Мужчины встретили его жест ещё более громким смехом. Не думаю, что у кого-то из присутствующих остались какие-либо сомнения относительно выбора Бортона.
Двое музыкантов, наконец, прекратили играть. Флейтист протёр свою флейту, а барабанщик уделил внимание барабану, подкрутив зажимы и ослабив натяжение кожи барабана, сделанной, как и большинство бурдюков из кожи верра.
— А станцевать что-нибудь они у тебя могут? — спросил здоровяк, делая вид, что он всё ещё не принял окончательного решения.
Барабанщик отвлёкся от обслуживания своего инструмента и осмотрелся.
— Увы, нет, — воскликнул Филеб, изобразив тревогу на лице, — ни одна из моих девушек не обучена искусству танцовщицы!
Барабанщик облегчённо вздохнул и продолжал заниматься своим инструментом. А вот из толпы посетителей донеслись крики разочарования, впрочем, заметно деланного.
— Я готова танцевать, — неожиданно для всех заявила Темиона, отчего все невольницы, стоявшие позади, отпрянули от неё и поражённо замерли.
Погасли смех, крики, даже шёпота не слышалось в наступившей тишине. Разгневанный Филеб угрожающе замахнулся на своё имущество плетью. Однако здоровяк остановил готового избить рабыню рабовладельца и жестом указал ему, что тому стоит опустить плеть.
— Простите меня, Господин, — взмолилась Темиона осознавшая, что заговорила без разрешения.
— Что Ты можешь знать о том, как надо танцевать? — возмущённо спросил Филеб.
— Пожалуйста, Господин, — попросила Темиона.
— Ты просишь разрешения танцевать перед этим мужчиной? — уточнил Филеб.
— Да, Господин, — ответила она.
— Позволь ей танцевать! — крикнул один из мужчин.
— Да, пусть станцует! — поддержал его другой.
— Да! Точно! Пускай! — послышались крики со всех сторон.
Филеб выжидающе посмотрел на Бортона.
— Позволь ей станцевать, — кивнул тот.
Филеб бросил взгляд на своих помощников, и флейтист, понимающе кивнув, поднёс флейту к губам и выдул короткую, в несколько нот, пробную руладу, а барабанщик снова зажал винты, натянув кожу на барабане.
Бортон не сводил насмешливого взгляда с девушки, стоявшей перед ним, столь же красивой, сколь и беспомощной в своей неволе.
Темиона отчаянно старалась не встречаться с ним глазам.
— Сыграйте что-нибудь попроще, тихое и медленное, — бросил Филеб флейтисту, кивком давшему понять, то понял, что от него требуется.
— Я могу говорить, Господин? — спросила Темиона.
— Говори, — разрешил ей Филеб.
— Нельзя ли исполнить такую мелодию, — попросила она, — под которую рабыня могла бы хорошо показать себя.
— Мелодию прилавка? — уточнил флейтист, адресуя свой вопрос к Филебу.
— Не стоит, — покачал головой Филеб, — это слишком чувственное для неё. Пусто лучше будет «Надежда Тины».
