Ноги словно ватные. А пятьдесят ступенек от самолета до асфальта Нового Орлеана стали самой длинной дорогой за всю мою жизнь. Когда я спускаюсь и одергиваю новенькую футболку с «Битлз», ко мне на шею бросается Пайпер. Это так странно. Так не привычно, быть к кому-то ближе.
– Как же мы скучали, Перси, – от нее по-прежнему веет безопасностью.
И, вроде, девушка не применяла ко мне никаких чар Афродиты, но я поверил ей. Почувствовал безопасность. Спокойствие. И, что самое досадное и обидное, колющее, словно жало, – счастье.
Я «пошел по рукам».
– Чжан, черт тебя дери. Где ты успел так накачаться?
– Нужно как-то отбиваться от поклонников Хейзел, – смеясь и хлопая меня по плечу, говорит Фрэнк. – Стараюсь быть в форме.
– Прибыл самым последним, принцесса, – смеется Джейсон.
– А сам-то, прилизанный семьянин, – едко подмечаю я.
И сразу жалею об этом. У всех на лицах всплывает такая скорбь, будто бы я только что умер у них на глазах. Этого я и опасался. Хуже всего – жалость, что разъедает изнутри. Но я улыбаюсь, словно не заметил этой глупой заминки.
– Эй, Лео, как дела, приятель?
Вальдес улыбается. Наконец, хоть кто-то улыбается мне, а не одаривает печальным взглядом.
– В норме. Думаю, ты захочешь увидеть мою девочку.
Я неуверенно кошусь в сторону Джейсона. Тот лишь качает головой. Надеюсь, Лео это не о Калипсо. После их воссоединения девушка слишком неохотно перебралась в новый город. Столетие, если быть точным. Огигия – вся ее жизнь, надеюсь, Лео и об этом позаботился. По-моему, я больше ничего не слышал о них. Да и ни о ком из лагеря.
– Я имел в виду мотоцикл, идиоты. Личного проектирования.
– Мы так и поняли, Горячий Вальдес, – давлюсь смехом я. – Из лагеря народу много будет?
– Думаю, большая часть. Я не видела списка гостей, – вкрадчиво отвечает Пайпс.
– Что насчет олимпийцев?
Уж если резать, то по живому.
– Тебя ведь интересует только Посейдон? – тихо, смутившись, спрашивает дочь богини любви. – Он не подтвердил своего приглашение, но я думаю это из-за занятости…
– Да, да. Из-за занятости, – повторяю за ней я. – Это верно. Ну что, ребят? Покажите мне достопримечательности Нового Орлеана?
Не знаю, насколько искренне это звучало. И искренне ли вообще.
– Добро пожаловать, Перси, – улыбаясь и целуя меня в щеку, говорит Хейзел.
***
Новый Орлеан мне не понравился сразу. С первого взгляда я возненавидел этот город, словно он был виноват во всех моих бедах. Переезжая Новый мост, мне захотелось, чтобы воды Миссисипи накрыли этот город с головой. Чтобы здесь не осталось ни одной живой души, кроме моих друзей. А первым, кто падет от гнева сына Посейдона, будет Майкл Оллфорд. И что за имя такое тупое?
– Эй, – Пайпер одергивает меня. – Что не так с окном?
– В каком смысле?
– Ты так пилишь его взглядом.
– Ты мне не доверяешь, Перси? Я уже два года, как за рулем, – донесся с переднего сиденья голос Джейсона.
– Следи за дорогой, я тебя умоляю, – нервно отозвался Лео.
– Как ты можешь, дорогой? Не доверять собственному лучшему другу…
Джейсон обернулся к Вальдесу, надув губы. Лео, кажется, охватил приступ паники, когда сын Зевса, отпустив руль, скрестил руки на груди. Честное слово, такого визга я еще не слышал. Наш шестиместный минивэн съехал с моста на развилку под звонкий заразный смех моих друзей.
– И так всегда? – спрашиваю я тихо.
Пайпер сверкнула своими разноцветными глазами, улыбнувшись мне.
– Постоянно. Мы не виделись с ними около месяца. Фрэнк и Хейзел приехали три дня назад, Лео и Калипсо только вчера. С этих пор дом мистера Оллфорда ходит ходуном.
Меня передернуло. Его папаша. Как гадко стало на душе. Просто непередаваемо. Нико, кажется, покосился в нашу сторону, но я отвернулся к окну. Уж лучше эти проклятые высоченные здания, чем разговоры про будущего тестя Аннабет.
– Какой он? – вдруг ни с того ни с сего, спрашиваю я.
