Нико соврал. Беатрис – волшебница. Откидываясь на спину, она разводит руки в стороны, будто пытаясь обнять красоту вокруг. Я усмехаюсь и присоединяюсь к ней, возводя глаза к небу.
Мы молчим. По-моему, для этого момента ничего больше и не надо. Она думает о чем-то своем, а я пытаюсь забыть о том, где нахожусь. Все же, здесь очень красиво, и мне сложно не признать этого. Надеюсь, это отвлечет меня и избавит от лишних мыслей. Нет ничего хуже ревности, которая изъедает изнутри, и, я уверен на двести процентов, что увидев ее завтра, все только усугубится. Может, исчезнуть? Прыгнуть в воду? Позволить шумному потоку унести себя в Атлантический океан? И дело с концом.
Но отец вряд ли примет меня. Да и долго ли я продержусь без еды? Дурацкая, мальчишеская идея. Снова сбежать от проблем. Избавится от груза эмоций. Нет же. Аннабет хотела видеть меня на своей свадьбе. Возможно, Нико прав, и я все еще смогу исправить свое губительное положение, а, возможно, стану ее другом, что в самый ответственный момент, когда она позволит себе усомниться, поднимет большой палец вверх. Все хорошо, Аннабет, ты не ошиблась. Ты сделала правильный выбор.
– Ей всего двадцать. Зачем выходить замуж так рано? – нарушает тишину Беатрис.
– Может, с этим не стоит медлить? Если нашел своего человека?
– Но не в двадцать лет, – упрямо повторяет она.
– А во сколько? В двадцать три?
Беатрис снова замолчала.
– Это так очевидно, – тихо говорит она.
– Что именно? – не отрываясь от неба, спрашиваю я.
– То, что ты любишь ее.
Ее слова больно бьют по ушам. Слышать правду и знать ее – две разные вещи. Я любил ее. Я, черт подери, люблю ее. Неужели нельзя было понять это до того, как садился в самолет?
– Нико соврал тебе.
– Он тут не причем. Я вижу это. Говорю же, очевидно. Это не мое дело, совершенно, просто я… я восхищаюсь тобой.
Непосредственность Беатрис заставляет меня приподняться на локтях. Я смотрю прямо перед собой, утыкаясь взглядом в утихший поток реки. Остался стрекот сверчков в высокой прибрежной траве, странное щебетанье птиц в витиеватых деревьях, осталась боль. Вздох. Шумный, прорывающийся, с хрипотцой.
– Нужно быть сильным человеком для того, чтобы прилететь на свадьбу того, кого пришлось отпустить, – помедлив, говорит она. – Героем.
Ирония судьбы. Жестоко, боги. Даже для вас.
– Майкл! Я боюсь воды! Пусти меня, сейчас же, – в это мгновение голос незнакомки заглушает абсолютно все.
В эту минуту останавливается мир вокруг. Время, чувства, события. Все это улетучивается и утекает с течением прежде буйной реки. Хруст собственных зубов и звуки стихают вовсе. Никто не смеет откликнуться на ее вскрик. Смех. Ее смех. Словно раскат грома, тихий, звонкий, пронизывающий до дрожи. Если прежде я лишь догадывался, где у человека душа, то теперь, когда где-то у солнечного сплетения образовывается пульсирующая боль, я не сомневаюсь в ее местонахождении. Я чувствую, что ноги пружинят тело: я вскочил с места, готовый бежать в любую секунду. Отвлекись. Вода. Шум воды. Помни об этом.
Но шум не заглушает боли. Не заглушает ее смеха.
– Ты идиот! Полпервого ночи! Я должна спать!
– Не скоро ты еще выспишься, – чей-то бархатный, грубый голос. – В конце концов, медовый месяц.
И снова смех. Две фигуры, появившиеся поодаль в двухстах метрах от нас. Как мило. Они бесятся у воды, которую Аннабет ненавидит. Она убегает от него, дразнит. «Славный малый» ловит ее, поднимает на руки, кружит, кажется, целует. Да врежь ты ему! Как подкалывала, как издевалась надо мной, врежь, как следует! Или это сделаю я.
Но она смеется, тихо шепчет что-то между тем. Доверчиво сворачивается у него на плече.
– Господи, Перси… Прости меня, – едва не плача начинает Беатрис.
Я оборачиваюсь к ней и слабо улыбаюсь. Красота больше не манит. Шум воды больше не пьянит. Ноги несут меня обратно в ненавистную комнату.
Три года – не так уж много, Аннабет. Но ты забыла меня.
