— И теперь Ты ожидаешь, что решат те, кого Ты предала? — осведомился я.
— Да, — ответила Клодия, и в голосе её слышались нотки ужаса.
Из-за двери донёсся звонкий металлический звук. Похоже, кто-то поставил кастрюлю на каменный пол.
— Ну а Ты сюда как попал? — поинтересовалась она моей историей.
— Я — курьер Гнея Лелиуса, Регента Ара, — ответил я, — только меня приняли за шпиона.
Теперь я был окончательно уверен, что измена в Аре, гнездилась в самых высших эшелонах власти. Я был убеждён, что настоящее сообщение регента было изъято из курьерского тубуса, если оно там вообще лежало. Заменили либо содержимое или сам тубус. Конечно, лично я не видел, как регент поместил в него письмо и опечатал его. В конце концов, в этом не было ничего необычного, ведь курьеры обычно не присутствуют при такой процедуре, особенно в такие времена. Нет никакого смысла посвящать их в государственные секреты. Обычно они просто получают запечатанное письмо или закрытый тубус, от того кто отправляет корреспонденцию, или от его подчиненного, и сразу же отправляются в путь.
— Нет! — воскликнула моя сокамерница. — Ты врёшь! Ты пытаешься выгородить себя! Ты, такой же шпион, как и я!
— Возможно, — не стал спорить с ней я.
Заслонка на смотровом окошке двери скользила в сторону. Леди Клодия моментально вскочила на ноги и, подбежав к двери, бухнулась на колени в нескольких футах перед ней, так чтобы её легко было рассмотреть через окошко.
— Вставай на колени рядом со мной, — напряжённо шепнула она. — Нас кормят только один раз в день!
Я не увидел никого в смотровом окошке, и остался сидеть на прежнем месте.
— Вставай же, — взмолилась Леди Клодия.
Как раз в этот момент я услышал, как по ту сторону двери кто-то передвинул табурет или подставку. Мгновением спустя я увидел маленькую голову, появившуюся в отверстии, принадлежавшую ребенку или женщине. Я смог рассмотреть немногое, но этого мне хватило, чтобы сделать вывод, что в окошко заглядывает владелица очень привлекательной головки, плотно обмотанной белым тюрбаном, глубоких глаз, и прекрасного тонкого носика, в данный момент по самую переносицу спрятанного под вуалью.
— Я вижу, Леди Клодия, — донёсся из-за двери насмешливо-удивленный женский голос, — что вам сегодня не будет столь одиноко как прежде.
— Слава Ару! — испуганно закричала Леди Клодия, а потом оборачивалась ко мне и зашипела. — Становись на колени рядом со мной или мы останемся без еды!
Я опустился на колени около неё, и женщина за дверью засмеялась.
— Шпионы! — презрительно бросила она.
Я понимал, что не смог бы просунуть руку сквозь это смотровое окошко, насколько оно было узким.
— Слава Ару, — произнесла женщина за дверью.
— Слава Ару! Слава Ару! Слава Ару! — прокричала Леди Клодия, и уставилась на меня безумными глазами.
Я молчал.
— Пожалуйста! — простонала женщина.
— Слава Ару, — повторил я три раза.
Женщина позади двери рассмеялась. Честно говоря, в этот момент больше всего я жалел, что у меня не было шанса дотянуться до неё. Маленькая, покрытая тюрбаном и вуалью головка исчезла из открытого окошка, а чуть спустя нижняя заслонка скользнула в сторону, и сквозь неё в камеру въехала кастрюля с водой. Леди Клодия, вскочив на ноги, забрала и отнесла её к правой стене камеры, где вылила в маленькую мелкую ёмкость цистерне. Потом моя сокамерница вернулась к двери и просунув кастрюлю обратно вернулась на прежнее место и встала на колени. Мне не показалось вероятным, что я смог бы сейчас, просунув руку сквозь нижнее отверстие, схватить лодыжку или запястье. Однако тут было над чем подумать. Надзиратель мужчина, человек наверняка высокорослый, мог бы одновременно видеть сквозь окошко меня стоящего на коленях и пропихнуть ногой кастрюлю в нижнее отверстие. Женщине для этого не хватало роста.
Голова надзирательницы снова появилась в окошке.
— Кастрюлю для еды давай, — скомандовала она.
