— Слава Порт-Кару, — объявил я.
— Пощадите! — закричала она.
— Слава Порт-Кару, — повторил я, невозмутимо глядя на неё.
— Слава Порт-Кару! — отчаянно выкрикнула, со всем возможным пылом.
— Три раза, — напомнил я.
— Слава Порт-Кару, — прокричала она трижды.
Она хотела крикнуть что-то ещё, но в этот момент я запихнул кляп ей в рот, где тот немедленно расширился, всё же лоскут ткани там был приличный.
— Это может оказаться последними словами, тобою произнесёнными, — заметил я.
Она уставилась на меня совершенно дикими, полными слёз глазами, и принялась дёргаться, извиваться, отрицательно мотать головой, пытаясь что-то сказать, но я уже закрепил кляп в её рту парой завязок, так что ничего кроме тихого мычания у неё не получилось.
— Когда придёт палач, как Ты думаешь, кого он ожидает здесь найти? — поинтересовался я.
Надзирательница побледнела, задёргалась и в отчаянии закрутила головой.
— По правде говоря, до сих пор Ты приносила одни проблемы, — сказал я. — Возможно, теперь тебе хотелось исправить своё поведение?
Она, заливаясь слезами, закивала так отчаянно, что я испугался, что у неё голова отвалится.
— Держи её на коротком поводке, — предупредил я Клодию, лицо которой было не менее белым.
Это не позволило Публии опустить голову на пол к нашим ногам. Теперь она запрокинула голову назад и умоляюще смотрела на меня. Но я, взяв её за волосы, вынудил девушку наклониться немного вперёд и прикрыл лицо оставшимся у меня куском туники охранника, в котором ножом прорезал несколько отверстий. Просунув в отверстия и жгут из скатанной ткани, я завязал его на шее сзади, превратив лоскут в грубое подобие рабского капюшона.
— Возможно, такой Ты мне понравишься больше, — предположил я.
Пленница начала истерично, жалобно извиваться и стонать.
Я встал и жестом показал Клодии, что она может отпустить поводок. Признаться, вначале мне показалось, что она не сможет разжать пальцы, но у неё получилось. Как только натяжение на поводке исчезло, Публия, как я и ожидал, тут же опустила голову до пола, и наощупь найдя мои ноги, принялась дико и жалобно прижиматься к ним своими разделёнными губами, в попытке изобразить поцелуй. Я не замедлил воспользоваться удачно сложившейся ситуацией и, прокинув поводок между её ног, скрестил и связал ей щиколотки. Таким образом, теперь она оказалась закреплена в совершенно беспомощном положении. Я встал и окинул её взглядом. Да, кроме того, это ещё и положение почтения.
— Выгляни, не идёт ли кто, — приказал я испуганной Леди Клодии, и та метнулась к двери камеры, и через мгновение, возвратившись, отрицательно помотала головой.
— Странно, пора бы ему уже, — проворчал я.
Леди Клодия поглядела вниз на нашу беспомощную надзирательницу.
— Кол, насколько я помню, — сказал я, присев рядом с пленницей, решив напомнить ей слова, сказанные ранее Клодии, — это твердый металлический полированный шест, очень длинный, почти в хорт диаметром. Он заострён с одного конца и устанавливается вертикально.
Публия и панике задёргалась и протестующе замычала, а Леди Клодия поражённо уставилась на меня поверх вуали. В её собственных глазах стояли слезы.
В этот момент мощный удар потряс здание. Камень врезался в стену футах в сорока-пятидесяти слева от нас, и возможно даже повредил соседнюю камеру. Облако пыли заполнило коридор и начало вплывать в нашу камеру. Мне пришлось приложить руку к лицу. На какой-то момент я даже позавидовал женщинам, вуаль и капюшон которых защищали их от пыли.
А через мгновение из коридора донёсся натужный кашель и в камеру вошёл рослый мужчина в чёрной маске, которая, за исключением узкой прямоугольной щели для глаз, полностью скрывала его голову. И маска, и туника мужчины были покрыты пылью. Войдя, он первым делом принялся стряхивать пыль со своей одежды и тела.
— Стена слабеет, — сообщил он мне. — Через несколько енов косианцы могут снова пойти на приступ. Они уже строятся в штурмовые колонны. Боюсь, что мы больше не сможем сдержать их.
