Меня не поставили в известность. И я не понимаю, как я должен получить инструкции от покойного Астуриаса.
— А тебе и не нужно понимать. Не нужно! Тебе даже делать ничего не нужно, просто находиться здесь и присутствовать там, где тебе прикажут.
— Что вы говорите? — попытался усмехнуться Иван. — То есть Инквизиция вам…
— Инквизиция — нет. Инквизиция тут имеет громадные права. А вот ты лично… — Голос Крыса потек сарказмом: — Ты здесь — никто. Понял? Ты здесь…
Иван встал и молча обошел стол.
Крыс посмотрел на него снизу вверх, пошевелил усиками.
И ударил.
Хороший удар, резкий и точный. Если бы Иван не ожидал чего-нибудь подобного, то стоял бы сейчас, согнувшись самым жалким образом, а бойкий дедушка мог выбирать оставить неосторожного наглеца в такой позе или добить из жалости.
Но Иван удар ждал. Старик просто обязан был поступить именно таким образом. Ломать противника, возомнившего о себе бог весть что, учебники рекомендуют именно в такой последовательности: эмоциональный удар, физический, моральный.
Штука эффективная, но обоюдоострая.
Вначале Крыс испытал эмоциональный шок — хорошо поставленное и отрепетированное движение вдруг не достигает цели, наталкивается на блок и уходит в сторону. Затем — шок физический, рука попала в захват, стул отлетел в сторону, а пол бросился в лицо. Удар. Больно. Очень больно, потому что и суставы захрустели в руке и плече, и колено уперлось в позвоночник. Без поблажек и скидок на возраст уперлось, недвусмысленно дав понять, что позвоночник не сломан только по доброй воле Ивана. И будет достаточно чуть-чуть усилить нажим, чтобы позвоночник сломался.
И это было унижение моральное — все как по книге.
— С-сука… — выдохнул Крыс.
— Один мой приятель… — Иван внутренне содрогнулся, поняв, что назвал приятелем Круля. — Один мой приятель говорил, что не сука, а кобель. И в этом случае это не оскорбление, а, скорее, комплимент.
— Руку сломаешь… старику… — простонал Крыс.
— Вполне могу. У пожилых людей кости ломкие. Так что лучше не дергайтесь. И не злите. Тогда мы просто продолжим разговор.
— Я…
— И, прежде чем что-то говорить, прикиньте, как на это может отреагировать очень раздраженный человек, которого вы только что попытались ударить в чресла. — Иван чуть ослабил давление коленом и несколько сантиметров протащил Крыса лицом по полу: унижать так унижать.
— Твою… — прошипел Крыс, локоть его правой руки снова заскрипел, и старик замолчал.
— А ведь производите впечатление человека серьезного и опытного, — грустно вздохнул Иван. — Можно сказать — профессионала. Меня вон на вокзале, как мальчишку, мордой тыкали во все подряд… А тут совсем по-детски пытаетесь материть человека, способного вас покалечить.
— Меня просто давно никто не… — Крыс сделал глубокий вдох. — Я все понял, признаю поражение, готов продолжать разговор.
— А извиниться?
— Я извиняюсь, — с готовностью сказал Крыс. — И я больше не буду.
— И заодно не будете пытаться превратить свою глупость в шутку, — подсказал Иван, отпустил руку и вернулся на свое место за столом.
Крыс несколько секунд лежал на полу, потом медленно встал. Пальцы левой руки принялись массировать правую.
— Если хотите, можете уйти. — Иван указал на дверь. — Можем продолжить разговор завтра…
— Ничего, — Крыс поднял опрокинутый стул, на секунду замешкался, словно решая — запустить мебель в молодого наглеца, но потом поставил стул на ножки и сел. — Я могу разговаривать и сейчас. К тому же мне сюда должны позвонить.
— Значит…
— Ничего это не значит. Все, что я сказал перед тем, как упал, остается в силе.
— И в силе остается то, что мне наплевать на ваши слова, — в тон старику ответил Иван.
Почти минуту они сидели, глядя друг другу в глаза. Потом Крыс отвернулся.
— Один-один, — сказал Иван.
— Один-два, — возразил Крыс. — Вы меня недооценили на вокзале, а я вас — здесь. Дважды.
— Хорошо, два-один. Но, судя по интонациям, матч продолжается?
— Неизбежно. Вы, как я полагаю, теперь развернете очень активную деятельность, станете вести расследование, допрашивать, требовать показаний и документов. Не удивлюсь, если потребуете голову майора Зайцева.
— Не удивитесь?
