Двое внизу встали, взяли верхнее тело и подняли его.
— Ап, — сказал Круль и нажал на спуск.
Иван выстрелил одновременно с ним. Навел прицел на голову дальнего человека и выстрелил.
Хлоп-хлоп, сказали винтовки, голова одного разлетелась в клочья, второй согнулся вдвое, упал на колени и завалился на бок.
И закричал.
— Ему сейчас больно, — сказал Круль. — А тебе я, когда все это закончится, весь кишечник на кулак намотаю. Я же сказал — в живот!
Раненый кричал еще минут десять, но за ним никто не пришел.
Зато по камням вокруг Ивана и Круля начали лупить пули, выбивая осколки и с визгом отлетая в стороны.
Иван попытался прицелиться в кого-нибудь из стрелков, но получил от Круля пинок ногой в бок.
— Я тебе постреляю, — прошипел Круль. — Я тебе… Отползи, развернись мордой в тыл и смотри, чтобы к нам оттуда никто не подошел. За танками, за камнями…
Иван спорить не стал, молча выполнил распоряжение предавшегося.
Минут через двадцать стрельба прекратилась. Круль дважды стрелял, но, как понял Иван, только для того, чтобы обозначить свое присутствие и предупредить, что он жив и на холм лезть не стоит.
Солнце уже коснулось горизонта, но жар не спадал, камни все так же источали жар, ветер был горячим, и даже небо, казалось, было раскалено. Облака на вид были пыльными и шершавыми. И тоже горячими.
Странное место, эта долина.
Холмы и складки земли покрывали все вокруг, насколько мог видеть Иван, останки боевой техники, разбросанной на этих морщинах, казались комочками грязи, остатками кораблекрушения на застывших вдруг волнах штормового моря.
Возле дороги танки и пушки стояли более-менее ровно, а дальше некоторые из них были словно собраны в кучки, лежали на боку или вообще были перевернуты вверх колесами и катками.
Странное место, повторил про себя Иван. И вдруг сообразил, что все эти холмы и возвышенности расположены по окружности, по многим окружностям, вот как что-то большое и тяжелое рухнуло в лужу жидкой грязи ближе к северу, всколыхнуло жижу, погнало волны и складки ряби от места падения к краям водоема, который вдруг взял да и застыл, превратившись в камень.
Очень быстро застыл, вон даже высокий всплеск от падения той большой тяжелой штуки не успел опасть, возвышается километрах в трех к северу от их холма. Здоровенный шпиль, метров на двести в высоту.
И как Иван сразу его не заметил? Времени не было. Не до того было.
За рыжим танком, вздыбившимся на самом краю небольшого овражка, что-то шевельнулось. Солнце светило прямо в лицо, рассмотреть подробнее не получалось.
— У меня кто-то движется, — сказал Иван тихо.
— Не дергайся. И отложи «шило». Если там кто-то со снайперской винтовкой, то…
— Не учи, — отрезал Иван.
— Даже и не собирался, — ответил Круль. — Дурака учить, что мертвого лечить. Как там, кстати, наш Муслим, пардон Марк? И мой первый пациент? Лежат?
— Собрались и ушли.
— Мне ничего не просили передать? — поинтересовался Круль.
Иван не ответил.
Он все время пытался не обращать внимания на тела, лежащие в десяти метрах от их укрытия. Но трудно было заставить себя не ощущать вонь разлагающейся плоти и не обращать внимания на черное облако мух, клубящееся над убитыми.
— Команда гостей ждет заката солнца, чтобы свести матч хотя бы к ничьей, — сказал Круль. — Значит, как только стемнеет, они, во-первых, унесут трупы, а во-вторых, попытаются предпринять меры по решительному штурму нашей неприступной крепости. Нам, кстати, дико повезло, что парни внизу не озаботились тяжелым вооружением. Нам бы хватило одного легкого миномета. Как полагаешь, хватило бы? Или просто тяжелого пулемета. Четырнадцать миллиметров быстро расставили бы все и всяческие точки над «и», а также разделали бы нас в аккуратное какаду. Но они не взяли с собой таких полезных инструментов. Нам повезло? Повезло. Но вот, как ты полагаешь, Александров, если они не взяли тяжелого вооружения, то есть шанс, что они не взяли также приборов ночного видения? Как думаешь?
Иван снова не ответил, а по спине у него, несмотря на жару, пробежал холодок. Луна сейчас восходит поздно. Через час-другой после заката настанет кромешная темнота, и ребята в приборах ночного видения получат все преимущества.