Получилось слишком громко, так, что Джейсон и Хейзел прекратили свой разговор, покосившись на меня. Мы остановились на светофоре. В машине было очень душно, даже несмотря на открытые окна. На часах одиннадцать вечера, а температура в машине за тридцать. Чертов Новый Орлеан.
– Майкл?
– Продажный тип, – без обиняков заявляет Вальдес. – И папаша у него странный. Какое ему дело? С кем хочу, с тем и ночую.
– Ты ночью пробрался в комнату к Калипсо. Он решил, что ты вор, – вступилась Хейзел.
– Она моя девушка.
– А ты в чужом доме.
Я зауважал Вальдеса еще сильнее.
– Майкл милый, – говорит Пайпер, словно нехотя. – Он начинающий архитектор.
Теперь уж все ясно. Архитектура всегда была ее слабостью. Если и было что-то, что могло кольнуть меня больнее, то только острие ножа.
– А его отец владеет сетью кондитерских в девяти штатах.
– Скажи мне название, чтоб я сразу знал, куда не стоит идти, – язвит с переднего сиденья Вальдес.
– Ты жевал эти кексы вчера вечером за обе щеки, Лео. Не будь сволочью, – вмешивается Пайпер.
– По ошибке и незнанию.
– Нет, он, правда, славный малый, – сворачивая с проезжей части, говорит Джейсон. – Я вижу это. Без обид.
Какие уж тут обиды. Мы останавливаемся у особняка, что огорожен свежевыкрашенным заборчиком, вдоль которого растут петуньи. Я представлял себе элиту, а это… Не совсем то, что я хотел увидеть. Охранники с собаками, джипы, перестрелка… А тут все так, словно это действительно то, чего она хотела.
Она мечтала о спокойствии. Беззаботной жизни, которую ей не давала божественная кровь. Дети, счастье, уют, а не вечные скитания в поиске смерти. Внутри все переворачивается вверх дном, когда я замечаю на втором этаже свет. Прикроватный светильник, что освещает ее книги. Она уснула за чтением, как это было со мной. Каждый вечер я выуживал из ее рук новые книги, чтобы потом выключить светильник, прижаться к ней посильнее и уснуть сладким, младенческим сном. Словно это было в другой жизни.
– А теперь давайте договоримся, – перед тем как Джейсон отстегивает ремень безопасности, говорю я. – Никто не станет выказывать мне свои соболезнования, жалеть или упрекать меня в чем-либо. Никто, ладно?
Я красноречиво смотрю на Нико. Тот лишь хмыкает и бурчит себе под нос что-то нечленораздельное.
– Свадьба через два дня. Все счастливы. Все рады такому стечению обстоятельств, ясно?
– Перси…– начинает Пайпер.
– Вот и отлично, – выходя из машины, говорю я.
Новоорлеанский воздух обжигает легкие, словно раскаленное железо. На дворе ночь, но сна ни в одном глазу. И я не уверен, что дело в двухчасовом сне в самолете. Я всего в паре шагов от нее. Еще вчера я был за тысячи миль от тебя, Аннабет. А теперь я вернулся, чтобы, скорее всего, попрощаться с тобой. Есть две крайности, которые мне нельзя переступить. Или оставить тебя здесь вместе с этим «милым» Майклом, или навсегда забрать, унести тебя отсюда. Оберегать, охранять, зубами выдирать из лап тех, кто попытается тебя забрать. Если, конечно, смогу.
========== 3. ==========
III
Мне не спалось. Боги, как трудно заснуть в темени, что глушится кваканьем приозерных лягушек. Ненавижу эту тишину. Ненавижу эту застеленную кровать. Ненавижу эту комнату, дом. Все ненавижу. Я боюсь прикасаться к вещам, что покоятся в комнате, словно они прокляты богами. Надеюсь, так оно и было, потому что это уже становится фобией. Я старался отвлечься на книги. Брал в руки Сэлинджера, которого читал в детстве, и что всегда навевал на меня беспокойного, гиперактивного ребенка, приятную скуку. Но, кажется, эту боязнь мне не преодолеть.
Выходя из комнаты, я оглядываюсь на не застеленную кровать. Покрывало, вышитое серебряными нитями, синего, морского цвета. Пододеяльник и наволочки нежно-голубого цвета. Аннабет не забыла? Или все же стечение обстоятельств?
Глупо, Перси. Крайне глупо. Я закрываю двери и спускаюсь на первый этаж. В потемках и не разберешь, какие вокруг хоромы, но роскошью меня не удивишь. Да и не уверен, что у этого Майкла найдутся какие-нибудь тузы в рукаве, чтобы добиться моего снисхождения. Чертова ревность. Чертов Новый Орлеан.