Его решение было встречено одобрительным гулом толпы. Упомянутая «мелодия прилавка» относилась к тем мотивам, которые обычно используются работорговцами на невольничьих рынках во время демонстрации живого товара. Некоторые из подобных мелодий совершенно очевидно были сочинены именно для этой цели, другие просто подходят и используются на торгах. Подобная музыка имеет тенденцию возбуждать сексуально, причем, весьма сильно, как сами продаваемые товары, которым приходится танцевать под неё, так и тех, кто пришёл на рынок за покупкой. Есть даже такая шутка, весьма распространённая среди молодых гореан, как бы невзначай насвистывать, или бормотать под нос такие мотивчики в присутствии свободных женщин, которые, само собой понятия не имеют, что именно слышат, тем не менее, даже не понимая смысла происходящего, начинают беспокоиться и, обычно через некоторое время, взволнованные и напуганные, поспешно уходят. Можно не сомневаться, что эти женщины вспомнят услышанные мелодии, и наконец, поймут смысл шутки, если судьба назначит им оказаться голыми на рабском прилавке, в ошейнике работоргового дома, танцуя перед покупателями. Впрочем, что довольно интересно, многие женщины, конечно, в данном контексте я имею в виду свободных женщин, не знающих этих мелодий, даже когда они до конца не понимают их назначения, сразу оказываются настолько очарованны ими, то пытаются заучить их. В конце концов, такая музыка, обращена именно к ним. Потом они даже напевают их про себя. Конечно, они делают это наедине с самими собой, со всеми вытекающими последствиями. Кстати, зачастую со временем, в той или иной степени, такие женщины начинают несколько небрежно относиться к своей безопасности, тем самым делая первые шаги к ошейнику. С другой стороны, «Надежда Тины» — косианская мелодия, по определению нравящаяся большинству здесь присутствовавших товарищей, была отличным выбором. Предположительно, эта музыка выражала ожидание или скорее надежду молодой девушки на то, что она может оказаться настолько красивой, женственной и привлекательной, что её сочтут достойной стать рабыней. Темиона родилась на Косе, так что я нисколько не сомневался, что эта мелодия ей известна. Кстати, это действительно была очень чувственная мелодия, хотя и не настолько, как «мелодия прилавка». К тому же, этот мотив относился к тем, о которых свободные женщины, частенько утверждая, что они им абсолютно неизвестны, тем не менее, стоит их как следует прижать, оказывается, как это ни странно, знакомы чуть ли, не до последней ноты.
— С чего бы это тебе захотелось станцевать передо мной? — осведомился здоровяк у рабыни.
— Неужели господин не желает увидеть, как танцует женщина? — ответила она вопросом на вопрос.
— Пожалуй, желает, — кивнул мужчина.
— В таком случае, — улыбнулась Темиона, — этой причины вполне достаточно.
Бортон окинул стоявшую перед ним невольницу озадаченным взглядом. Было ясно, что он так и не смог вспомнить её, но мне также было ясно, что этот здоровяк дураком, кем бы он не казался, и кто бы что о нём не думал, вовсе не был, так что он отлично понимал, что желание рабыни не было простым согласием с прихотью господина, даже притом, что такие прихоти для рабыни во многих контекстах равносильны железному приказу.
— И всё-таки, почему ты захотела танцевать? — потребовал ответа бородач.
— Возможно, — потупилась Темиона, — всё дело в том, что это доставит удовольствие господину, а может быть просто из-за того, что я — рабыня.
Я заметил, что рука Филеба снова нала поднимать плеть, зажатую в его руке.
— Мы знакомы? — спросил Бортон, всматриваясь в женщину.
— Я так не думаю, Господин, — ответила она и, надо сказать ни в чём не солгала.
Сказав это, Темиона подняла руки над головой, сжав запястья.
— А она ничего! — заметил один из мужчин.
— Танцуй, рабыня, — приказал женщине Филеб.
— Ух-ты! — воскликнули многие из присутствующих, едва рабыня начала двигаться.
Безусловно, строго говоря, Темиона не была танцовщицей, по крайней мере, её никто этому не учил, но двигаться она могла, причём делала это превосходно. И кстати, надо заметить, что каким-то необыкновенным образом, вращаясь, раскачиваясь и извиваясь, она умудрялась всё время оказываться лицом к Бортону, не сводя с него глаз, словно не хотела пропустить выражения малейших эмоций мужчины, пробивающихся сквозь его самообладание. В то же самое время, она, полностью слившись с музыкой и, особенно в самом начале танца, словно робко призывая окружающих присмотреться к её очарованию, как могла бы это сделать та самая «Тина» из косианской песни, демонстрировала свои предполагаемые достоинства, дававшие ей право на неволю, умоляя мужчин, оценив её рвение и любовь, признать достойной этого, если только это возможно, помочь ей в её стремлении к ошейнику. Чуть позже она уже начала танцевать своё рабство перед всеми мужчинами и перед Бортоном в особенности открыто, невозмутимо и чувственно, медленно и возбуждающе. Теперь даже у скептиков пропали все сомнения относительно пригодности неволи для такой женщины.
— Она может танцевать! — воскликнул один из зрителей.