— Нет. А вот вы — испытаете изумление, натолкнувшись на реакцию военного командования и Инквизиции на ваши требования. Что бы вы там ни думали обо мне, но ваше положение здесь определяется не мною, не моей личной антипатией. Все это решено и установлено не сегодня и не мной. — Крыс помял плечо и поморщился. — Сила есть, ума не надо…
— Зато какая сила воли, — усмехнулся в ответ Иван. — Я ведь мог вас сломать. И никто не стал бы меня наказывать… Нападение на Инквизитора, знаете ли…
— Знаю. И еще знаю, что вряд ли кто-то бы тут обратил на ваш особый статус внимание. Око за око, — улыбнулся в ответ Крыс. — Хотя — да, в силе воли вам не откажешь. Так вот…
— Нет, это я буду многозначительно говорить «так вот». — Иван легонько хлопнул ладонью по столу. — А вы будете отвечать на мои вопросы. Потому что ваши специалисты по Ветхому Завету находятся снаружи, а мы с вами — внутри. И мы либо беседуем в таком режиме, либо вы поднимаетесь со стула и валите отсюда, например, в больницу, где пообщаетесь со своим веселым доктором лично. А он посмотрит вашу руку под рентгеном, я мог и вправду чего-то там повредить.
Старик мял руку и молчал, прикрыв глаза. Иван ждал. В принципе, дед мог воспользоваться советом, уйти, а потом вернуться или перехватить Ивана на улице или возле того же самого магазина, в котором Иван будет покупать бутылку. А он обязательно будет покупать бутылку, без вариантов. Уход старика будет равнозначен объявлению войны. Если он останется, то шанс на мир и добрососедство еще есть.
— Вы знаете, сколько человек осталось на Земле после Возвращения? — спросил Крыс, не открывая глаз и продолжая массировать плечо.
— Три миллиарда.
— Семьдесят лет назад — три миллиарда. — Старик чуть приподнял веки, бросил взгляд на Ивана и снова закрыл глаза. — А сколько сейчас?
— Ну… Миллиарда четыре. Четыре с половиной, я не слежу за статистикой…
— А ее и нет. За семьдесят лет ни одно государство не проводило официальной переписи. Так, экстраполяции, выборочные исследования, наблюдение динамики… — Крыс отпустил плечо и посмотрел на Ивана с неким интересом в глазах. — И знаете, что получается?
— Не знаю. Но вы ведь скажете.
— Скажу. Получается, что за семьдесят лет население сократилось на треть. Три миллиарда минус один миллиард, получается — два миллиарда. — Все-таки старику было очень больно — он облизал бледные губы и снова занялся массажем. — Два миллиарда.
— Поверю вам на слово. — Ивана цифры никогда особо не трогали. — Два миллиарда — это все равно много.
— Слишком много?
— Нет, просто — много. Я себе такую толпу и представить не могу. Хотя… Подождите, вы хотите сказать, что в результате войн…
— Я не хочу ничего такого сказать. В результате войн, и нефтяных, и религиозных, и гражданских, погибло, по разным подсчетам, от десяти до пятнадцати миллионов человек. Много, но до миллиарда ой как далеко… В столе, в левом ящике, есть аптечка. Дайте мне таблетку. Из такого пузырька зелененького…
Иван открыл ящик, в пластиковой коробке нашел пузырек, поставил его перед Крысом. Тот отвинтил крышечку, вытряхнул на ладонь таблетку, подумал и вытряхнул вторую.
— Принести воды? — спросил Иван.
Старик махнул рукой и проглотил таблетки, не запивая.
— Может, все-таки к врачу?
Старик помотал головой, кадык на морщинистой шее дернулся несколько раз.
— Какая гадость, — сказал Крыс. — Но вернемся к нашей беседе. Значит, мы имеем уменьшение народонаселения. С этим согласны?
— А у меня есть выбор?
— Значит, согласны. Причина — падение рождаемости. Так?
— Ну… наверное.
— Сколько, в среднем, детей приходится сейчас на семью?
Иван улыбнулся. Старый провокатор! Таблетки жрет, а беседу пытается строить по своему сценарию. Снова небольшая проверка на бытовой идиотизм. Если Иван с ходу ответит, то…
— Какую семью? — спросил Иван.
— Что значит — какую? — продолжил притворяться Крыс с невозмутимым видом.
— На семью предавшихся или на семью верующих? — Иван смотрел, не отрываясь, в лицо Крыса. — Там ведь разные цифры. Или вам нужна средняя температура по больнице?
Старик похлопал в ладоши. Всего пару раз, потом снова вцепился в свое плечо.
— Вы все правильно поняли. Браво. Сколько в семье верующих детей в среднем?
— Ноль три, кажется.
— А у предавшихся?
— Пять.
— Правда смешно? Те, что продали свою душу Дьяволу, плодятся как кролики, а те, что веруют, искренне и глубоко, размножаться отказываются. Смешно?
— Нет.
— Вот и мне не смешно. Дьявол нас переигрывает. По всем статьям. Идет борьба за души, люди слабы, боятся будущего, боятся своей слабости и стараются победить неопределенность.
— Ну и к тому же Служба спасения строит больницы, заботясь о телах, предоставляет работу, обеспечивает старость… Дьявол, к тому же, не врет. А Господь…
— Что? — быстро спросил Крыс.