— Тебе страшно? — спросил Круль и добавил бодрым голосом: — А мне — нет!
— Тебе не надоело еще? — Иван прикрыл уставшие глаза. — Ты корчишь из себя идиота вот уже больше двенадцати часов без перерыва. Даже мне надоело, а ты все трудишься и трудишься…
— А что мне прикажешь делать? Сходить в психическую атаку плотными рядами и с песней? Воспользоваться случаем и объясниться тебе в любви? Так я тебя не люблю, извини. Я тебя не сильно огорчил?
— Как это место называется? — Иван взял, не открывая глаз, флягу.
В ней оставалась еще пара глотков. Можно было выпить сразу, а можно было оставить на ночь, которая обещала быть не менее жаркой, чем день.
— Это место называется… Сейчас оно никак не называется, а раньше, до Возвращения, его называли Тель Мегиддо, а что? У тебя есть по этому поводу пожелания или жалобы?
— Нет. Просто стало интересно…
— Интересно ему… Вот мне интересно, так интересно. Я, когда сюда собирался, получил от Муслима указания по месту встречи и тому подобному, отправился к шефу…
— К кому? — переспросил Иван.
— К нему, Ваня, к нему…
— Повадился ты что-то встречаться с Дьяволом. Раньше ведь он, кажется, тебя не так чтобы выделял. Ты же с ним трижды до этого встречался? Всего…
— Ни фига себе — всего! Знаешь, сколько там у нас… да и у вас, желающих с ним встретиться? Как наши тамошние карьеристы мне завидовали! Три раза — это не просто много, это до фига! А когда он меня снова вызвал, тут уж даже я офигел. Но и это оказалось ерундой по сравнению с тем, как у нас разговор пошел… — Круль сделал паузу, явно давая возможность Ивану выразить свое отношение или проявить любопытство.
Но Иван промолчал.
— Нет, ну так нечестно, — обиженным тоном произнес Круль. — Я тут пытаюсь скрасить наше угрюмое времяпрепровождение, разрываюсь в попытках развеселить и увлечь, а ты молчишь. Нет чтобы… ладно, самым ленивым и скучающим голосом сказать что-нибудь вроде: ну чего там у вас с ним произошло? Так нет, молчит, как галат на допросе. А ведь мало кто тебе еще расскажет о личных встречах с Дьяволом. Мало кто вообще с ним встречался, а чтобы так свободно трепаться на эту тему — вообще единицы. Я, например, таких вообще не знаю, кроме меня самого, естественно… Придурок!
Круль выстрелил одновременно с возгласом.
— Нет, ну не идиоты? — помолчав, спросил сам у себя Круль. — Ясно ведь, что ничего не изменилось, что я тут, и настроение у меня лучше не стало, и все равно лезут на открытое место. Издеваются, и больше ничего. Да. Так о чем это я? О встрече с шефом…
Солнце утонуло в горизонте до половины, тени стали длинными и почему-то извивающимися. Иван прищурился, пытаясь рассмотреть того, кто шевелился за танком, но ничего не увидел. Ладно, пусть шевелится сколько хочет, лишь бы не стрелял и на сближение не шел.
— Вот ты спросил меня, как эта территория называется, — продолжил Круль, не обращая внимания на отсутствие реакции со стороны Ивана, — и не проявил никаких эмоций, а Дьявол — ржал.
— Что? — удивленно спросил Иван. — В смысле?
— Нет, не прикидывался конем, а смеялся, — пояснил Круль. — Вначале так просто хихикнул сдавленно, будто увидел что-то неприличное, а потом прыснул и заржал уже в голос. Странное, доложу тебе, зрелище — смеющийся повелитель Бездны и князь Тьмы.
— Так он на человека похож?
— Ну… Не так чтобы совсем, но некая антропоморфность имеет место быть. Отдаленная, но тем не менее… Так я ему больше ничего и не сказал, стоял и тупо ждал, пока он отхохочет. С потолка сыплется пыль и пепел, стены дрожат, обслуга впала в ступор и вибрирует, а он хохочет и хохочет… А потом вдруг замолчал, стал серьезным и каким-то даже печальным и приказал мне убираться и помнить свои обязанности.
— Какие?
