В соответствии с постановлением ЦИК и СНК СССР от 22 сентября 1935 года «О введении персональных военных званий начальствующего состава РККА», приказом по личному составу армии за № 2396 от 20 ноября ему было присвоено воинское звание коринженера. Он был награжден орденом Красной Звезды и включен в состав Военного совета при наркоме обороны. Но все его заслуги не спасли Якова Моисеевича от ареста. За ним пришли 5 июня 1937 года в разгар репрессий в отношении высокопоставленных военных. Наряду с фабрикацией наиболее известного заговора в Красной армии (делом М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира и др.), расстрельные приговоры по которому были вынесены Специальным судебным присутствием Верховного Суда СССР 11 июня, НКВД инспирировал несколько автономных дел. Одно из них - «военно-эсеровского центра» - было направлено против военных, принадлежавших в прошлом к социалистам-революционерам. По этому делу были арестованы такие крупные военные, как командующий войсками Закавказского военного округа, Маршал Советского Союза А. И. Егоров, командующий войсками Белорусского военного округа, командарм 1-го ранга И. П. Белов, командующий Приморской группой войск Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, командарм 2-го ранга М. К. Левандовский, начальник Артиллерийского управления РККА, комкор Н. А. Ефимов и др. 9 февраля 1938 года нарком внутренних дел Ежов письменно доложил Сталину о ликвидации «антисоветской военноэсеровской организации». Большая часть арестованных была расстреляна, но Фишман стал исключением.
В справке о проверке обвинений, предъявленных в 1937 году Тухачевскому и другим военным деятелям, составленной в 1964 году комиссией ЦК КПСС под председательством Н. Шверника, в которую, между прочим, входили руководители КГБ А. Шелепин и В. Семичастный, был раскрыт фальсификаторский характер дел НКВД. О Фишмане в этой справке говорилось: «Представленный на следствии в качестве члена „военно-эсеровского центра“ и агента немецкой и итальянской разведок корпусной инженер Фишман в действительности же сам длительное время, вплоть до ареста, являлся негласным осведомителем органов НКВД СССР». Когда именно он был завербован - в Бутырке в 1919 году или позднее, остается только гадать…
29 мая 1940 года по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР Фишман был осужден на 10 лет тюрьмы. Точных сведений о том, где он находился в заключении, в нашем распоряжении пока нет. Но можно предположить, что он отбывал срок, работая по химической специальности в какой-нибудь секретной шарашке. Известно лишь, что почти сразу после освобождения он становится зав-кафедрой химии института механизации сельского хозяйства в Саратове, но работает в этом вузе недолго - меньше одного семестра. Потом Фишман перебрался на Украину и стал доцентом кафедры химии сельхозинститута в Умани.
В апреле 1949 гола он опять был арестован и полгода провел в тюрьме в Киеве. Однако на этот раз ему каким-то странным образом (за особые стукаческие заслуги?) удалось оправдаться. Скорее всего, по распоряжению из Москвы, Фишману тем не менее пришлось выехать на север, где он провел несколько лет в качестве начальника химической лаборатории на металлургическом заводе в Норильске. Какой контингент трудился тогда в Норильске, говорить не приходится.
После смерти Сталина, из-за болезни он некоторое время не работал, проживая сначала в Енисейске, а затем в Кимрах Калининской области (пока решался вопрос о восстановлении прописки в Москве). При реабилитации в 1955 году Фишману удалось вернуть себе не только партбилет, но и воинское звание генерал-майора технических войск.