========== 4. ==========
IV
– План на сегодня прост: дегустация вин, доставка фурнитуры для свадьбы, уборка заднего двора, – начинает Пайпер, отмечая что-то в своих бумажках. – Вечером сможете прогуляться по городу.
– Невеста вставать не собирается? – потягивая кофе, издевательски спрашивает Джейсон. – Все же сегодня последняя примерка.
– Отцепись от нее. Аннабет наверняка нервничает из-за… Ты понял из-за кого.
Устал делать вид, что меня здесь нет. Я прохожу в столовую, что больше напоминает аэродром, и выдавливаю улыбку.
– Всем доброе утро.
– Отлично, ты помогаешь с уборкой, – вскакивая со стула и целуя в макушку знакомую девушку, визжит Лео. – Мы за гарнитурой.
– Фурнитурой, Вальдес, – шипит Хейзел. – И нет, в уборке участвуют все.
– Чай или кофе, мистер? – обращается ко мне горничная.
Я с трудом сглатываю тошноту. У них и горничная есть.
– Кофе. Синий.
Она смотрит на меня как на сумасшедшего и скрывается в кухне. Будет знать, как доставать тупыми вопросами. Я перевожу взгляд за стол, где расположились друзья и мой утренний страх рассеивается – нет ни Аннабет, ни «милого» Майкла. Отлично.
– А где Беатрис и Нико?
– У них единственных общая комната, – зло выплевывает Вальдес, – как ты думаешь?
– Они заботятся о нашем комфорте. Ведешь себя как идиот.
– Отстань, Пайпс. Как будто уединение не входило в твои планы?
Дочь Афродиты становится цвета спелой клубники. Джейсон вовремя предлагает сесть ей рядом, и за столом воцаряется прежняя, дружественная обстановка. Меня пугает, что вокруг нас только горничная и никакого намека на мистера и миссис Оллфорд, но я решаю не заваливать друзей наводящими вопросами, а влиться в беседу, как это бывало обычно. Я перевожу взгляд на Калипсо. Черт, ужасно не привычно видеть ее в футболке и джинсах, но я улыбаюсь, когда замечаю ее прежние, заплетенные набок волосы, уложенные в красивую косу.
– Привет, – улыбаясь, произношу я.
Она сверкнула своими карамельными глазами.
– Привет, Перси.
– Вот только не надо мне тут, – вмешивается Вальдес, жуя кекс. – Уйдешь к нему, путь в мою мастерскую тебе заказан.
– Гляди, у них еще ежевичные кексы есть, – кивая на противень, говорит богиня в джинсах.
И это работает безотказно. Лео срывается с места, а Калипсо провожает его снисходительным взглядом, полным нежности. Я рад, что все так сложилось. Так, как того хотелось бы мне. Лео счастлив, девушка тоже. И на сердце становится теплее, словно кто-то обнял меня. Хотя, я знаю кто.
– Ты вырос, – как бы между прочим, замечает богиня.
– А ты вот нет.
– В этом минус бессмертия. Все считают меня шестнадцатилетней.
– Тебе повезло, Лео не далеко ушел от тебя, – усмехаюсь я, – в развитии, я имею в виду.
– Я все еще здесь, Джексон! – вопит Лео.
– Как ты? – глядя прямо мне в глаза, спрашивает богиня. – Не лги мне только.
– Я просил остальных, а теперь прошу тебя. Давай без этих разговоров? Я друг Аннабет, и я приехал потому, что хочу этого сам.
Калипсо тяжело вздыхает, но все же не задает больше подобных вопросов. Я узнаю, что они перебрались в Коннектикут. В Бриджпорт, если быть точным. После победы над Геей, в которой Калипсо сыграла немаловажную роль, Лео принял на себя все заботы переезда. Они выкупили дом, который после перекочевал в мастерскую, о которой они мечтали. Боги против воссоединения сына Гефеста и дочери Атланта ничего не имели, по крайней мере, открыто. Поэтому ей позволено было жить среди смертных, а не на Олимпе, где ее вряд ли кто ждал. Короче говоря, олимпийцы убили двух зайцев одновременно: вернули, требовательному Лео девушку, но, тем не менее, не терпели ее присутствия на Олимпе.
– И теперь вы живете в Бриджпорте? Маленькое, семейное гнездышко? – подшучиваю я, стараясь не отвлекаться на разговоры других.
– Грязное семейное гнездышко. Он – свинья. Ох, если бы я только знала…
– … все равно бы была с Вальдесом.
Долгий, смущенный и пронизывающий взгляд богини только подтверждает мои слова.
