Она могла не спать с ним. Конечно, могла и не спать. Она его будущая жена, придурок. По-твоему, они будут спать в отдельных кроватях? Общаться через рукопожатия? Обмениваться кивками в знак приветствия и желать друг другу спокойной ночи, целуя друг друга в щеку? Или вообще без поцелуев?
Было бы идеально.
Но «идеально» не особенно вписывается в контекст моей истории. Бремя сына Посейдона – проклятого самими мойрами – на всю жизнь лишило меня права быть человеком. Уже плевать на важное «счастливый» перед ним. Я выхожу на площадку, и едва не задыхаюсь от злости. Чертова Фортуна!
Я на том самом берегу, где в первый раз заметил Аннабет. Где я снова познакомился с ней. Она и не видела меня, но в то же время я знал, что это наше знакомство. Первое знакомство. В кроссовки набился песок, я вспотел и вымотался, словно сражался с монстром, а не бежал всего несколько… метров? Километров? Есть хоть какая-нибудь разница? Я сбрасываю обувь, словно лишенный разума бреду к воде. Давай. Когда в первый раз Аннабет избила меня на тренировке, именно ты меня исцелила.
Рука касается глади прохлады. Но ничего не происходит. Огонь внутри продолжает сжигать, кровь несет боль. Ох, если бы слова «все очень плохо» описывали мое состояние. Я умываюсь. Несколько раз оттираю лицо, будто от чужого плевка, а на деле же – мысли. Мысли о том, что Аннабет могла спать с кем-либо. Это уже фобия. Но ничего не происходит. Снова. Тело поддается тем же пыткам – я соскребаю кожу, отдираю ее, оставляя красные полосы, что сразу заживляет вода.
Успокойся. Все хорошо. Так должно быть. Наверняка, впереди меня ждет что-нибудь хорошее, ведь так всегда бывало? Так я встретил Аннабет. Так я познакомился с Гроувером. С семеркой действительно классных ребят. Все хорошо. Так должно быть. Успокойся.
Я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем дыхание приходит в норму, и я откидываюсь на песок. Солнце снова тянется к горизонту. Второй день на исходе. Все, что я сделал: купил смокинг на ее свадьбу. Я не видел Воображалу целые сутки. С самого утра, когда Чарли с криками понесся делиться впечатлением услышанной истории. Больше всего ему понравилась храбрая девочка с кинжалом как у Конана Варвара. Не знаю, понравилось бы Аннабет подобное сравнение, но, кажется, она была такой же храброй.
Я уже жалею, что бросился вон из машины. Поступил глупо, по-ребячески. Просто накопилось, просто нужно побыть в одиночестве, просто нужно передохнуть ото лжи. Это накапливалось с тихими минутами, проведенными за уборкой сада, установки фурнитуры, дегустацией вина, выбором цветочных украшений, до которых мне нет дела. И самое ужасное: никто не просил меня об этом. Я хотел показаться Аннабет настоящим другом, поддержкой и опорой, что ни в коем разе не бросит ее. Мне жаль Пайпер, потому что к концу сегодняшнего дня я был измотан подготовкой, от которой она так старательно пыталась меня отстранить. Обеспокоенные, разноцветные глаза, едва не краснели от слез. Она переживала за меня, но как она могла запретить?
Я хотел быть тем самым лучшим другом. Но я не был. Я был влюблен в нее безнадежно и отчаянно, как любят, наверное, раз в жизни. Безнадежный идиот. Отчаянный придурок.
Шум воды приносит, наконец, забвение. Красота, как мне того хотелось бы или нет, полностью поглощает меня. Больше не существует боли, а даже если и есть… что с того? Небо покрывается закатными красками, ставя точку в сегодняшнем дне и унося несбывшиеся надежды куда-то за горизонт. Завтра она в последний раз Чейз. Завтра начнется новая, возможно, более счастливая страница ее жизни.
Я все еще повторяю, что мы друзья. Я все еще помню, что счастье можно получать лишь с приходом счастья другого человека. Я все еще знаю – для того, чтобы понять меня, олимпийцы обязаны были сломить меня. И я даже зла на них не держу. Почему-то бесконечно спокойно и тихо. Я свободен, наверное? Чейз, ты освободишь меня?