— Свои. Я и пошел. Времени почти не было, но я успел немного порыться в нашей библиотеке, там, старые путеводители, книги и все такое… — Круль снова замолчал и молчал до тех пор, пока Иван не сдался и не спросил: «И что?» — А ничего. Получается, что до Возвращения это место было одним из самых плодородных районов Святой Земли. Там сады, огороды, сезон дождей и четыреста миллиметров осадков. Вот ты скажи, похоже это на самое плодородное место? И, кстати, местность здесь была вполне себе ровная. Нет, на фотках есть холмы, такие пологие, приличные, сглаженные. Я, как сюда въехал, поначалу решил, что ошибся и не там свернул.
Из-за горизонта выглядывала самая верхушка солнца, тающий огненный сугроб. Желтый сегмент плавился и растекался по линии горизонта.
— Как думаешь, чего Дьявол ржал? — спросил Круль.
— А что, Дьявол не ржет? — поинтересовался Иван.
— Злой ты, Ваня, неприятный желчный тип. И серой от тебя не пахнет. Ты мне скажи, Ваня, когда ты грехи Фомы на себя брал, что испытывал? Какие были ощущения? Я серьезно спрашиваю, Ваня!
Иван не ответил.
— Вот, например, когда я подписал Договор, так сразу почувствовал, как по всему телу прокатилась волна горячая, с ознобом. Шух! Кровь бросилась в лицо, голова закружилась, и я почувствовал сильный запах серы и с легкой печалью осознал, что отныне этот запах всегда будет со мной… а ты? Что ты почувствовал? Было ощущение потери или, наоборот, приобретения?
Ничего такого не было, мысленно произнес Иван. Ничего. Вкус хлеба, хруст крупной соли на зубах… и отвращение к самому себе. Страх? Страх пришел потом. И наплевательское отношение к своей жизни — тоже потом. Самое первое, что Иван испытал там, в заброшенном разваливающемся доме, была жалость к Фоме Свечину, с разорванным горлом, умирающему и просящему помощи.
Жалость — это хорошее чувство? Или прав был дед, когда говорил, что жалость угробила больше народу, чем чума и война вместе взятые?
— Что там наши покойники? — спросил Круль.
— Дались тебе эти покойники, — отрезал Иван.
— Лежат?
— Лежат-лежат, им здесь нравится.
— А солнце уже село, — сказал Круль. — И совсем скоро…
— Камни горячие…
— И что?
— Ну если камни горячие, то нас в приборы ночного видения особо не рассмотришь. Придется им подождать немного, пока остынет все…
— Хороший ты человек, Ваня, наивный до глупости. Люблю таких! Сколько мы с такими Договоров подписали — не счесть. И все ради чего-то хорошего, естественно. С дополнительными пунктами о неприменении в качестве орудия зла, о спасении здоровья у любимых людей, наказании преступлений и подлостей… И ведь полностью уверены, что продают душу не просто так, а благого дела ради… — Только в голосе Круля особой радости не было, отстраненность и грусть уловил Иван в этом голосе.
Безысходность какую-то…
— А ты ни разу не пожалел? — спросил Иван.
— Кого?
— Не кого, а о чем. О том, что подписал Договор.
— Не знаю, — ответил Круль. — Честно — не знаю. Не задумывался как-то. Понимаешь, Иван, какая закавыка… Рай мне как-то и не светил. Или это я сейчас так себя успокаиваю… Ты как себя чувствуешь, брат Старший Инквизитор?
— Нормально я себя чувствую.
— Нормально… Твою мать, — пробормотал Круль.
— Не ругайся, рога не вырастут, — посоветовал Иван.
— Да я не о тебе, успокойся. Это я о своем. Ты труп снайпера хорошо видишь?
Иван глянул — а что тут видеть? Вон лежит. Стемнело, но мухи видны отчетливо, зубы белеют в неприятном оскале. И запах совершенно отчетливый.
— Ты можешь отстрелить ему голову? — спросил Круль.
— Дурак, что ли? — поинтересовался в ответ Иван.
— Тебе что — трудно? — Судя по звуку, Круль даже повернулся к Ивану. — Не задавай идиотских вопросов, а просто всади пару пуль в голову. А лучше — с десяток.
— Придурок.
— Ты можешь не спорить, а просто выполнить мою просьбу?
