– Но мы совершаем ошибки. Я хотела поговорить с тобой, Перси. Мы могли быть друзьями, и ты бы теперь не сторонился меня. Я знаю, это так глупо сейчас слышать, но…
Внутри обрывается нить моего спокойствия. Пальцы впиваются в волосы, готовые в любую минуту выдернуть их с корнем. Весь этот разговор, случайная встреча, это бред. Зачем насмехаться надо мной, олимпийцы? Чтобы к концу дня мы в пух и прах рассорились с ней?
– Перси, ты мог взять хотя бы трубку… Хотя бы связаться со мной, сказать, что с тобой все в порядке, что жив просто, я ведь…
И я срываюсь.
– Потому что я испугался! Потому что мне было страшно, Аннабет! Понимаешь?! Представь, что ты проходишь через Тартар снова и снова, потому что ты боишься, что тебе снова укажут на дверь! Потому что ты чертов трус! – Горло осипло от крика. – Довольна? Давай еще побеседуем на этот счет, ты видимо, не все еще узнала! Что конкретно тебя интересует? Как долго я встречался с девушкой, которой никогда не было?! Приблизительно никогда. Соображаешь? Никогда. А теперь ты заводишь эти разговоры о прошлом, считая, что я просто твой друг…
Ее глаза. Черт. Вспыхивают отчаяньем, злобой, не скрытой обидой, но я продолжаю говорить. Вырывать из себя куски предложения, потому что не в силах больше молчать. У меня нет сил, ясно? И мне плевать насколько сильно я упал в чужих глазах – мне терять больше нечего.
– Ты хоть… Хоть представь, насколько глупа твоя теория о том, что я… – и, наконец, голос дрогнул.
Я и не заметил, как вскочил на ноги. Стою, нависнув над ней, словно она виновата во всех моих бедах. Нет, я ничуть не лучше этой сволочи Майкла. Я обессилено опускаюсь на песок, пряча голову на руках. И почему в моменты, когда я нуждаюсь в монстрах больше всего, они как назло, отсиживаются по кустам.
– Прости, – едва шевеля губами, начинаю я. – Я идиот, Воображала. Прости.
– Еще какой, – тускло, но, все же улыбаясь, отвечает она.
Меня снова пронзает ток. Аннабет не злится на меня, а если даже и злится, то совсем немного, скрывая это под самой очаровательной, искренней улыбкой. Я люблю тебя. Очень люблю, слышишь? Не слышишь, конечно, но какая разница. Я протягиваю ей мизинец в знак перемирия. По-другому нельзя, раз мы стали вспоминать детство. Она долго и неуверенно смотрит на меня, словно я больной, а потом смеется. Я снова это сделал – вызвал ее улыбку и смех. Я, в правду, волшебник.
– Идем, – вставая, протягиваю ей руку я.
– Но я не хотела возвращаться так рано, я думала… – Она кусает губы, – еще побыть с тобой. К тому же я принесла корзинку с фруктами, покрывало… Пикник?
Должно быть, я должен как-то отреагировать. Да-да. Сейчас, только дыхание вернется. Я ретируюсь довольно быстро.
– Идем. Покажу кое-что в воде, а потом вернемся к твоему пикнику
Глаза девушки загораются интересом. Она подает мне руку, и снова… Разряд по коже, по телу, по венам, что несут кровь. Она замедляет ход моих мыслей, и я даже рад этому. Спасибо, Аннабет. Ты в правду помогаешь мне.
Доверчиво она бредет вслед за мной. Даже когда она наклоняется вслед за моей рукой, не замечая подвоха. Я так близко к ней. Недопустимо близко, потому что готов склонится к губам, что в изумлении слегка приоткрыты. Так недопустимо близко, что различаю каждую родину и шрамы, полученные в сражениях, что разбросаны на открытых плечах. Аннабет совершенно забыла о том, каким подлым я бываю. Пора бы напомнить.
– Я… я ничего не вижу.
– Воображала, не позорься, напряги зрение. Вон там, вдалеке за камнем.
– Да, где?
Я легонько толкаю ее в воду, и крик замирает, растворяясь в брызгах воды. Мечтал об этом всю жизнь, а теперь получаю это так не вовремя. Мгновенно она всплывает. Мокрая, злая, словно разъяренная дикая кошка. Вырывает тихий смешок. Если можно было только сказать, как тепло мне было в эту секунду.
– Ты…
– Пожалуйста, – тихо шепчу я, присаживаясь на корточки. – В последний раз, Чейз?