– Я знала, что найду тебя здесь…
========== 7. ==========
VII
Три года назад
Я бреду ни жив, ни мертв. Кажется, руки начали подрагивать еще в такси. Я спешил, рвался к ней, потому что знал, что должен. Еще два квартала и я у ее дома. У нашего дома. Вспоминая всю неделю, прожитую с Аннабет, на душе становится не так уж боязно и страшно. Все же она просыпалась рядом со мной, улыбалась заспанной улыбкой, смеялась и даже издевалась надо мной как раньше. За эти несколько дней я понял, что нет никакой разницы в том друзья мы или парочка, живущая вместе. Она – по-прежнему подкалывает при каждом удобном случае, читает свои книжки, и… боится кошмаров, принесенных Тартаром.
После поиска я и сам не мог отвязаться от мысли, что по-прежнему вижу ненавистные морды монстров, ее обескровленное лицо, кровавые следы. Снова и снова испытываю муки, которые пришлось пережить, чтобы, в конце концов, вернуться к нормальной жизни. Это наше время. Мы просыпаемся от кошмаров. Каждую ночь играем в слова, или снова дурачимся, но факт остается фактом – Тартар не отпускал нас и вряд ли когда-нибудь отпустит.
Я запускаю руку в карман куртки, нащупываю прямоугольную коробочку и снова улыбаюсь как идиот. Нет. Все случится именно сегодня, я устал откладывать это. В конце концов, мы нарываемся на неприятности, мы полукровки, а жизнь эта полна опасностей. И каждый раз бояться снова потерять ее, считать часы до того, как какой-нибудь монстр попытается убить нас, больше не в моих силах. Если не сегодня – то никогда.
Аннабет должна сказать «да». Мы ведь уже обсуждали наше будущее, рисуя его какими-то новыми, невообразимо чистыми красками. Должна. Но кто знает? Воображала на всю жизнь останется для меня загадкой. Девушка с глазами цвета серого, грозового неба, не имела ни единой лазейки, за которую я бы мог зацепиться.
Я сворачиваю в переулок и останавливаюсь у домофона. Боги бессмертные, кто знал что это так сложно?! Я опираюсь рукой о стену, сжимаю в руках букет, сминаю карман куртки, в тайне надеясь, что коробочка выпала по дороге. Но это не так. Она все еще со мной, черт ее дери.
Возьми себя в руки, Джексон. Это все же Воображала. Ты знаешь ее пять лет. Вы пережили столько, сколько не переживала еще не одна парочка в мире смертных. И вы заслужили это. Право на счастье. Право на нормальную жизнь. Давай, улыбнись. Приободрись, парень. Это твоя будущая невеста. И в голове вспыхивает ее безупречный, белоснежный вид… Голова кружится от нахлынувшего счастья и желания закружить ее. Я набираю номер квартиры, считая чертовы гудки.
Первый. Первый раз, увидев тебя, она предупредила, что ты пускаешь слюни. Предупредила? Постаралась, кольнут побольнее. У Воображалы острый язык и строгий ум.
Второй. Дважды ты потерял ее, потому что был слишком слаб. Никто и никогда больше не сможет этого сделать. Я не позволю. Сжимаю букет с цветами, так, словно это все их вина. Аннабет, наверняка, назовет его веником. Я улыбаюсь.
Третий. Она поцеловала меня спустя три года, после нашего знакомства. Но я почему-то не придавал этому никакого значения. Дурак, наверное?
Четвертый. Сердце почему-то пропускает удар. Волнение. Я начинаю переживать за нее.
Пятый.
А за ним шестой и седьмой, что надрываются во мне гулким биением сердца. Я с ужасом набираю номер квартиры снова и снова. Не снова. Вы не можете снова отобрать ее у меня. Прошу. Не снова.
Но никто не открывает. Одиночные гудки обрываются на высоких нотах. А потом, дверь вдруг сама открывается и я, налетев на незнакомого человека, несусь вверх по лестнице. Сколько пролетов? Даже не вспомнить. Знаю, что еще один этаж и я окажусь около нашей квартиры. Ты сможешь. Вдруг ничего и не случилось? Аннабет может постоять за себя. Но кого я обманываю? Жизнь полукровки никогда не бывает спокойной. Должен быть уверенным, сильным. Она нуждается во мне. И только заметив открытую дверь квартиры, понимаю: я не смогу увидеть это. Если это произошло. Я слишком слаб для этого.
Шаг. Сделай этот чертов шаг. И я резко дергаю дверь на себя. Одежда, книги свернутые с полок, осколки стекла, битая посуда. Все настолько нереально, что все сводится к тому, что я ошибся дверью. Но нет. Вот наша кровать, что завалена обрывками фотографий, вот перевернутый стол, ноутбук. Мои вещи, вещи Аннабет. Не разобранные после переезда коробки, что вместе с содержимым валяются на полу. Но когда я поднимаю голову вверх… Все меняется.