— Твою милую небольшую просьбу, — протянул Иван, надеясь, что получилось достаточно противно. — Я…
Воздух, и без того сухой и горячий, вдруг стал шершавым и колючим, оцарапал горло, осел пылью на нёбе и языке. Темнота, разлившаяся вокруг, стала вдруг вязкой и плотной, облепила лицо, потекла огненно-холодными каплями по лицу, спине, по рукам. Иван поднес руку к глазам, словно ожидая увидеть эти тягучие капли на кончиках пальцев, но ничего там, естественно, не было.
Вернее, было, было, Иван ощущал это всей кожей, но не видел.
Ужас темной жижей выступил из расщелин внизу и стал подниматься, затопляя все вокруг. И без того зыбкие очертания камней, танков, складок мертвой земли приобретали вид чудовищ, живых чудовищ, проснувшихся от векового сна, озлобленных и жаждущих только одного — поглотить Ивана Александрова, превратить его в свое подобие, сделать ночным бесплотным кошмаром.
— …очнись!
Удар в спину.
Кто-то схватил Ивана за шиворот и встряхнул.
— Почему ты не выстрелил! — И это был не вопрос, это было обвинение, ярость и отчаяние были в этих словах. — Теперь поздно…
Теперь поздно, сказал вслед за Крулем Иван. Почему? И почему предавшийся стоит, не пригибаясь? Ведь тот, кто прятался все время за танками, сейчас свободно может его подстрелить…
Мир вокруг Ивана маслянисто колебался, темнота гулко плескалась о скалы, дробила камни и растирала танки в мелкую ржавую пыль. Звезды начинали мерцать и гасли одна за другой. Одна за другой. И это было даже забавно.
Смотреть на них и угадывать, какая следующая…
Темный ужас заполнит весь мир, поднимется до самой небесной тверди, надавит на нее… И небо треснет.
Может Бог создать такой ужас, который испугает его самого? Разрушит его создание?
Может. Все мы его создания, и каждый из нас может быть разрушен ужасом. Или другим Божьим созданием.
Вот кто-то поднялся из тени на склоне холма. Улыбается. Белозубая улыбка светится в темноте. Это снайпер. Он, оказывается, жив. Он все это время прикидывался мертвым. Сейчас он подойдет, и можно будет спросить у него, зачем он сюда пришел, зачем он и его приятели хотели убить Ивана Александрова. Зачем убили Марка. И почему не убили предавшегося.
Сейчас все можно будет узнать. Улыбающемуся снайперу осталось всего несколько шагов до вершины холма. Три-четыре шага. Три-четыре… Три-четыре…
Над головой Ивана прогрохотало, вспышка выхватила из темноты распухшее мертвое лицо, треснувшие, изъеденные мухами губы, глаза, в уголках которых что-то копошилось… Оскаленные зубы.
Снова прогремел выстрел, снова вспышка, между глаз мертвого снайпера зияла дыра, но он продолжал улыбаться и продолжал идти, не останавливаясь и не ускоряя шаг.
Выстрел-выстрел-выстрел.
Что-то лопнуло в голове Ивана, мир вокруг дернулся и застыл, кристально прозрачный и звонкий.
Иван вскочил, рванул из кобуры «умиротворитель» и выстрелил в лицо мертвого снайпера.
И бросился вперед, не переставая стрелять.
И остановился над упавшим, наконец, мертвецом, и продолжал стрелять, не обращая внимания на визг рикошетирующих от камней пуль.
— Все, хватит! — крикнул кто-то рядом, Иван слепо повернулся, вскинул руку и нажал на спуск.
И еще раз. И еще.
Удар швырнул его на землю, но Иван не выронил оружие, а продолжал жать на спуск, даже когда понял, что патронов в пистолете больше нет, и что он все равно не может убить предавшегося, не может превратить в кровавые клочья его лицо, как превратил лицо снайпера…
Пощечина обожгла лицо Ивана, перед глазами вспыхнули искры, в ушах зазвенело.
— Успокойся! — выдохнул прямо ему в лицо Круль, навалившись всем телом на Ивана, прижимая его к горячей земле. — Приди в себя.
— Нормально, — Иван сглотнул кровь. — Нормально. Можешь меня отпустить.
Снизу, от дороги, слышались крики, грохотали выстрелы, вначале автоматы, потом рванула граната. Еще одна.
— Спокойно, Иван, — Круль сел на землю. — Спокойно. Теперь уже скоро. Совсем скоро.
Выстрелы внизу не прекращались, они переместились дальше, к выходу из долины. Кто-то закричал — истошно, с надрывом, захлебнулся криком и замолчал.