Москва не Нью-Йорк. И стоит она не на граните Манхэттена, а на рыхлой почве Среднерусской равнины. Разумеется, под каждое отдельное здание проводится или покупается геологическая экспертиза. Однако никому не интересно, каково будет комплексное воздействие всего этого строительства на геологическую ситуацию в городе. Впрочем, тут и без экспертизы все ясно. Здания «плывут», дороги проваливаются. Подмывание зданий вышедшими из-под контроля грунтовыми водами приняло угрожающие масштабы. А экология напоминает о себе ураганами, бушующими исключительно в черте города.
Столица надрывается, вырастая за пределы собственных возможностей и потребностей. Она не может жить, не привлекая все большее число приезжей рабочей силы, и одновременно кипит ненавистью к приезжим. Многочисленные «нелегалы» вызывают всплески расистского негодования, но именно на этих людях держится вся экономика. Не только на их труде, но и на их бесправии. На уплачиваемых ими взятках, на неприлично низкой цене рабочей силы.
А с другой стороны, несмотря на дешевизну труда в строительстве, цены на недвижимость растут бешеными темпами. Стремительное подорожание, происходившее в течение последних лет, принято объяснять бурным увеличением спроса. Мол, город процветает, люди богатеют, вот и покупают квартиры, открывают новые офисы. Между тем под давлением непомерных цен, спрос давно уже снижался. А цены все равно, как ошалевшие, продолжали расти до самого лета 2008 года, когда общемировой крах рынка недвижимости стал уже очевиден для всех, кроме российских риэлтеров.
Рост цен диктовался не увеличением спроса, а все той же логикой финансовой пирамиды или, как говорят на Западе, «мыльного пузыря» (Bubble). Здание может пустовать, выставленные на продажу офисы не находить спроса. Но до тех пор, пока общая цена квадратного метра продолжает расти, оно остается выгодным вложением капитала. Под залог этой недвижимости можно получать новые кредиты, которые интересно использовать на приобретение другой недвижимости и так далее. Все основные игроки рынка имеют безупречную кредитную историю, банки возвращают себе вложенные средства, сотни тысяч людей получают работу - в строительстве, в управлении, в торговле недвижимостью, в тех же банках.
Возникла парадоксальная ситуация. С одной стороны, все недовольны теми или иными последствиями проводимой политики. Сотрудники риэлтерских контор страдают от автомобильных пробок по дороге на работу и сетуют на загазованность. Работники строительных корпораций возмущены ростовщическими процентами, на которых наживаются банки. Служащие банков и владельцы дорогих магазинов, где отовариваются строители, переживают по поводу разрушения исторических зданий. Всем не хватает денег, даже процветающему среднему классу. Но в то же самое время именно эта система обеспечивает им всем благополучное существование, все включены в ее финансовые циклы, живут за счет средств, нагнетаемых в столичных «пирамидах».
Другое дело, что бурный рост цен и бесконтрольное наращивание заведомо неэффективных проектов ведет к обрушению всей структуры. Нынешняя осень, похоже, является переломной. Никакими новыми кредитами и инвестициями в очередные проекты уже невозможно покрыть растущий кассовый разрыв компаний. В Америке спад экономики начался с краха рынка недвижимости, за которым последовали развал банковского сектора и банкротства строительных фирм. По той же схеме развивались события в Испании. Не исключено, что в России именно крушение столичной финансовой пирамиды станет спусковым механизмом кризиса. К началу осени 2008 года рынок уже находился в состоянии стагнации, банкам не хватало денег, а риэлторские конторы задыхались без клиентов. Некоторые были на грани банкротства.
Пострадают не только ненавистные народу чиновники и богатеи, наживающиеся на разрушении города. Вернее, они как раз пострадают меньше всех. Что такое для миллиардера потеря нескольких десятков миллионов долларов? Так, мелкая неприятность. Совсем иначе почувствуют себя работники банков, строительных компаний, риэлторских контор и множества других организаций, оказавшиеся на улицах.
Впрочем, не исключено, что именно обрушение рынка спасет Москву от куда более серьезных техногенных и экологических катастроф, которые готовит ей нынешняя градостроительная практика. Это, по крайней мере, на некоторое время остановит безудержную гонку за прибылью, сметающую все на своем пути.
В любом случае, грандиозным постройкам нынешнего десятилетия заведомо уготована та же судьба, что и уничтоженным за последнее время районам старой Москвы. Они будут снесены, причем, скорее всего, довольно скоро. Дело не только в том, что многие из них так и останутся незавершенными, превратившись в руины уже на фазе строительства. И даже не в том, что рано или поздно появится в столице новый градоначальник, который - кто бы он ни был - начнет проводить собственную программу реконструкции города. Здания и монументы, возведенные в эпоху нефтедолларов, в большинстве своем не просто уродливы, но и сделаны из сомнительных материалов, поставлены бессистемно и не соответствуют геологическим условиям местности. Потому любая более или менее масштабная программа реконструкции и модернизации столицы столкнется с необходимостью их убрать.
Разрушение небоскреба, кстати, очень яркое зрелище.
Даже если нынешнее руководство столицы сохранит свои посты на ближайшие десять, двадцать или, дай им Бог здоровья, сорок лет, судьба постсоветской архитектуры будет незавидной. Город, так или иначе, придется восстанавливать.
И лучше, чтобы расчищать пришлось развалины, рухнувшие после финансовых пирамид, нежели руины реальных домов с погребенными под ними живыми людьми.
Олег Кашин
Топонимика мертвого города
Улица С. Радонежского и др.
I.