Леди Клодия немедленно метнулась к стене и принесла оттуда неглубокую кастрюльку, поставив её футах в пяти перед тем местом, где она стояла на коленях прежде и встала снова. Похоже, что её хорошо выдрессировали на этих процедурах кормёжки. По-видимому, выставить кастрюлю заранее, прежде чем получено разрешение, могло быть расценено как самонадеянность и привести к голодовке вплоть до следующего полудня.
— Вы симпатичны, голая Леди Клодия, — насмешливо протянул голосок из-за двери.
Моя сокамерница, закусив губу, подавила рвущийся наружу плач.
— Слава Ару! — уже совершенно серьёзно произнесла женщина позади двери.
— Слава Ару! — три раза прокричала Леди Клодия.
Я тоже трижды повторил эту фразу. Женская головка опять исчезла из окошка, и вслед за этим послышался скребущий звук дерева по камню, скорее всего подставки, на которой она стояла. И тишина. Ни звука переставляемой кастрюли, ни какого-либо другого. Я стремительно, к ужасу Клодии, скользнул к двери и осторожно выглянул в оставшееся открытым окошко. Я успел увидеть спину надзирательницы удалявшейся по коридору. Хм, босая девушка, одетая в лохмотья, едва покрывавшие её икры. Кажется, эти лохмотья, некогда были двойным платьем, теперь укороченным. Края обеих юбок, внутренней и внешней, были обрезаны крайне неаккуратно, в результате их подолы напоминали пилу с множеством больших треугольных зубьев. Они чередовались таким образом, что зубья внутренней юбки появились между зубьями внешней, а между ними то и дело мелькали стройные девичьи икры, Так что, хотя общий вид этой одежды так и предлагал назвать его тряпкой, но эта тряпка была, скроена по-своему изобретательно. В некотором смысле, хотя, не уверен, что сама девушка это понимала, эта одёжка просто требовала от мужчины сорвать её. Возможно, она надеялась, что, в случае падения города, такая одежда сможет спасти ей жизнь, сохранив для ошейника. Белый тюрбан на голове девушки, как мне кажется, был попыткой скрыть коротко остриженные волосы. Ну а вуаль это вообще непременный атрибут свободной женщины. Наблюдая её икры, босые ножки, умно подрубленные лохмотья, которые она носила, я предположил, что возможно, она уже отрепетировала, как отдаст себя во власть мужчины. Если время настанет то, и я был уверен в этом, строгая надзирательница, какой она представлялась заключённым, достаточно быстро и естественно подчинится, принимая наготу и ошейник своего владельца, заканчивая этот фарс. Девушка наклонилась и подняла ведро. Прежде, чем она успела обернуться, я оставил смотровое окошко и вернулся на прежнее место.
— Не вставайте с колен в такое время, — взмолилась Клодия, глядя на меня сквозь слёзы.
Голова в тюрбане снова появилась в окошке. Окинув взглядом камеру и найдя нас на тех же местах, надзирательница исчезла. На сей раз, как только она это сделала, я склонился до пола, чтобы понять есть ли у меня шанс схватить её из-под двери. К моему разочарованию и злости, кастрюлю с едой и куском хлеба, пропихнули под дверь палкой. Моя сокамерница рванулась к кастрюле и торопливо переложила продукты из одной емкости в другую, а затем вернула раздаточную кастрюлю на место, просунув её в щель наполовину. И опять для того, чтобы управляться с сосудом была использована длинная палка. Надзирательницу хорошо обучили тому, какие правила не следует нарушать в рутинном обслуживании заключённых, с поправкой на то, конечно, что она была женщиной. Я не сомневался также и в том, что где-то поблизости должен быть мужчина, в чьи обязанности входило поддержать её в случае необходимости. Я был зол и раздосадован, но выпрямился вовремя, чтобы в тот момент, когда она просмотрела в окошко снова, как ни в чём не бывало стоять на коленях. Использование этих двух кастрюль скорее было не мерой безопасности, поскольку можно было бы обойтись и одной кастрюлей, или устроить обмен ими, поддерживая при этом подходящее расстояние между заключенными и надзирателем, а сохранением ёмкостей закреплёнными к каждой конкретной камере. Это помогает предотвратить распространение инфекций и делает заключённых ответственными за гигиену к своей камере.
— Пожалуйста, дайте нам больше еды! — крикнула Клодия.
— Леди, Вы и так слишком толстая, — заявила надзирательница.
— Пожалуйста! — попросила заключённая.