В книге Михаила Веллера «Махно», в главе под витиеватым названием «Из хроники Гражданской войны, которую никто до сих пор толком не осмыслил и не написал», можно прочесть о событиях девяностолетней давности: «Загадочный эсеровский мятеж, после которого эсеры удалены из органов власти… Эсер Блюмкин убивает посла Германии Мирбаха. Но эсер Блюмкин - сотрудник ЧК, и таковым остается, сменив лишь партию, и впредь выполняет ответственные поручения. А Мирбах в 1914-1917 гг. был послом Германии в Швейцарии, где большевики и вступили в контакт с германскими спецслужбами. И знал много лишнего…»
Более безграмотного текста давно не приходилось видеть. Граф Вильгельм фон Мирбах до России был послом только в Греции, намек на его контакты с большевиками - чистой воды выдумка. Долго скрывавшийся после 6 июля Яков Блюмкин действительно со временем, по личному приглашению Ф. Э. Дзержинского, вернулся на работу в ОГПУ, но произошло это лишь осенью 1923 года!… Несомненно, другой Яков, умерший в Москве персональным пенсионером в 1961 году, знал все закулисье июльских событий 18 года от начала и до конца! Но поделился ли с кем-нибудь Фишман своими воспоминаниями, остается не выясненным до сих пор.
* ДУМЫ *
Борис Кагарлицкий
Дорогая моя М.
Первопрестольную спасет только катастрофа
Некоторое время назад в Москву приезжали специалисты из мэрии Лондона, изучать наши транспортные проблемы. Ознакомившись со здешними пробками, англичане пришли к выводу, что проблема вполне разрешима. Надо только переставить дорожные знаки, ввести новые развороты и перенаправить транспортные потоки на некоторых улицах. Короче, никаких новых дорожных развязок строить не требуется, а надо просто научиться правильно регулировать движение. Столичные чиновники поинтересовались, во что обойдется подобная программа. Наивные англичане заявили, что никаких специальных инвестиций не нужно, все может быть сделано за счет текущего бюджета. После этого хозяева как-то сразу потеряли интерес к гостям.
На протяжении последних десяти лет мы только и успеваем растерянно фиксировать разрушения, происходящие в городе, одновременно обнаруживая повсюду новые сооружения, смысл которых зачастую так и остается для нас загадкой. Разгром исторического центра принял характер настоящего культурного бедствия, по своим масштабам сравнимого с реконструкцией Москвы, учиненной в свое время Никитой Хрущевым и Лазарем Кагановичем.
Но реконструкция столицы, проводившаяся «железным сталинским наркомом» Кагановичем, была системной, логичной и, к величайшему сожалению, необходимой. К 20-м годам ХХ века Москва оставалась одним из немногих европейских столичных городов, не подвергшихся серьезной перестройке. Она сохранила провинциальную структуру, узкие улицы, огромное количество низеньких, ветшающих, ни на что не годных зданий. Нужно было создавать систему современного городского транспорта, пробивать новые широкие проспекты, сделать план более осмысленным, строить крупные дома, куда можно вселить многочисленные министерства и ведомства, а также растущее население. Подобное происходило к концу XIX века и в Париже, и в Берлине, и в Барселоне.
Разумеется, совершенно не обязательно было крушить все подряд, как сделал Каганович. Многие исторические кварталы можно было просто не трогать. Церкви сносили не потому, что они мешали уличному движению, а потому, что они мешали политике партии. Были разрушения совершенно бездарные, продиктованные идеологическими и политическими соображениями, а то и просто богатырской удалью столичного руководства. Старые особняки выживали лишь в том случае, если они приглянулись какому-нибудь ведомству или использовались под иностранное посольство. Кварталы Замоскворечья сохранили свой исторический облик просто потому, что первоначально планировалось их снести подчистую. Не успели. Помешала война.
И все же существовал единый план, которому было подчинено и строительство метро, и прорубание новых проспектов, и расширение ключевых улиц. План этот, разумеется, был безжалостным по отношению к архитектурному и культурному наследию города. По ходу дела он корректировался, а некоторые его элементы так и остались невыполненными. В общем, однако, приходится признать, что модернизация города была необходима и оказалась успешной, хотя тех же целей можно было достигнуть с куда меньшими потерями. Этот тезис, впрочем, применим к любому мероприятию времен Сталина.