— Только для этого ей ещё учиться и учиться! — заметил другой.
— Да Ты присмотрись к ней, — посоветовал третий.
— А что, разве её ещё не обучали? — удивился ещё один, обращаясь к Филебу.
— Нет, — мотнул головой тот. — Я купил-то её всего несколько дней назад, причём ещё свободной.
— Вы только посмотрите, что она вытворяет! — восхитился кто-то.
— В женщине это на уровне инстинкта, — заметил его сосед.
Признаться, я был согласен с последним утверждением относительно инстинктивного понимания женщиной эротического танца. Конечно, вопрос этот довольно спорный, но лично я уверен, что некие гены, отвечающие за подобные вопросы, действительно существуют. В пользу моего мнения о том, что здесь имеет место латентная, биологически заложенная способность, свидетельствует та стремительность, с которой женщины достигают значительного уровня мастерства в данном виде искусства. Если в общих чертах, то наличие таких скрытых способностей, являющихся результатом определённых путей естественного отбора, проявляется, прежде всего, в инстинктивности движений любви и соблазнения, необходимых при демонстрации женщиной своих прелестей, способных возбудить желание в мужчине, гарантировать ему удовольствие и умиротворение. Женщина, умеющая красиво двигаться, хорошо танцевать и, если можно так выразиться, тем или иным способом понравиться мужчинам, имеет больше шансов быть оставленной в живых, а, следовательно, оставить потомство. Уверен, что множество женщин, оставшихся в живых после яростного штурма, заливались слезами, танцуя голыми перед завоевателями прямо на обжигающем пепле горящего города, однако внутри своего я, с волнением и радостью они ощущали уместность и окончательность их неизбежной неволи, покорно подставляя свои изящные запястья и щиколотки под браслеты кандалов и вытягивая тонкие шеи в нетерпеливом ожидании сухого щелчка замка ошейника. Так что, никто не сможет разубедить меня в том, что где-то в животе каждой женщины живёт танцовщица. Кроме того, для меня не было секретом, что в определенных ситуациях, например, в той, в которой очутилась сегодня Темиона, в действительности пока не получившая должного обучения, и соответственно не имеющая ни малейшего опыта, немалую роль играла личность мужчины. Правда, на её данной стадии, далеко не каждый мужчина смог бы заставить проявиться в ней рабыню-танцовщицу. Какая же женщина наедине с собой хоть раз не размышляла над тем, что бы она могла почувствовать, танцуй она голой перед неким мужчиной, таким, о ком она точно знала бы, что рядом с ним ей не суждено быть ничем большим, кроме как его рабыней?
— Прекрасно! — наконец высказал своё мнение Бортон, чем вызвал радостное выражение на лице Темионы.
Ошейник органично смотрелся на шее женщины. Он был на своём месте, и в этом не было никаких сомнений.
Но какими глазами она смотрела на бородача! Впрочем, тот и сам теперь был столь же увлечён ею, что для того, чтобы пошевелиться, ему пришлось бы приложить немалое усилие.
Похоже, эта изящная шлюха почувствовала, что и у неё может быть власть над мужчиной, та, что обусловлена её красотой и желанностью.
Теперь-то до меня дошло, что Темиона, ещё тогда, когда поднималась на ноги, покорно следуя приказу своего хозяина Филеба, уже в тот момент решила испытать свою женственность. Надо признать, это было довольно смело и рискованно с её стороны, ведь ожидавшие её последствия могли быть весьма серьёзными, от унижения до серьёзного наказания, и несмотря на это она решилась продемонстрировать себя перед этим грубияном, тем, кто ещё не так давно столь презрительно и жестоко обошёлся с ней в бытность её свободной женщиной. Впрочем, это осталось в прошлом, и теперь Темиона, в конечном счете, была тем, кем была, исключительно женщиной и рабыней. Впрочем, она, пока ещё бывшая в рабстве новичком, возможно до конца не осознавала того, что в конечном итоге, в данном вопросе у неё не было никакого выбора, хотела она того или нет, но она была обязана сделать это со всем возможным совершенством, более того, приложив к этому все свои способности.