Пронзительно синие глаза смотрят на меня недоверчиво. Она все еще злится. Выжимает майку и волосы, бросая в мою сторону косые взгляды, фырчит что-то себе под нос. А потом вдруг светлеет, словно в ее голову пришла гениальная идея.
– Не собираюсь, Рыбьи Мозги. Дай мне руку, я хочу вылезти!
Я не могу поспорить с ней. И это грустно, наверное. Жаль, что она так ненавидит воду с тех самых пор. Река ведь не виновата, что я сбежал три года назад, прикрыв за собой дверь? Это было странно. Зная, как мы ругаемся с Аннабет, было бы глупо предположить, что в какой-то момент, молча, не сказав друг другу ни слова, мы разбредемся кто куда.
Но едва я протягиваю руку, ее пальцы больно впиваются в кожу и Воображала тянет меня на себя. Я не могу устоять на месте, и поэтому лечу в воду. Брызг, крику и смеха было не меньше. Она визжит, довольная собой, стремясь убежать от меня. От сына-то Посейдона?
Не знаю, когда начал отвечать взаимностью. Играть, как дети, слышать ее смех, поглядывать на солнце, словно на часы, ждать и верить, что все кончится, но почему-то не кончалось. Она отталкивает меня, играя с водой, и свято веря в то, что игра идет по правилам. Мне не было так хорошо, как сейчас целых три года, а теперь я получаю это сполна, как человек, что вдруг снова начал ходить. И куда себя девать? Наслаждаться этим? Или уже боятся того, что все это необратимо кончится?
Но мне двадцать. И мне сейчас плевать на возраст. Плевать на то, что это неправильно, потому что в огромном поместье ее ждет будущий муж, та самая счастливая жизнь, которую я не смогу уничтожить.
Мы обречены, Перси! Я не могу видеть, как ты каждый раз умираешь… Это невыносимо!
Почему я вспоминаю эти строки? Почему мне кажется, что ты скрываешь что-то от меня?
– Какой ты серьезный, – вдруг кричит она, загребая воду руками. – Рыбья твоя голова, я слышу, как шумят механизмы в твоей голове!
И снова заливается смехом.
– Ты крадешь мои фразы, – обдавая ее волнами брызг, ретируюсь я. – Я отомщу тебе за это…
Она визжит и пытается выбежать на берег. В воде это не так-то просто, а преимущество явно за твоим врагом. Я в мгновение ока подлетаю к ней, поднимаю на руки, слыша, как из ее горла вырывается возгласы несогласия. Но…
Удар. Глухой удар в грудной клетке. Тихое несогласие моей пленницы. Замершие серые глаза на моих губах.
Это странно. Будто я снова сгораю заново. Наши тела соприкасаются, и мой смех застревает в горле. Потому что не до смеха. Будь это амброзия, я бы уже давно расплавился, но это не лекарство, это она. Только Аннабет может так повлиять на меня. Напряжение внутри тела вдруг вспыхивает, как фитиль динамита. Еще немного я дойду до запретного предела, потому что слишком отчетливо я вижу ее возбуждение. Как часто опускается ее живот, как приоткрываются ее губы, как странно, изучающе бродят по мне ее глаза. Воображала все силится сказать что-то… Объяснить, растолковать, возразить.
– Я слышу механизмы в твоей голове, – хрипло произношу я.
И я отпускаю ее. Потому что так надо. Так правильно. Если бы за честность мне платили, я был бы миллиардером. Но Аннабет не сводит своих глаз с меня, даже не смущаясь наших касающихся тел. Пронзительно, сжигая, издеваясь надо мной, изучая меня, как подопытного. Почему-то снова и снова, с приливной ли волной, или мучающей жаждой, внутренности вдруг скручиваются в тугой узел, который я однажды уже испытал. Черт, испытывал каждый раз, когда она была рядом. С Воображалой и никем больше.
Желание, что становилось чем-то большим, чем просто навязанные чувства, чем-то большим, чем я сам. Между нами сантиметры, но я хотел, я хочу быть ближе. В последний раз она сегодня Чейз. В последний раз она мой друг. В последний раз ты можешь сказать это.
– Если бы ты поняла, – заправляя влажную, вьющуюся прядь золотых волос, начинаю я, – насколько глупа твоя теория…
– Я не могла ошибиться, – хрипло отвечает Аннабет, продолжая смотреть на меня.
И я улыбаюсь. Видимо, рядом с ней это будет происходить всю жизнь. Нет, слишком глупо бросать ее, потому что она выходит замуж. Какая разница, к черту? Я буду рядом.