– Перси, что скажешь? – окликает меня, Хейзел.
– А?
Но мне не успевают ответить. В комнату врывается тот самый ураган, о котором я мечтал так долго. Все вокруг начинают смеяться, но я все же не могу понять, что именно смешного произошло? Стол ходит ходуном, и я едва успеваю отскочить в сторону, прежде, чем синий чай, поданный горничной, разливается на брюки.
– Чарли! Стой же ты, маленький чертенок! – в комнату врывается Беатрис.
– Не вылезу, не вылезу!!! – из-под стола доносится визг. – Ты запретила играть с Нико на ночь, потому что ты его спрятала у себя!!! Ты знала, что я люблю «Мифы и магию»! Ты специально!
На голове у новой знакомой шабаш. Кажется, всю ночь она не спала. Она пытается залезть под стол, но Джейсон опережает ее, выуживая из-под него дикое существо. Растрепанные темные волосы, веснушки, заспанное лицо, и голубые, пронзительные глаза, что покраснели от слез.
– Эй, Чарли…
– Нико спал у нее. Она приказала ему, спрятала… Он обещал мне, а она запретила, – задыхаясь от переизбытка эмоций, говорит ребенок.
Беатрис гневно скрещивает руки на груди.
– Что еще за разговоры, мистер? Тебе пять лет, веди себя, как взрослый!
– Но Нико обещал! Мы всегда играем с ним на ночь!
– Нико… был занят, – строго начинает она, густо покраснев. – Не позорь меня!
– Ты сама ужасная сестра!
– Эй, парень, гляди, что у меня есть, – начинаю я, прежде, чем скандал наберет необратимые обороты.
Ребенок, сперва недоверчиво, сползает с колен Джейсона и медленно подходит ко мне. Он встает на носочки и с восторгом замечает на белой скатерти синий кофе и оставшуюся на донышке жидкость.
– Что это? Зелье?
Я неуверенно киваю головой.
– А что оно дает? Здоровье? Очки? Силу? – тараторит он.
– Бессмертие, – выпаливает Калипсо.
– Так ты теперь как Зевс?
Я едва не шарахаюсь со стула. Кого-то он мне жутко напоминает.
– Ну, в общих чертах…
– А мне можно? Мне? – он тянет руки к чашке, но я во время отставляю ее в сторону.
– Если согласишься, что с сестрой ругаться плохо.
– Да-да, – отмахивается Чарли.
– И извинишься перед ней.
– Извини меня, Беатрис, – по-прежнему тарахтит он, даже не глянув на сестру.
– Обнимешь и скажешь что-нибудь самое приятное, – уже громко повторяю я.
Мальчишка переводит глаза с меня на чашку, а потом на растрепанную сестру. Кажется, его слова действительно задели ее. Он отходит от стола и медленно подходит к ней. Милее, наверное, ничего не видел. Он что-то шепчет ей на ухо, и сперва лицо ее недовольно и мрачно, но по мере того, как тянется время, Беатрис светлеет, а к концу его монолога, даже обнимает брата.
С каких пор я стал сентиментальным?
– Забирай приз, – усмехаюсь я, когда Чарли нетерпеливо глядит на меня.
Он выпивает остатки «зелья» залпом, а потом словно заведенный крутится на месте.
– Я теперь как Зевс! Как Посейдон! Гляди, Беатрис! Прямо как Аид! – он оборачивается ко мне, и я прячу улыбку, стараясь быть серьезным. – Ты самый лучший волшебник, которого я когда-либо встречал!!!
Странное, щекочущее чувство теплоты заполняет всю боль и отрешенность последних лет. У него хватило всего нескольких слов, чтобы сделать меня на мгновение таким счастливым. Нико. Конечно, я узнаю в нем этого непоседливого, живого и искреннего парня, что остался в прошлом. И эта схожесть еще одна причина, по которой Беатрис находится в этой комнате. Ребенок хохочет, радуется, безмятежно фырчит, словно управляет жидкостью в стакане.
Но все развеивается как дым. И мир снова останавливается. Шума больше нет. Ничего больше нет. Её волнистые светлые волосы были собраны в неаккуратный пучок, словно она только что проснулась. Да, так и есть. Об этом говорят грозовые глаза, что едва фокусировались на людях. Утро – самое худшее для нее время. Только через два часа она придет в норму, сможет нормально соображать, и это не будет автопилот.
Но я снова ошибся, потому что, когда ее глаза, минуя Чарли, останавливаются на мне, она замирает. Минутная заминка на ее лице говорит о ее нерешительности, страхе. Но маска сползает с ее лица, и, словно оживая, на ее губах искрится улыбка. Самая теплая улыбка.