Кажется, Бортон, не сводивший с танцующей рабыни своих блестевших в темноте глаз, даже застонал от охватившего его желания, при этом он вряд ли смог бы сейчас пошевелиться.
Но как неволя преобразила саму Темиону! Я задавался вопросом, в чём состояла тайная магия клейма и ошейника, что с их помощью могли произойти такие чудеса? Вероятно, можно предположить, что причина обусловлена, прежде всего, в природе самой женщины, в её самых глубинных потребностях, в законах природы, в основополагающих вопросах доминирования и подчинения. В неволе женщина находится на своём месте, предназначенном ей природой, и она не будет действительно счастлива до тех пор, пока не окажется в ней. Исходя из этого, следует признать, что, в некотором смысле, клеймо и ошейник, являются не только и не столько прекрасными украшениями, сколько волнующими и глубоко значимыми символами, которые будучи закреплены на женщине, становятся необыкновенно важными, как с точки зрения права собственности, так и могут быть рассмотрены как знаки устанавливающие неволю, являющиеся признанием этого факта, демонстрирующие окружающим этот свершившийся факт, как признаки направленные наружу, открывающие для всех эту изумительную истину прежде скрытую внутри. Настоящая рабыня и так прекрасно знает, что её неволя, её естественное рабство, является вопросом её самой, её внутреннего состояния, а не вопросом наличия или отсутствия клейма и ошейника, имеющим отношение скорее к юридической стороне дела. Конечно, женщина может любить свои клеймо и ошейник, радоваться им, и даже умолять мужчин о них, но я не думаю, что дело только в том, что эти символы делают ее настолько возбуждающей, желанной и красивой. Полагаю, хотя бы, потому что об этом публично заявляют сами рабыни, что здесь имеет место то, что посредством этих символов, открыто отмечающих их, оголяется их самая глубинная правда, освобождая их от необходимости скрываться и обманывать. Вместо этого они, прорываясь сквозь смущение, отметая все сомнения, прекращая колебания, становятся, наконец, к своей радости, цельными натурами. Прирождённая рабыня всегда живёт внутри женщины, и женщина знает, что это так. Она просто не будет счастлива, пока не покончит с этими внутренними разногласиями, пока не отбросит раздирающие её сердце противоречия, пока не достигнет эмоциональной, моральной, физиологической и психологической завершённости, пока она не сдастся той правде, что прячется внутри неё.
— Я могу говорить, Господин? — спросила Темиона, обращаясь к Боротну, не переставая извиваться перед ним.
Надо признать, это был смелый поступок с её стороны.
— Да, — разрешил мужчина, севшим от волнения голосом.
— Господину понравилась рабыня? — осведомилась она.
— Да! — прохрипел Бортон.
— Возможно, он даже находит меня возбуждающей? — игриво сверкнув глазами, поинтересовалась женщина.
— Да! — воскликнул он, почти со страданием в голосе. — Несомненно, да!
— И я вовсе не кажусь ему излишне толстой, не так ли? — не унималась Темиона.
— Нет! — он сказал. — Конечно, нет!
Наверное, стоит напомнить, что поскольку рабыня — это домашнее животное, то её питанию уделяется особое внимание. Большинство рабовладельцев держит диету своей собственности под строгим контролем, то же касается и её отдыха, физических упражнений, дрессировки, и других аспектов жизни. Некоторые работорговцы, работающие на определенных рынках, например, таких как рынок Тахари, сознательно откармливают рабынь перед торгами, иногда запирая женщин в тесные клетки, лишая возможности двигаться, и даже насильно кормят их высококалорийной пищей. Однако большинство рабовладельцев предпочитает держать своих невольниц в размерах и весе оптимальных для их здоровья и красоты, со своей точки зрения, конечно.
— Но может быть, Господин считает меня глупой? — предположила женщина.
— Нет, — мотнул головой бородатый здоровяк. — Не считаю!
Такие особенности, как интеллект и воображение ценятся в рабынях не меньше их внешности. Ведь это очевидная гарантия того, что женщина со временем может стать превосходной рабыней. Следует заметить, что властвовать над такими женщинами, причём полностью, для понимающего мужчины особенно приятно.