Я бреду босыми ногами по светлому полу коридора, что устлан коврами. Минуя веранду, я, наконец, нахожу отдаленный кусочек сада, в котором квакают ненавистные лягушки – озеро. Наверное, это неверно - гулять по чужому саду, да еще и под покровом ночи, но мне совершенно плевать. На дне души теплится надежда, что я увижу ее сейчас. Вдруг она чувствует меня спустя столь долгое время? Вдруг мы сейчас встретимся? Сбежим? Все это будет как в слезливой, дешевой мелодраме, но по-настоящему.
Где-то вдали разносится вой фур, несущихся в ночной мрак по трассовой полосе. И я мечтаю о том, чтобы схватить минивэн Джейсона и махнуть отсюда куда подальше. Не желаю больше играть. Я ведь не смогу, проиграю, даже в лицо сказать ничего не смогу. Какой я герой? Трус, аутсайдер, только точно не герой. Губительно пусто.
Я сажусь на зеленую траву и опускаю ноги в воду, словно спасаюсь от жары. Лягушки мгновенно, одна за другой, плюхаются в воду. Издевательский рой их голосов стих в тине. Можно идти спать. Только я не могу. Через четыре часа рассвет, еще через несколько часов проснется весь дом, и даже если я задержусь в своей комнате, рано или поздно мне придется увидеть ее. Но самое жуткое – увидеть ее счастливой.
– Не спится?
Меня пробирает дрожь. Я медленно, чтобы не спугнуть мимолетное видение, оборачиваюсь.
– Ты, кажется, Перси, верно? – спрашивает девушка-тень.
А затем она шагает на свет, что разливался от ночников в саду. У нее круглое милое лицо с ямочками от полусонной улыбки. Глаза отражают свет озерца, словно зеркало. Она маленькая, крохотная, и если я встану, ее макушка едва достанет до моих плеч. И все же, она очень складная, словно фарфоровая кукла в дорогой упаковке. С ее образом не вяжется только черная футболка с черепами, что болтается на ней, как балахон.
– А ты – Беатрис?
Два каштановых хвостика дернулись, когда девушка, словно ребенок, закивала головой.
– Решил подышать свежим воздухом на ночь, – вру я.
– Я думала, люди устают с дороги, – она улыбается, усаживаясь на гамак рядом со мной. – Не знала, что некоторые в этом доме просто ужасные собеседники. Нет-нет. Я не про тебя, черт. Конечно, не про тебя. Извини, я просто не очень хорошо схожусь с новыми людьми…
Ее искренность по-доброму завораживала, и я поспешно улыбнулся.
– Ты это о Ди Анжело?
Тут же ее лицо просияло, словно я помог найти ей верный ответ. Она откинулась на гамак, поджимая ноги, и, совсем как я в детстве, стала раскачиваться в нем, как в колыбельной. Только это было в Монтауке, почти шестнадцать лет назад. А это здесь – в Новом Орлеане. Город, который, я надеюсь, однажды уйдет под воду.
– Он очень упрямый, прямо как ребенок.
– На самом деле, он и есть большой ребенок, – выслеживая золотых рыбок в пруду, говорю я. – Но он славный малый.
И от этой фразы меня передергивает. Джейсон отзывался так о Майкле. И что-то в этом было ненавистное. Глупое, но разъедающее, словно яд.
– Нико часто рассказывал мне о тебе. Если бы я не знала, что вы друзья, решила бы, что вы братья. Он гордится тобой. Каждым твоим поступком. Нахваливает, словно ему за это платят, – Беатрис осеклась. – Снова я болтаю глупости.
Я тихо рассмеялся. Медленно, но верно, я стал понимать выбор Нико.
– Вы давно познакомились?
– По-моему, в марте, а может быть в мае позапрошлого года. Или это был июнь? Да, по-моему, это было летом. – она замотала головой, и хвостики снова ожили на ее голове. – Я ужасная девушка, раз не помню таких подробностей.
– По-моему, дело не в дате. Если ты счастлива, то должна отмечать это каждый день…
И она не ответила мне. Повисла неловкая тишина, словно фраза была двусмысленной, но, честное слово, я был искренен. И мне даже обидно стало на мгновение. Она не знает меня, а уже осуждает.
– Прости, – вдруг запинается Беатрис, – я задумалась над твоими словами. Если честно, я представляла тебя немного другим…
– Каким же?