Инфраструктура, заложенная в 1930-е годы, продолжает служить нам и сейчас, и если в московской жизни сохраняется какая-то логика, то это логика той реконструкции. В конце концов, барон Осман в Париже тоже не слишком жалел старый город. С историко-культурной точки зрения средневекового Парижа, уничтоженного Османом, жаль ничуть не меньше, чем старой Москвы. Но Осман превратил Париж - один из самых грязных и неудобных для жизни городов Европы - в образец порядка и комфорта. Баженов еще при Екатерине Великой - задолго до Османа - предлагал аналогичные переделки в Москве. Например, можно было снести средневековый Кремль и на его месте выстроить современный дворцовый комплекс, куда лучше, чем Тюильри. А первым подобную реконструкцию задумал Кристофер Рен в Лондоне. Власти на это не пошли, но великому архитектору повезло. Лондонский пожар уничтожил большую часть английской столицы вместе с изрядной частью ее жителей, после чего можно было приступить к модернизации.
Так или иначе, Каганович тоже сделал Москву образцовым столичным городом, хотя и с неистребимым привкусом тоталитарной эстетики. Напротив, при Лужкове никакой продуманной политики реконструкции в Москве не проводилось. Бессистемность превратилась в принцип. Нынешние городские начальники и прислуживающие им эксперты искренне не понимают, что такое архитектурный ансамбль, почему рядом стоящие здания должны быть выдержаны в едином стиле или хотя бы соразмерны друг другу. Это же не только требование художественного вкуса, но и элементарной градостроительной логики. Да и геологии тоже.
Старые, советские, планы развития города были давно выкинуты в корзину. Вновь о долгосрочном планировании развития задумались лишь в последние год-два, когда ситуация стала выходить из-под контроля. Тут сразу же появились проекты гигантских транспортных узлов, впечатляющие планы строительства новых линий метро (игнорирующие, впрочем, перспективные разработки советского периода и потребности обновления уже действующих линий). Все эти планы, естественно, соответствуют общей логике финансовой эффективности по-московски. Они должны быть дорогими и грандиозными. Чем больше затраты, тем лучше.
Даже сами власти не скрывают, что их планы запоздали почти на десятилетие. По существу это даже не планы перспективного развития, а попытка справиться с уже имеющимися проблемами. Причем попытка, основанная на той же порочной логике, которая породила все эти проблемы. Ведь мегапроекты 2000-х годов суть отчаянные меры по «расшиванию» узких мест, созданных собственной политикой или, вернее, ее отсутствием.
В советское время знали, что развитие строительства должно быть тесно привязано к развитию транспортной и социальной инфраструктуры, и ни в коем случае не опережать его. В наше время о подобных мелочах мало кто задумывается. Основой развития современного города должен быть дешевый и эффективный общественный транспорт. Автомобильные пробки, которыми мы, похоже, уже начинаем гордиться (нигде такого нет!), вызваны не столько возросшим числом машин, сколько строительной политикой. Начальники делают вид, будто, бессистемно расширяя отдельные магистрали, они борются с пробками, хотя прекрасно понимают, что главная задача состоит в том, чтобы загрузить заказами строительные компании.
Эта проблема успешно решается, а проблема пробок - нет.
В западных странах давно уже обнаружили, что непродуманное расширение магистралей часто приводит к обратному эффекту. Создается большая концентрация автомобилей на одном направлении, а затем весь этот мощный поток упирается в сужение дороги и встает намертво. Мэрия Лондона, столкнувшись с данной проблемой, пошла по пути прямо противоположному: она начала проводить меры, направленные на сокращение автомобильного движения в центре города. Одновременно началась работа по оптимизации автобусных маршрутов (с огромным и чудовищно устаревшим лондонским метро сделать, увы, ничего невозможно). Не прокладывая новых магистралей, не предлагая дорогостоящих проектов и ничего нового не сооружая, администрация Кена Ливингстона в начале 2000-х годов сумела за несколько лет справиться с пробками в британской столице.
В Москве игнорируются элементарные принципы, которыми руководствуются в большинстве европейских городов. Никто не пытается сохранить целостность исторических зон. Немногие уцелевшие архитектурные памятники окружают новостройками. Удивительным образом, продолжая сносить подлинные здания старой Москвы, нынешние городские власти страшно переживают по поводу памятников, уничтоженных Хрущевым и Кагановичем, планируют их воссоздание - естественно, из бетона и с помощью «современных технологий».