Я понимающе кивнул.
— Если не ошибаюсь, Вы — Леди Публия, надзирательница? — уточнил он, обратившись к Леди Клодии.
— Да, это я, — бесстрашно заявила она.
— Признаться, я не очень одобряю надзирателей женщин, — пробурчал палач. — Это — работа для мужчин.
Клодия надменно вскинула голову.
— Возможно, Вы уже сожалеете что приняли подобное предложение, — предположил мужчина.
— Возможно, — буркнула Леди Клодия.
У наших ног, отчаянно пытаясь поднять голову, завозилась и что-то тихо промычала Леди Публия. Никто не обратил на неё никакого внимания, ведь она была заключенной. Однако я предположил, что возможно, теперь, в свете последних событий, она уже очень сожалеет, что когда-то согласилась занять должность надзирательницы.
— У Вас, кстати, хорошенькие ножки, — заметил мужчина, обращаясь к Клодии.
Нисколько не сомневался, что комплемент женщине пришёлся по душе, но в данный момент она была не в том образе, чтобы показать это, и Клодия просто промолчала.
— Из какой Вы касты? — полюбопытствовал палач.
— Из касты Торговцев, — ответила она.
— Почему же Вы тогда не в бело-золотой одежде? — спросил мужчина.
Белый и золотой, или белый и жёлтый — это цвета касты Торговцев.
Клодия снова не стала отвечать на его провокационный вопрос.
— Вы даже не в одеждах сокрытия, — заметил он.
— Они не слишком подходят к этому месту, — сказала женщина.
— Вы не носите их, потому что это не подходят для тюрьмы, — усмехнулся он, — но тогда почему Вы здесь, раз уж здесь не уместно носить такие вещи?
— Есть много мест, где они не были бы уместны, — буркнула она.
— Это точно, — согласился палач, — например, на косианском невольничьем рынке.
— Я имела в виду другие места, — ответила Клодия.
— И это верно, — сказал он, — например, нося камни рабочим на стены, ухаживая за ранеными и тому подобные места. Так что интересно получается, что Вы захотели быть именно здесь.
— Кому-то же надо было работать здесь, — проворчала женщина.
— Возможно, дело в том, что Вы могли в чём-то почувствовать себя здесь мужчиной, — предположил палач.
— Возможно, — как будто сердито дёрнула плечами Клодия.
Зато Публия, связанная у наших ног, опять что-то неясно промычала. И мне даже послышалось в её мычании нечто вроде осознания, признания, тревоги, сожаления, страдания и боли. Похоже, по некоторым причинам вопрос мужчины оказался глубоко значимым для неё. Не исключено, что у неё имелись некие тайные внутренние претензии на мужественность, или на желание быть подобием мужчины, или что-то вроде этого, впрочем, мне казалось маловероятным, что она всё ещё сохраняла их. Думаю, что теперь до неё дошло, что она была чем-то очень отличающимся и, по моему мнению, чем-то замечательным, подлинным и соблазнительным — женщиной. Во всяком случае, сейчас она точно знала, что у наших ног она была беспомощной связанной женщиной.
— Судя по виду этого, с позволения сказать, одеяния, женщина, — усмехнулся он, — я сомневаюсь, что под ним на вас есть нижнее платье.
— А это уже моё дело, — надменно ответила ему Клодия.
— Боюсь ещё до наступления сумерек Вы, скорее всего, будете в ошейнике, облизывать ноги какого-нибудь косианца, а может и не одного, — хмуро заметил мужчина.
— Возможно, — сердито буркнула она.
— А что до тебя, моя маленькая вуло, — весьма любезно сказал палач, приседая подле Публии. — То готов держать пари, что Ты, тоже хотела бы иметь возможность согнуть спину перед косианцами, вот только вряд ли у тебя это получится.
Леди Публия снова принялась дико извиваться и дёргаться, издавая жалобные стоны.
— Подозреваю, что Вы обильно накормили её, — заметил товарищ, посмотрев на Леди Клодию, которую он принимал за надзирательницу Публию.
— Энергии ей хватит надолго, — заверила палача Клодия.
Тем временем, Публия отчаянно боролась с кожей широкого толстого ошейника и прочного ремня, пытаясь поднять голову. Правда результат получился жалкий, она осталась точно в той же позе, в которой была.