– Я и не знала, что ты волшебник, – очень тихо, почти боязливо говорит Аннабет, и, помедлив, добавляет, – Перси…
***
– Этот последний, – ставя очередной, украшенный белой тканью и цветами стул, говорю я. – Когда привезут арку?
– К завтрашнему утру, – отзывается Пайпер, заходя под навес, где будет проходить церемония. – Боги, Перси… Ты все это сам? Всего за несколько часов?
Я и сам не уверен, что проделал эту работу в одиночку. Двести тридцать стульев, украшенных тошнотворными лентами и цветами. Двести тридцать раз слово, брошенное в пустоту: «Плевать». Двести тридцать раз в голове вспыхивали ее заспанные, облачные глаза.
– Ну, я мастер на все руки, – улыбаясь, отвечаю я.
Пайпер просматривает свои бумажки, сверяясь с планом.
– Отлично. Тогда ты свободен. Можешь идти одеваться.
– Я не уверен, что хочу…
–Послушай, – строго начинает она, – Беатрис и Нико не выдержат Чарли вдвоем. Это зоопарк, а этот бесенок нуждается в няньках. Тем более, у Аннабет есть кое-какие дела в городе…
Она таинственно улыбается, все еще глядя в свои бумаги. Если это была ее уловка, то я готов расцеловать Пайпс. Но вместо этого только прощаюсь с ней и возвращаюсь в дом. У веранды сидят остальные подружки невесты, среди которых я замечаю множество знакомых лиц. Девчонки из лагеря здороваются со мной, спрашивают о моей жизни, но едва я переступаю порог дома, тут же перешептываются. Ну, как же. Такова природа всех девушек.
Поднимаясь на второй этаж, я вижу, как в самую дальнюю комнату заходят две высокие дамы с огромным чехлом в руках. Может чье тело несут? Надеюсь, того самого Майкла.
– Здравствуй, Перси!
Сверху спускается миссис Оллфорд. Честное слово, лучше бы она была старой и некрасивой, с кожей, как у фурии и поведением Горгоны. Но, к несчастью, она милая женщина лет тридцати, с такими же черными волосами, как и у моей мамы, и доброй, лучезарной улыбкой. И как теперь ненавидеть эту семью?
Внутри все сжимается, и мысль сама скользит в сознание: «Воображала в хороших руках».
– Добрый день, – сухо приветствую ее я.
– Я видела из окна библиотеки, как ты, несчастный, носил эти стулья. Ну, что ты как маленький? Неужели сложно было попросить доставщиков? Все же, это их работа, – укоризненно начинает она.
– Мне было не сложно.
– Ты славный, Перси. Не хочешь выпить чашечку чая? – искренне просит она, кладя мне руку на плечо. – Все никак не привыкну к ритму штатов, в Англии все спокойней.
– Вы перебрались из Англии?
– Да, продали дом, как только узнали, что Майкл женится, – радостно произносит она. – Господи, как же все-таки быстро… Можно бы и потерпеть, да кто будет слушать старую мать?
Она смеется, ласково теребя меня по щеке.
– Это молодое дело, всем бы поскорее выскочить замуж и бросить семью. Да и знал бы ты Майкла! Весь в учебе, словно оголтелый, а как отец предложил работу младшего-архитектора, и не оторвать вовсе. Вот и сейчас с утра удрал в университет. Что поделать, если Энни такая же?
Я попытался услышать в этой фразе хотя бы нотку огорчения или осуждения, но их не было. Только привязанность. Я просто плохо разбираюсь в людях, наверное… Аннабет не нравится, когда ее называют Энни. Я знал это так ясно, что решил: речь идет не о Воображале.
– Майклу действительно повезло, – прокашлявшись, говорю я. – Аннабет отличный друг и товарищ.
– Вы давно дружите, да?
– Около девяти лет.
Миссис Оллфорд просияла.
– Ну, раз ты так считаешь…
– Миссис Оллфорд, – окликает ее горничная. – Вы забыли о примерке?
Женщина тут же отпускает меня и, извинившись, скрывается за теми же дверьми, что и две высокие дамы с огромным чехлом. Я плетусь в комнату, словно на плаху. Сил и желания ехать в зоопарк не остается совершенно. Когда дверь закрывается за мной, я с ужасом понимаю, что удар оставляет в стене глубокую дыру. Цветы на обоях обиженно вогнулись в дыру, словно не желая видеть своего убийцу. Каким чудесным образом рука не вышла со стороны коридора?