Спина Аннабет вздрагивает, словно она тихо смеется. Она обнимает себя руками, пытаясь защитится от невидимых демонов, что бродили вокруг. Из головы вылетает: зачем же я пришел сюда? Кольцо в кармане становится десятитонным, давит вниз, к земле.
– Аннабет…
Она вздрагивает. Поспешно вытирает слезы, прячет забинтованные руки, и оборачивается ко мне.
– Привет. Не знала, что ты так скоро вернешься, – будничным голосом начинает Воображала.
Я медленно, крадучись подхожу к ней, осматривая, нет ли других, более серьезных ранений. Грозовые глаза вздернулись пеленой слез.
– Что произошло? – тихо спрашиваю я, беря в ладони ее лицо.
– Уборка в самом разгаре. Можешь помогать, Рыбьи Мозги.
Она отворачивается, убирая мои руки, словно нехотя.
– Не надо.
– Скажи мне, что произошло? – встряхивая ее за плечи, спрашиваю я.
– Я разозлилась, – хрипит Воображала, – доволен?
– И поэтому…
– Да, – ее голос срывается на крик.
– Аннабет…
– Что ты хочешь, Джексон?! Почему ты всегда пытаешься вывести меня?! – ее крик, словно воск, забивается в уши,.
Слова хлестнули меня по лицу. Я разжимаю пальцы, и девушка вырывается, склоняясь над разбросанными вещами. Я смотрю на ее вздрагивающие плечи, спину выгнутую дугой, золотые, растрепанные волосы, но почему-то не узнаю в ней свою Воображалу. Почему-то мне хочется кинуться обнимать ее, но я по-прежнему стою на ногах. Почему-то мне хочется объясниться с ней, но я по-прежнему замер, снова и снова слыша ее крик.
Внутри горит пламя обиды. В кармане то, ради чего я несся сюда сломя голову. Я хотел сделать тебе предложение, я хотел , чтобы ты была моей.
– Я устала, от всего этого Перси… Устала, слышишь?! Почему я должна ежеминутно боятся за свою жизнь? Почему должна сходить с ума, боясь, что случиться непоправимое?! – От шепота к крику.
Это выворачивает наизнанку, но на лице не промелькнуло ни единой эмоции. Я спокоен. Наверное, просто шокирован.
– Мы же вместе, – тихо говорю я. – Всегда были, всегда переживали это, но не сдавались. Поэтому мы и выжили в Тартаре.
Но она срывается на крик, закрывая уши. Словно дикий, загнанный зверь, она пятиться и снова кричит, когда я пытаюсь выхватить ее руку. Как будто это я причиняю ей боль.
– Ты не видишь, что ли? Мы обречены, Перси! Я не могу видеть, как ты каждый раз умираешь… Это невыносимо!
– Я не понимаю…
Это похоже на бред, словно Воображала сходит с ума. Я подхожу к Аннабет, переплетая наши пальцы, стараясь обнять, но ответом мне снова является крик. Ей больно. До ужаса. До крика. В конце-концов, она просто колотит меня руками. Не в шутку, как воин. Больно. Но больше от того, что я не знаю, как себя вести. Потому, что ее поведение сводит с ума. Я не видел прежде подобного, разве что в Тартаре, когда она ослепла… Когда брела на ощупь, повторяя мое имя. А теперь, глядя в ее глаза, полные ненависти, я и в правду думаю, что она ненавидит меня…
Но в какой-то момент все меняется. Она вдруг отпускает руки, и я, наконец, обнимаю ее. Чтобы следующие ее слова уничтожили меня:
– Ненавижу тебя. Ты каждый раз подвергал мою жизнь опасности. Но я устала, понимаешь? – Тихий шепот, звучнее грома. – Хочу тихой жизни, семьи, уюта. Я устала жить в страхе.
Я замираю, потому что жду последнего удара. Нокаута, если быть точным. Забота и страх отступают. Внутри, уничтожив все чувства, в последний раз полыхнул огонь боли. Почему все кончилось так быстро? Почему я так и не успел признаться ей? Сделать предложение? Почему теперь не возражаю?
Потому, что она права. Потому, что правда поглотила ее, слишком быстро. Она вдруг поняла, что все эти годы, страдала лишь из-за меня. И удар наступает. Слишком скоро. Слишком больно.