– Не таким умным, – бросила девушка, а помедлив, выпалила: – Черт!
На этот раз я захохотал. Ее лицо приобрело сперва удивленное выражение, а потом в воздухе повис ее звонкий смех. Я даже замер. Беатрис была похожа на ребенка: чистого, непорочного, искреннего, едва родившегося ребенка, что смотрит на мир широко раскрытыми глазами, полными интереса. Неужели я увидел это в ней всего за несколько минут нашего знакомства? И я рад за Нико. Тепло, уверенность в том, что девушка с двумя хвостиками окружит его настоящим теплом и заботой, не покидала меня. Чрезмерная искренность не была напыщенной или неестественной. Она была такой, и это в который раз доказывало мне, что боги вознаградили Нико за всю его пережитую боль сполна.
– У меня рыбьи мозги, все верно. Я рад, что ты у него появилась. Кажется, вы довольно близки.
– Надеюсь, – тихо произносит Беатрис. – Все же иногда мне кажется, что он уходит в себя. Совершенно не разговорчив, молчалив, словно у него есть тайны, которые меня не должны касаться, но касаются ведь. Извини, глупости все это. Нико говорил, ты любишь море?
Да, он действительно много обо мне рассказывал. Я пожимаю плечами.
– В последнее время не особенно…
– Я хотела показать тебе одно место. Залив, который не огорожен всей этой… – девушка замолчала, подбирая слово, – мишурой. Ни людей, ни фонтанчиков с пузатыми купидонами, цветами, идеально выстриженными газонами.
Мы, не сговариваясь, покинули тихую веранду. Думаю, лягушки вернутся на свое прежнее место. Однажды, тина полностью затянет озеро, превратив его в болото. Запах буде тошнотворный, и вряд ли это место останется прежним раем.
– Ты тоже не особо любишь все это? – спрашиваю я, когда мы спускаемся по ступеням к песчаному берегу, что напоминал мне побережье Монтаука.
– Я согласилась приехать на свадьбу Аннабет только потому, что она всегда хорошо ко мне относилась.
– Ты уже виделась с ней? – ошарашенно спрашиваю я.
– Мы общались с ней на протяжении двух лет. Нико знал об этом, сначала был даже против, хотя я не особенно понимала почему. Думала, он был в нее влюблен и все такое…
– Ясно.
Разговор был исчерпан, но меня не покидало ощущение, что Беатрис пристально смотрит на меня. Пришлось игнорировать это ощущение. Я просто ступаю на песчаный берег, чувствуя, как сквозь пальцы просыпается теплый песок. Погода ничуть не испортилась с моего приезда, хотя, честное слово, я надеялся на это. Вдруг ураган все-таки сметет с лица земли этот город, возможно, мне стоит только постараться.
Беатрис окликает меня, и вместо того, чтобы идти к береговой линии, мы сворачиваем к забору, протянувшемуся по левую сторону от нас. Везде висят предупреждающее таблички, но девушка преспокойно касается оголенных прутьев рукой, перелезая на ту сторону. Я следую ее примеру, но в мыслях уже жалею, что проснулся этой ночью. Чувство тревоги, опасности нарастает внутри.
– Куда мы? Я думал, ты говорила об океане?
– Нет, конечно, – отвечает Беатрис. – Сейчас октябрь, какой дурак полезет в океан?
И в правду, какой? Я бы полез. Сын Посейдона не боится холода. Он вообще ничего не боится, идиот.
– В этом месте Миссисипи впадает в океан. Вода здесь теплая, потому что это самая южная точка ее устья, думаю, можно даже искупаться.
– Географией увлекаешься? – чертыхнувшись и едва не перелетев через корягу, спрашиваю я.
– Это Нико рассказал.
Вот что правда, то, правда – вечер новых открытий. Я так мало знал о сыне Аида, но уже проникся к нему уважением. Я не мог даже представить, что он так относится ко мне. Кажется, он должен ненавидеть меня, унижать, делать из меня посмешище, но… нет. Нико относится ко мне как к брату. К старшему брату, в котором он нуждается так же, как нуждался в старшей сестре.
Мы выходим на песчаную площадку. Словно кусочек пляжа перенесли в это райское местечко. Здесь нет места идеальным газонам, здесь бушует буйство зеленых трав, деревьев, дикой природы. Беатрис скидывает сандалии и, словно завороженная, бредет к воде. Шум реки влияет на меня так же, как опьяняющий бурбон. Звук ударяет в уши, заглушая весь остальной фоновый шум. Когда в последний раз я был так близко к водной, живой стихии?