— А зачем ей заткнули рот? — поинтересовался палач.
— Это затем, чтобы она не смогла раскрыть свою личность, — сказал я чистую правду.
Публия настолько опешила, что даже прекратила дёргаться.
— Это приказ Амилиана, — поспешил пояснить я. — Он не был уверен, что подобных ей шпионов, в городе больше не осталось. Соответственно, если она не единственный такой агент, то косианцы не смогут узнать, кто из них сидит на колу. Капюшон, конечно, нужен для того же. В какой-то степени, хотя как мне кажется теперь уже немного поздно, это могло бы ослабить работу их разведывательной агентуры в городе. Кроме того другие агенты, если таковые остались среди нас, могут испугаться, не зная, кто именно из их числа был захвачен, скольких она успела выдать, и кто из них мог бы быть следующим.
— Да, — протянул палач. — Наш командующий — человек умный.
— А то, — согласился с ним я, тем более, честно говоря, я действительно испытывал уважение к Амилиану, как к командиру.
Леди Публия снова задёргалась. Ткань накинутая на голову промокла от её слёз.
— Не волнуйся Ты так, маленькая вуло, — успокоил её палач, потрепав её по голове рукой, — уже скоро Ты будешь на вертеле поджариваться на солнышке.
Она замычала и замотала головой.
— Замечательно, кажется, что у меня не возникнет больших трудностей с тем, чтобы заставить её извиваться на колу, — довольно проговорил мужчина.
Дикие, но тихие и жалобные стоны и мычание доносились из-под импровизированного капюшона Леди Публия.
— Знаете, иногда они хорошо дёргаются и извиваются, — поведал нам палач, — возможно, кто-то просто от страха, кто-то потому что думает, что сможет слезть кола, некоторые полагают, что смогут побыстрее закончить с этим. Есть и такие, кто пытаются держаться спокойно, насколько это конечно возможно. К таким приходится применять плеть, но иногда и без этого обходится. Если мы позволяем им не торопиться, по кол входит всего по хорту за ан. Впрочем, исход, конечно, в любом случае один.
От таких откровений Публия забилась в истерике. Мычала она теперь, уже не переставая. Откуда только силы взялись.
— Хм, обычно они так не волнуются, — заметил палач. — К этому времени, они уже цепенеют от страха, и не пытаются сопротивляться. Многие даже не могут идти.
Я припомнил, что Леди Клодия немного раньше была именно в таком состоянии.
— Ну всё, пора идти, вуло, — объявил мужчина, вставая на ноги.
Публия, замершая было у его ног, снова дико замотала головой, лихорадочно задёргалась и жалобно замычала. Должно быть, она уже стёрла кожу себе на задней части шеи.
— Кажется, она всё время умоляет о милосердии, — предположил палач.
— Возможно, — пожал я плечами.
Девушка жалобно прохныкала.
— Презренная шпионка, — проворчал он, и сердито пнул, заваливая её на бок.
Леди Клодия, круглыми от страха глазами смотрела, то на лежащую на боку беспомощную пленницу, то на её палача. Возможно, прежде она никогда не видела, чтобы с женщиной обращались с подобной суровостью, или, по крайней мере, со свободной женщиной.
Мужчина меж тем наклонился и освободил ноги Публии и намотал поводок на кулак, почти до самого кольца. Потом он, двумя руками, одной за плечо, а другой за поводок, поставил её на колени.
Публия опять принялась стонать и жалобно хныкать. Думаю, что теперь она куда лучше, чем прежде понимала то незавидное положение, в котором оказалась. Я даже подумал, что она сейчас упадёт в обморок или ослабнет до такой степени, что не сможет самостоятельно идти. Признаться, я даже не был уверен, что она смогла бы встать на ноги без посторонней помощи.
— Вот теперь и подумай, стоило ли того косианское золото, — с горечью заметил палач.
Пленница задрожала.
— Пойдём уже покажем твоим друзьям с Коса, как прекрасно Ты будешь смотреться на колу, — сердито процедил он.
Публия замотала головой, но теперь она делала это уже в каком-то оцепенении.