– Все в жизни происходит впервые.
– Перси…
– Пора домой.
И я бреду прочь из горячей воды. Кажется, это моя температура вдруг подскочила до предела. Я все думаю, как мог сорваться, и снова грызу себя за это отчаянье. Эгоизм, по сути. Но что сделано, то сделано и я снова смотрю на солнце. Закат. Молчанье природы. То самое, после которого Аннабет навсегда должна исчезнуть из моей жизни. Гладь океана окрашивается в золотисто-красные цвета, небо отливает сиренью. Красиво должно быть.
Я подхватываю ее вещи, корзинку, собственные кроссовки, и оборачиваюсь:
– Эй, черепашка, собираешься вылезать…
Но мне не дают договорить. Видимо я не имею на это право. Если можно я, наверное, сделаю вздох, но и это дается только с хриплым, вырвавшимся стоном. Как будто мне вернули все утерянное в муках счастье. Ее губы требовательные, горячие, искусанные. Если бы только я мог сосредоточиться на ее пальцах впившихся в волосы. Если я мог сосредоточиться на ее ресницах, еще влажных, что касаются моих щек. Если бы я вообще мог сосредоточиться.
Мои ладони накрывают ее лицо. Я пытаюсь остановиться, потому что так надо. Но… Что если нет? Что если Афродита была права? Что если Аннабет сломила меня не три года назад, а именно сейчас, когда ее сердце ухает в такт моему? Когда сладкая, тягучая боль становится невыносимо приятной, распаляющей. Она задыхается, точно так же, как и я, но не отстраняется, кусая мои губы, изучая заново.
Ее ладонь вдруг вырывается из кольца моих рук, забираясь под мокрую ткань футболки. Это становится невыносимым, потому что жара в Новом Орлеане не идет ни в какие сравнения с жаром наших тел.
Вдруг она отстраняется, смотрит на меня затуманенным взглядом, и я боюсь, что случится тоже, что и на Арго – II, но она ты лишь жадно, прерывисто дышит.
– Ты помнишь, – все еще задыхаясь, спрашивает Аннабет, – я выхожу завтра замуж?
– Точно, как я мог забыть…
Воображала вдруг замирает, проводит кончиками пальцев по моей спине, едва касаясь кожи, и приходится шумно выдохнуть, чтобы сдержать себя. От удовольствия я прикрываю глаза, со свистом втягивая необходимый кислород. Если бы я знал об этом сжигающем чувстве раньше, клянусь богами, не стал бы жаловаться на Новый Орлеан.
– Но это ничего, абсолютно ничего не значит сегодня, – спуская руки ниже и, рисуя зигзагообразные линии, шепчет она.
Я ухмыляюсь.
– Секс по дружбе, как круто…
Она вдруг отстраняется от меня. И снова этот обиженный, лишенный нежности и желания взгляд.
– Я не это имел в виду…
– Перси, ты считаешь, что я использую тебя, но это не так. Все стало слишком сложным, и я жалею, что пригласила тебя на это чертову свадьбу…
– Значит, мне лучше уехать? – заключаю я.
Она задыхается от негодования, пытаясь сказать мне хоть что-нибудь, объяснить, доказать, но этого не требуется, я все понял.
– Я не против, если тебе интересно…
– Спасибо, филантроп, – шипит она, – Я не знала… Мне говорили, что у тебя другая жизнь, что ты счастлив, но теперь ты говоришь, что я ошиблась, и я не могу поверить…
– В этот бред? Я сам долгое время в это не верил, – грубо отрезаю я.
– В то, что я могла обманывать себя, – опущенным голосом говорит Воображала.
Обманывать? Но Аннабет все объясняет сама. Она подходит ко мне вплотную, становится на носочки и целует в нос. Благодарно. Преданно.
– Я люблю тебя.
Внутри вдруг становится слишком мало места. Я ждал этих слов, так долго, а теперь готов бежать отсюда, потому что стало слишком страшно. Как обычно. Я ведь трус.
– И еще раз, – хрипло произношу я, притягивая ее к себе ближе.
Но ответа нет. Она просто стягивает с меня прилипшую ткань футболки, продолжая прерывисто дышать. Аннабет целует меня снова и снова, подавляя странное желание покончить с этим как можно быстрее. Не могу отвечать на ее ласки, не могу, потому что шокирован ее уверенностью, настойчивостью, умением. Но это не выглядит развязно, это выглядит… нежно? И именно в этом проблема. Это дезориентирует меня. Я боюсь пошевелиться, ответить ей, прикоснуться к этому созданию.