Список снесенных на наших глазах исторических зданий составил бы внушительный том - по подсчетам специалистов, в среднем в Москве уничтожают по одному дому в день. В этом списке будет и множество небольших домов «ординарной застройки» XIX века, и образцы архитектуры модерна (например, знаменитый Военторг), и гостиница «Москва» - одно из немногих зданий советской эпохи, действительно достойных сохранения. Нередко на месте уничтоженных зданий появляются муляжи, которые пытаются, без большого успеха изображать своего предшественника - с таким же успехом, с каким Волк притворялся Бабушкой в сказке о «Красной Шапочке».
Поскольку архитектурных ансамблей XVIII и XIX века почти не осталось, а застройщикам нужны большие площади под масштабные проекты, взялись и за советские здания. В ближайшее время будет снесен Центральный дом художника на Крымском валу, а на его месте возведен огромный, нарезанный ломтиками «Апельсин» по проекту вездесущего Нормана Фостера, который уже успел своими претенциозными небоскребами изувечить множество городов от Гонконга и Астаны до Лондона и Дрездена. ЦДХ, конечно, не великий памятник архитектуры, но на фоне «Апельсина» он покажется нам образцом умеренности и хорошего вкуса. На вопрос о том, зачем в столице строить «Апельсин», чиновники терпеливо объясняют, что городу нужно какое-то запоминающееся сооружение, которое могло бы стать его символом. Вот, в Дубае, например, есть отель «Парус», а в Сиднее - опера, напоминающая не то ежа, не то дикобраза. А в Москве за 850 лет так и не появилось ничего по-настоящему достойного внимания.
Историки, искусствоведы, журналисты исписали горы бумаги. Пишут, кричат, плачут. Результата никакого. Как говорится, «Васька слушает да ест». Оно и понятно. Помните знаменитый вопрос Сталина - «Сколько дивизий у Папы Римского?» Только сейчас считают не дивизии, а бабки. Сколько миллионов могут выложить искусствоведы, культурологи и прочая интеллигенция за сохранение исторических памятников? Да нисколько! Деятели культуры, понимая новые веяния, что-то бессвязно бормочут про выгоды от туризма. Смешно. На рекламных проспектах туристических компаний «Апельсин» будет смотреться куда выразительнее, чем особняки XIX века.
Что такое архитектурные памятники по сравнению с прибылями строительных компаний? Как могут парки конкурировать с супермаркетами и офисными комплексами? Если бы кто-то придумал способ создавать схемы извлечения многомиллионных прибылей на основе исторической реставрации и культурных проектов, мы бы видели среди столичных чиновников массовый интерес к сохранению архитектурного наследия. Но пока такой проект придумали только один - реконструкцию Большого театра.
Разрушение города является частью его экономики. В основе динамичного развития бизнеса лежит простая и эффективная схема финансовых пирамид. Надо строить все больше новых зданий, получая под проекты кредиты. Даже если здание не принесет прибыли, можно начать новое строительство, получив под него новый кредит и выплатив из этих средств предыдущий заем. Одно неизбежно: каждый новый проект должен быть больше и дороже предшествующего. Масштабы строительных работ должны непрерывно и безостановочно расти.
Московское процветание основано не только на использовании нефтяных денег, сосредоточенных в столице. Нефтедоллары позволили запустить грандиозные спекулятивные схемы, которые теперь работают сами по себе. Остановиться означает погибнуть. Беда лишь в том, что рано или поздно остановка неизбежна. Чем больше размах финансово-строительной деятельности, тем более катастрофичными будут экономические последствия краха. Следовательно, надо строить, ломать и снова строить. Больше, выше, дороже! Нашли пустырь - застроили. Сумели получить согласование - соорудили что-нибудь. Не сумели согласовать - все равно начинают строить, там разберемся! Любой квадратный метр, что бы на нем ни стояло, - потенциальная строительная площадка. Любая строительная площадка в центре города дороже и, следовательно, выгоднее такой же площадки на окраине.