Вообще-то, на мой взгляд, Леди Клодия, уже не была толстой. С другой стороны, вполне вероятно, что она питалась как минимум не хуже, чем большинство в Форпосте Ара, по крайней мере, до того, как оказаться в камере, памятуя о её запасах и дополнительных продукты получаемых на стене через корзину.
— Вы что, боитесь, что ваш цвет лица пострадает? — едко поинтересовалась надзирательница.
— Пожалуйста! — взмолилась Клодия. — Пожалуйста!
Но заслонка уже скользнула на месть и с треском закрылась.
— Самка слина! — выкрикнула бывшая шпионка, сжимая кулаки. — Как я ненавижу её! Я ненавижу её! Ненавижу!
Стоя на коленях, женщина, в отчаянии стучала кулаками по каменному полу. Хорошо ещё, что солома смягчала удары, а то руки бы отбила. Немного успокоившись, она мрачно уставилась на скудную горку каши и корку хлеба, лежавшие в кастрюле.
— Похоже, они собираются уморить меня голодом! — проворчала она.
— Нас, — поправил я Клодию.
— Да, нас, — опомнилась она.
— Подозреваю, что Ты питаешься не хуже большинства жителей Форпоста Ара, — заметил я.
Думаю, что мужчины на стенах получали больше, но даже они, по крайней мере, те которых видел я, выглядели полуголодными.
— Между прочим, — добавил а, — эта порция мало чем отличается от того что дают новообращённой рабыне в период её начального обучения, когда преподают зависимость от хозяина в плане еды.
Женщина что-то сердито буркнула и встала на ноги. Она сделала было шаг в сторону кастрюлю, но была внезапно остановлена.
— Ой! — пискнула она, с удивлением глядя вниз, на мою руку, сомкнувшуюся на её лодыжке.
— На живот, — скомандовал я сокамернице.
— Что Ты делаешь? — возмутилась она, сердито сверкая глазами.
До вожделенной еды она теперь добраться не могла.
— Сейчас же, — рявкнул я.
С недовольным видом женщина легла на живот, и я оттянул ёе на пару футов назад за щиколотку. Она вытянула руки, но всё чего этим добилась, это того, что убедилась, что до кастрюли ей не дотянуться. Тогда я встал и, забрав пищу, унёс её к дальней стене камеры, где сел со скрещенными ногами, поставив кастрюля перед собой. Клодия обернулась, не осмеливаясь встать, и уставилась на меня.
— Можешь подползти, — разрешил я сокамернице. — Но не смей приближаться настолько, чтобы коснуться еды.
Женщина, отчаянно ёрзая по полу животом, продвинулась поближе ко мне.
— Ты голодна? — осведомился я.
— Да! — ответила она.
— А поесть хочешь? — уточнил я.
— Да! — простонала Клодия.
— Тогда выступай, — приказал я.
— Нет! — возмутилась она. — Я — свободная женщина!
— Замечательно, — пожал я плечами.
Не обращая больше на неё никакого внимания, я подхватил из кастрюли щепотку каши и отправил себе в рот. Нда-а, клейкая, полусвареная масса, Ни сахара, ни соли.
— Пожалуйста! — заплакала женщина, но с живота не поднялась.
— Ты всё ещё думаешь, что являетесь единственной заключённой этой камеры? — осведомился я.
— Пожалуйста! — взмолилась она.
Я подцепил пальцами ещё немного каши и отправил в рот.
— Я выступлю! — всхлипнула Клодия.
— Встань, — скомандовал я, — отойди немного назад, чтобы я мог тебя хорошо видеть.
Я отставил кастрюлю в сторону и выжидающе посмотрел на неё. Клодия не была женщиной Земли. Та, если бы к тому моменту ещё не была избита и научена своей женственности, несомненно, потянула бы время, уверенная, что гореанские мужчины окажутся столь же слабы, как и те, к которым она привыкла на своей родной планете. Однако все они достаточно быстро осознают, что средний гореанин просто не разделяет надуманных политических концепций женской вседозволенности, которые на Земле в очень многих случаях преуспели в том, чтобы навредить, ослабить, а зачастую и вовсе лишить мужчин их мужества. Землянки внезапно для себя обнаруживают, что их рассматривают в контексте биологии и природы. Они быстро узнают также и то, что воля у среднего гореанина железная, и он имеет личную и традиционную власть реализовать свою волю.