– Прошу, ради меня… Уходи…
Ее лицо покрыто капельками пота, словно она сорвалась с места и все бежала, рвалась сквозь зеленую листву. В руках ее желтые балетки, корзинка для пикника, съехавшая набок майка, обеспокоенное выражение лица. Могу подумать, что она волновалась за меня, да только это вряд ли. Она не спрашивая разрешения, как это подобает Аннабет, садится рядом.
Я слышу ее сбивчивое дыхание, но не позволяю себе произнести ни слова. Она явилась из неоткуда. Такая искренняя, потрепанная, будто бы вновь заспанная. Воображала смотрит в одну точку перед собой, рисуя на песке причудливые зигзаги. Я еще не осознаю происходящего, потому что внутри что-то подсказывает, что это ложь. Видение, что рассеется едва сядет солнце.
Почему я, вдруг, вспомнил тот чертов день? Почему он забрался внутрь, переворачивая все с ног на голову, губя этот счастливый момент. Могу представить, что это судьба привела ее сегодня на берег, но это ложь.
– Откуда?
Она снова пожимает плечами.
– Знала, – уверенно произносит Аннабет.
Мы молчим. Странно ощущать ее рядом, так близко, что можно обнять, но при этом не обнимать. Не прикасаться к ней вообще, лишь чувствуя нарастающую тревогу, страх, словно она излучала опасность. И все же я знал, что рад, хотя и не должен бы. Она пришла, чтобы побыть наедине с другом. И я готов быть этим другом. Снова и снова я пытаюсь унять бешенный ритм, что прорывался в уши надрывным пульсом моего сердца. Почему с ней тяжело, и в то же время так просто?
Мы сидим бок о бок на берегу Миссисипи. Вот-вот сядет солнце, и станет сумеречно, природа перестанет дышать, а я буду думать о том, как теперь смотреть в призрачно грозовые глаза Воображалы.
– Мне сказали, это из-за девушки, – спокойно говорит она. – Она позвонила тебе, и вы расстались не на самой хорошей ноте.
Нет. Ты не можешь ей лгать. Не лги. Слышишь? Не смей!
– Да, по мелочи. Не бери в голову. Перебесился уже.
Аннабет кивает головой, словно радуясь моим словам.
– Я испугалась, что ты… Ну, мог что-нибудь сделать с собой.
Слова не хуже ножа режут, как оказалось. К чему это сейчас говорить? Перед самой свадьбой? Потому что она заботиться о тебе. Но не так, как тебе хотелось бы.
–Принимаешь меня за психа? – усмехаюсь я, кидая в воду камень.
– После Тартара сложно назвать человека нормальным, – с грустной полуулыбкой отвечает она. – Ты… конченный.
– Скажи уже это, в конце концов.
Воображала замирает и переводит взгляд с потока воды на меня. На солнце ее глаза приобретают причудливый небесно-голубой оттенок. Я пытаюсь не думать о том, какой нежностью они светились прежде. Все это остатки пережитого нами прошлого. А прошлое должно оставаться в прошлом.
– Сказать что?
– Рыбьи Мозги, – спокойно говорю я, хотя понимаю, что готов разнести береговую линию к чертям. – Ты ни разу не назвала меня старой кличкой. Боишься что ли?
– Мы были детьми, – улыбаясь, говорит Аннабет. – И я ничего не боюсь, ты же знаешь.
– Но это ты, а это я. Какая разница? Вспоминать детство не всегда плохо…
– Рыбьи Мозги, – все еще улыбаясь, словно ликуя, говорит она, – ты изменился, Рыбьи Мозги. С тобой точно все в порядке? С девушкой, я имею в виду…
Я все же смотрю на нее. Любуюсь, как любуются рассветом, который больше никогда не повторится. Будут тысячи похожих и не одной такой – искренней, растрепанной, собранной, сдержанной и любимой. Никто не сможет заменить мне ее. В это мгновение я понимаю это особенно ясно.
– Хочешь, можешь поделиться этим со мной. Если хочешь.
– Нет, не хочу, – улыбаюсь я. – Ты все-таки завтра невеста, а грузить тебя в ночь перед девичником своими проблемами… Ну его к черту.
– Почему ты не пытался связаться со мной? – голос ее обрывается резко, словно она бросила трубку.
Но нет. Вот она передо мной. Уверенный, спокойный взгляд, и чистый взгляд, вздернутый пеленой воспоминаний. Я пытаюсь найти быстрый ответ, потому что со стороны может показаться, что я действительно беспокоюсь об этом.
– Это сложно, Аннабет.
– Я не дура, попробуй объяснить, – требовательно говорит Воображала.
– Потому, что я не мог, – выпаливаю я. – Мы плохо закончили наш последний разговор…