— А Господь — молчит, — серьезно ответил Иван. — Он — молчит. И никто не видел, чтобы ангелы вмешивались в человеческие судьбы. И никто ни разу не видел Рая, а экскурсию в Ад очень легко заказать, причем бесплатно, причем в любой точке мира, причем с гарантией безопасности и высокого уровня обслуживания.
— И вы все еще не подписали Договор? — очень натурально удивился Крыс.
— Сам в шоке, — пожал плечами Иван. — Но к делу это отношения не имеет.
— Не имеет. Не имеет… Но ведь соотношение верующих к предавшимся все время изменяется. И не в пользу верующих. И не в последнюю очередь потому, что те, кто родился в семье предавшихся, в девяноста пяти случаях из ста также подписывают Договор. А среди тех, кто был крещен, тридцать процентов становятся предавшимися. Тридцать процентов, — Крыс повысил голос, почти выкрикнул. — И что это значит?
— Наверное, то, что если все пустить на самотек, то рано или поздно…
— Вы это с иронией говорите, я вижу, но это действительно так! Так! Это потоп, в котором мы можем захлебнуться. Мы все, те, кто верит в Господа нашего! И…
— Знаете, господин Сигизмунд! Я не слишком грамотен в богословских вопросах, но помню, что потоп был послан Богом для того, чтобы уничтожить грешников и сохранить праведников. Ну и всякой твари по паре. Все испытания посылаются нам Богом за грехи наши. Может, и этот потоп что-то значит? Ничто не происходит без Господней на то воли… Не так?
Крыс застонал, прижав руки к лицу.
— Плечо болит?
— При чем здесь плечо?! Вы сами не понимаете, что под это ваше красивое заявление можно подогнать все что угодно? Не понимаете? Убийца и насильник, галаты и отринувшие — все могут сослаться на Промысел Господний…
Да, подумал Иван. Здорово, подумал Иван. Старику, понятно, плохо, говорит старик о наболевшем, но упоминать отринувших, да еще при незнакомом человеке — это, блин, либо очередная проверка… или действительно Крыс проболтался?
Будет смешно, если он сам — отринувший. И готов доказать себе и окружающим искренность своей веры тем, что отринул даже мысль, даже надежду на рай и жизнь вечную. И чтобы подкреплять это свое решение, регулярно кого-нибудь убивает. Или богохульствует. Или еще чего похуже.
— Отринувший, — сказал Иван.
— Что?
— Отринувший, — повторил Иван.
К тебе придут, говорил Ивану Токарев — единственный отринувший, с которым Ивану довелось говорить. К тебе придут и предложат… И ты должен им помешать. Ты должен…
Они пришли?
Ивана гнали в эти места, жертвовали людьми для того, чтобы ему могли сделать предложение без помех? Его подставили для вербовки неизвестными, которые стояли за всем этим?
— Если вы имеете в виду, что я сам — отринувший, то вынужден вас разочаровать, — вздохнул Крыс. — Но то, что вы знаете об их существовании, несколько меняет дело. В ваших сопроводительных бумагах этого не было… Подозреваю, что там много чего не было.
— Покажите бумаги, я вам отвечу, — посоветовал Иван. — Честно, без утайки скажу — все там или нет. Вот вам крест святой…
Иван поднял пальцы, сложенные щепотью, ко лбу… Попытался поднять и не сразу сообразил, что не может. Не может оторвать руку от стола. Она налилась ртутью, превратилась в камень, приросла к столешнице.
Крыс этого не заметил. Крыс смотрел на свои ладони, придумывая ответ на иронию собеседника. Иван еще раз попытался перекреститься. И снова ничего не получилось.
Зазвонил телефон.
Левая рука Ивана легко сняла трубку и протянула Крысу.
— Да, — сказал Крыс. — Хорошо. Значит, к полуночи… А как там дела у ее мужа? Пришел в себя? Повреждений особых нет? Мужики у нас стали гуманистами, однако… В прошлом году бедняга ушибами не отделался бы. Ладно, вы всем раззвонили о сроках? Что значит — на рынке? В больнице, коллеги и обслуга знают? Вот и отлично… Нет, я лично к вам заходить не буду. И никто из моих людей — не будет. И, Алексей, когда ты будешь отправлять младенца в интернат? А давай завтра с утра? Я не сошел с ума. Я о твоих пациентах беспокоюсь, между прочим. Да. Отправь. Как обычно. С Тепой и отправь, какие проблемы? Медсестру и попутчика… Хотя нет, попутчика я сам отправлю. Тут нужно аккуратнее. Не твое дело! Еще раз повторяю — не твое дело! Пока!
Крыс положил трубку на аппарат. Встал, прошелся по комнате. Остановился возле окна, постоял, раскачиваясь с носков на пятку, что-то бормоча про себя…
— А паренек, который приехал вместе с вами, наверное, уже огреб первые проблемы в интернате. — Старик вернулся к столу. — И наверняка хочет с вами пообщаться. Нет?
— Его проблемы. — Иван осторожно пошевелил пальцами правой руки.