— Выпрямись, — приказал я, — ладони рук прижми к бёдрам с боков.
Она замерла передо мной. Шпионка была прекрасна, хотя в ней пока чувствовалась некоторая твердость и озлобленность.
— Начинай, — скомандовал я.
Женщина сделала несколько неловких движений.
— Честно говоря, смотря на твои движения, — сказал я, через некоторое время, — мне трудно поверить, что охранники тебя кормили.
Клодия сердито посмотрела на меня.
— Теперь, давай-ка, сделай это так, как Ты делала для них, — приказал я. — Уже неплохо.
Я полюбовался обнажённой женщиной, и демонстративно набрав в пальцы комок каши побольше, забросил в рот и причмокнул. В конце концов, я тоже был голоден. Я не ел с самого утра. Последний раз я поужинал в нашей с Фебой маленькой палатке. Безусловно, у Клодии тоже со вчерашнего полудня ничего во рту не было.
— Пожалуйста! — простонала женщина, глотая слюну.
— Но я, более требователен, чем те охранники, — предупредил я, подцепляя ещё порцию каши на палец. — Ты меня поняла?
— Да! — всхлипнула Клодия, и начала, снова пытаться произвести на меня впечатление, на сей раз ещё более отчаянно.
Теперь у неё получилось гораздо лучше. А когда, через некоторое время, я начал помогать ей, давая подробные инструкции, ставя её, то тут, то там в разных частях камеры, в рабские позы, так и вообще превзошла сама себя. В конце Клодия, задыхающаяся от усталости, вся покрытая капельками пота, легла передо мной на живот. Я показал ей жестом, что она должна встать на колени рядом со мной, и сам поместил её руки на бёдра в том месте, где это положено, попутно вытерев руку о её голову. Коротко подстриженные волосы женщины были влажными от пота.
Наконец, я начал кормить мою сокамерницу. Иногда я принуждал её тянуться к моей руке, держа порцию каши на пределе досягаемости. Иногда заставлял облизывать и обсасывать мои пальцы, что она, кстати, делала достаточно нетерпеливо, боясь потерять хоть крошку еды. Когда каша и хлеб закончились, женщина встала на колени, откинувшись на пятки и укоризненно глядя на меня.
— Встань, — велел я, — отступи немного назад, чтобы я могу хорошо тебя рассмотреть, выпрямить, руками прижни к бёдрам, как Ты делала это прежде.
Затем встал и я, приблизился к ней, и не сводя с неё внимательного взгляда обошёл вокруг. Наконец, закончив с осмотром, снова встал перед нею, положив руки на её плечи.
— Смотри на меня, — приказал я, и когда женщина подняла голову, сказал: — Ты зажатая, мелочная и злобная.
Клодия сердито сверкая глазами, уставилась на меня.
— Но Ты хорошенькая, — добавил я. — Да, Ты сделаешь это.
— Сделаю? — удивилась она.
— Да, — кивнул я.
— Я не понимаю, — пролепетала женщина.
— Не утомляй меня, — усмехнулся я, опрокидывая её не спину, в солому.
13. Еда
— Мои волосы, — сказала она, — Они уже немного отрасли.
— Да, — улыбнулся я, погладив ежик коротких волос покрывавших прижавшуюся к моему бедру голову женщины.
— Я так хочу, чтобы мои волосы снова были такими же длинными как раньше, — вздохнула Хлоя и, не дождавшись моего ответа, подняла голову и посмотрела на меня. — Вы сделали меня мягкой и женственной. Вам захотелось, чтобы я была такой, и Вы просто сделали меня такой. Теперь я просто не смогу быть никем и ничем другим. Странно, при этом я не желаю быть чем-то ещё кроме этого.
— Поцелуйте меня, — велел я, и женщина наклонилась и прижалась ко мне губами, нежно и покорно, совсем как могла бы сделать это рабыня.
Исходя из своих предпочтений, я дал ей имя «Хлоя». Конечно, юридически, раз уж она всё ещё оставалась свободной женщиной, её следовало называть Леди Клодия из Форпоста Ара. Однако некоторое время назад она имела неосторожность предать свой город, спустив со стены сообщение в котором объявила себя сторонницей Коса. Соответственно и имя я дал ей косианское. А что, прекрасное имя. Женщина отлично отреагировала на него, как в психологическом и социальном плане, так и в сексуальном. А позже она поняла уместность того, что ей было дано это имя.