Но в какой-то момент самообладание рушится. Тогда, когда ее руки спустились к шортам, нерешительно касаясь застежки. Она снова дразнит меня, покусывая губы. И все. Я снова сорвался.
Лямки майки трещат по швам, когда я высвобождаю ее от мокрой ткани. Она зачаровано смотрит на меня, словно выискивая подвоха, но я только сильнее припадаю к ее губам, затягивая мгновение, когда мы оба пересечем черту дозволенного. Я все еще надеюсь, что Аннабет успеет передумать, сбежать, накинуться на меня с криками. Когда легкие снова требует воздуха, я переключаюсь на ее шею. Дорожка влажных поцелуев, как клейма, заставляю ее сильнее впиться в кожу моих плеч. Я слышу ее стон, что замер на мгновение на ее губах. Я хочу быть лучше Майкла. Хочу быть нежнее. Хочу, чтобы она помнила, как помню я, каждое мгновение проведенное рядом с ней.
Давай же, Аннабет. Передумай. Самое время. Пульс в ушах заглушает все звуки, кроме ее одиночных, слабых стонов. Так не должно быть. Чем я лучше Майкла в этом случае? Но я не могу отпустить руки, что скользят по ее талии. Я изучаю ее точно так же, как и она меня. Подушечки пальцев касаются ее ключиц, замирая у вздымающей груди. Не так уж сложно справляться с нижним бельем девушки, если научен этому, но в случае с Аннабет, это словно что-то неверное и настолько отвратное, что я даже думать об этом не могу.
Но момент этот наступает, потому что ее пальцы вдруг расстегивают застежку шорт. Я тяну ее за собой, и мы оказываемся на белом, разгоряченном за день, песке, нависая над ней, снова и снова покрывая горячую кожу влажными поцелуями. Все чаще тишина разбавляется ее стонами. И когда я замираю у ее груди, Аннабет впивается в мои волосы пальцами, перебирая их. В лучах солнца ее кожа отливает белизной. Почему я не чувствовал этого жара с другими девушками? И почему готов медлить, лишь бы это мгновение продолжалось всю жизнь?
Я стягиваю шлейки темного белья, осыпая ее плечи одиночными поцелуями. Комок желания перерастает в нечто большее, я вдруг осознаю, что не выдержу больше. Резким движение, опираясь только на один локоть, я стягиваю с ее бедер бриджи. Я не могу не замереть. Не могу не восхититься. Не могу не поверить в происходящее.
Аннабет. Моя Аннабет. Ту, что я знал все эти годы, вдруг становится мне самым дорогим человеком на всей земле. И, наверное, эта умная девушка все понимает, потому что в следующее мгновение она ободряюще шепчет:
– Не так велик страх, каким его рисуют, верно?
Я понимаю, о чем она. Она смотрит на меня преданными глазами, наполненными экстазом. Не знаю, как выгляжу сам, наверное, как придурок. Дышать приходится ртом, порядку на голове пришел конец, и, наверное, я принял не самое эротическое положение. Соблазнитель чертов. Но я не соблазняю ее, наверное, откликаюсь только.
Пользуясь моим замешательством, она касается резинки боксеров, и снова этот обжигающий холод. Снова хрипло выдыхаю, но, кажется, это уже было рычание. И тогда я просто накрываю ее губы своими, принимая слабый, тихий стон возражения. Кто старается затянуть это мгновение, а кто горит желанием поскорее закончить с этим. Ты всегда удивляла меня, Аннабет.
Обычно, я не беспокоился о том, все ли еще девушка лежит передо мной. А теперь… теперь я, наверное, мечтал об этом. Пожалуйста. Пусть лучше боль причиню ей я, а не Майкл. Хочу быть первым. Хочу быть единственным, но это ведь неисполнимо, поэтому повторяю только одно: моя девочка, девочка, все еще девочка.
Этот момент. Когда есть только мы, как целое, нельзя будет забыть ни сейчас, ни потом, никогда. Я проникаю в нее, и радостно выдыхаю в ее пахнущие цветами волосы. Девочка. Моя девочка. Я замираю, потому что знаю, сколько боли может принести любое мое неловкое движение, но Аннабет покорно молчит. По ее шее стекают капельки пота, я чувствую, как она напряглась, стараясь отторгнуть меня. Но я шепчу что-то нечленораздельное, целую мочку уха, висок.