— Когда я потяну поводок дважды, — сказал палач, сматывая ремень с кулака, — Ты поднимешься и последуешь за мной. Всё просто, куда поводок тянет, туда и идёшь.
Но прежде, чем он успел дважды потянуть за поводок, давая тем самым заключенной сигнал, девушка бросилась головой вниз, к его ногам, как она уже делала это ранее с моими. Мужчина не стал торопиться, и позволил ей нащупать их и прижаться к ним лицом.
— Кажется, у тебя есть предрасположенность и задатки рабыни, — заметил палач.
Публия подняла к нему голову и трогательно, с надеждой закивала.
— И тело у тебя, надо признать столь аккуратное и соблазнительно сложенное, очень походит на те, что можно найти на невольничьих рынках, — признал он.
Девушка утвердительно, умоляюще захныкала.
— Но, к сожалению, — развёл он руками, — Ты — свободная женщина.
Публия дико замотала головой.
— Хм, тогда, кажется, Ты забыла дома своё клеймо, — усмехнулся он.
Она издала тонкий умоляющий писк.
— Однако, возможно, всё же правду говорят, что все вы свободные шлюхи, в действительности являетесь рабынями и принадлежите ошейнику, — пожал он плечами и, посмотрев на Леди Клодию, добавил: — Вон, например, у твоей подруги, надзирательницы, отличные икры и лодыжки. Я даже не сомневаюсь, что она их выставила ради интереса и удовольствия косианцев, её будущих владельцев.
Леди Клодия сделала шаг назад, не отвечая ему. Мне стало интересно, понял ли палач, что Публия задумала попытаться бежать. Я-то это прекрасно видел.
— Предательница, — презрительно бросил мужчина пленнице.
В этот момент Публия внезапно вскочила на ноги и попыталась броситься бежать, но, не успев сделать и шага, искусным рывком и поворотом поводка, была опрокинута на бок прямо к его ногам. Мужчина держал привязь в натяг, наступив на неё ногой рядом с шеей Публии, прижимая её голову к полу. Леди Клодия замерла, прижав руку к скрытым под вуалью губами. Она круглыми от страха глазами смотрела на беспомощно валявшуюся на полу, беспомощную Публию. Полагаю, что она никогда прежде не видела, как женщиной управляют с помощью поводка.
— Это было глупо, — заметил палач. — Ну что, начнём заново?
Он снял ногу с поводка и дёрнул за него один раз, подавая пленнице сигнал приготовиться к тому, что следующий сигнал вот-вот поступит. Затем палач потянул поводок дважды.
— Встать, — продублировал он, на всякий случай, команду голосом. — Следовать за мной.
Женщина с трудом поднялась на трясущиеся ноги, но они отказались держать её, подогнулись, и она завалилась обратно на пол, и кажется потеряла сознание.
— Предупреждаю, — сказал палач, шлёпая Публию по щекам. — Если мне придётся нести тебя, то я поступлю с тобой, как с рабыней.
Однако, я уже сомневался, что Публия теперь смогла бы даже стоять, не то что идти. Думаю, что путы, кляп, мешок на голове, непринужденность, с которой была пресечена её попытка побега, всё это вместе ясно дало ей понять её полную беспомощность и осознание того, что она теперь не могла, ни в малейшей степени, ни желанием, ни действием, повлиять на ход событий. Мы проследили за этим. Теперь она могла лишь немного шевелиться.
Палач тяжело вздохнул и, достав кусок шнура, наклонился к Публии и с явным намерением связать ей щиколотки.
— Что это с Вами? — поинтересовался мужчина, удивлённо посмотрев на Клодию, испуганно замершую в стороне.
Казалось, что она сама едва держалась на ногах. Женщина, ошеломлённо глядя на палача, жалобно протянула к нему свою руку.
— Не беспокойся за неё, — сказал тот, дёргая концы шнура и затягивая узел на ногах пленницы. — Не забывай, она — шпионка.
Публия леди слабо пошевелила ногами, но теперь и её щиколотки были связаны.
— Жаль, конечно, уничтожать такую красоту, — вздохнул он. — Такая фигурка так и просится в рабство.
Публия обессилено промычала.
Пока палач любовался обессиленной пленницей, сильно взволнованная Леди Клодия подошла ко мне и встала рядом. Мне показалось, что она сама уже была на грани обморока.