Каждое название обязательно что-нибудь означает.
Например, если улица называется улицей Космонавта Волкова, то это значит, что она названа в честь космонавта Волкова. Если улица называется улицей Мосфильмовской, то это значит, что на этой улице находится киностудия «Мосфильм». Если улица называется Арбат, то это тоже что-то значит, но за давностью лет все забыли значение этого слова и просто называют улицу Арбатом, не задумываясь о том, что слово «арбад» в переводе с арабского будет «пригород».
У улицы, которая до прихода советской власти называлась Вороньей, в советские времена было очень странное название - Тулинская, и это название означало вот что: фамилией Тулин Владимир Ильич подписал одну или две статьи в «Искре», и, переименовывая Воронью в Тулинскую, Моссовет как бы давал улице не новое имя, а псевдоним - то есть на самом деле она была, конечно, Ленинской, но, чтоб не путали, стала Тулинской.
Поскольку такая логическая конструкция и в лучшие годы выглядела не вполне очевидной, улица Тулинская была переименована постсоветской властью практически сразу же после избрания мэром Москвы Гавриила Попова, хотя улиц за пределами Садового кольца великая топонимическая реформа 1990-1993 годов не касалась.
Возвращать дореволюционное название улице почему-то не стали, назвали ее по-новому, но с намеком на историческую преемственность - улица Сергия Радонежского. Я знаю москвичей, которые всерьез думают, будто это и есть дореволюционное название, и меня поражает глухота этих людей, ведь название-то абсолютно советское, до революции таких названий не было, до революции назвали бы «Сергиевская», а то и «Сергиевка», а «улица Сергия Радонежского» (в рекламных объявлениях часто пишут - «С. Радонежского») - это что-то вроде «трудящиеся улицы Сергия Радонежского вышли на субботник» (они, кстати, и выходят - к таким традициям правительство Москвы относится более трепетно, чем к каким-то другим).
II.
Случай с улицей Сергия Радонежского, впрочем, нетипичен по всем показателям - улиц и площадей, получивших в результате переименования новые имена, в городе буквально единицы: улица Чаянова, бывшая Клемента Готвальда, площадь Европы, бывшая Киевского вокзала, проспект Академика Сахарова, в проекте бывший Новокировским - что еще? Вообще же топонимическая революция, устроенная Гавриилом Поповым и Юрием Лужковым, не предусматривала появления новых названий, потому что властями постсоветской Москвы владело маниакальное стремление вернуть дореволюционные названия даже тем улицам и переулкам, которых до революции просто не было (это не метафора - Нового Арбата, например, на карте Москвы не было никогда, при этом присвоение части бывшего проспекта Калинина этого названия выглядело именно как возвращение исторического имени). Взяли и все оптом переименовали, как того и требовала революционная целесообразность с поправкой на ограниченные возможности городского бюджета.
Понятно, что возвращение на карту Москвы Лубянки и Мясницкой, Рождественки и Коровьего Вала, Большого Каретного и Брюсова переулка было логичным и правильным шагом, и сейчас уже мало кто вспомнит, что такое, например, Большая и Малая Колхозные площади, улица Каляевская или Чернышевского. Но понятно и другое - до сих пор, хотя уже целое поколение выросло, вряд ли найдется в Москве человек, который станет говорить «Триумфальная площадь» (или тем более «Триумфалка») вместо «площадь Маяковского», или «Тверская Застава» вместо «площадь Белорусского вокзала». Ветераны советской элиты и их дети, до сих пор плотно заселяющие нынешний Романов переулок, называют свою улицу по-советски - Грановского и, думаю, будут называть и впредь. До сих пор не все обитатели нынешнего Никитского бульвара смирились с новым названием и до сих пор называют его иногда Суворовским. А уж про Новый Арбат и говорить нечего, Новым Арбатом его, кажется, называют только мигранты-кавказцы, которые почему-то любят тусоваться в кинотеатре «Октябрь», а так - Калининский он и есть Калининский, до сих пор.
III.
Есть, между прочим, и более спорные соображения, которые тоже стоит высказать, но уже в виде гипотез. Для (сужу по частным извозчикам) огромного количества москвичей Дмитровка - это шоссе на севере Москвы, а вовсе не две улочки, параллельные Тверской, и я, например, не уверен, что улицы Пушкина и Чехова стоило заново делать Большой и Малой Дмитровкой соответственно, тем более что - ладно бы эти названия свидетельствовали о чем-то великом и возвышенном, так нет же - всего лишь о том, что эти улицы ведут в Дмитров. Пушкин и Чехов для России значат больше, чем город Дмитров при всем к нему уважении. Стоило ли переименовывать эти улицы?
Нужно ли было переименовывать и улицу Станиславского? Станиславский там жил, там умер, она уже при его жизни называлась улицей Станиславского. Но догма превыше логики - улице вернули, в общем, бессмысленное (по фамилии какого-то забытого домовладельца) название - Леонтьевский переулок, как будто этот кавалеристский бригадир Леонтьев круче Станиславского.
Или проезд Художественного театра, по которому уже лет двести как не проходил ни один камергер - зачем было делать его Камергерским, когда Художественный театр, стоящий в этом переулке, в русскую и мировую историю давно и прочно вошел, а камергер Стрешнев, живший здесь двести лет назад, вполне заслуженно забыт и никому, строго говоря, не нужен
Выскажу и совсем радикальную мысль - главная улица советской Москвы, практически полностью состоящая из сталинской застройки - это в гораздо большей степени улица Горького, чем уничтоженная Лазарем Кагановичем Тверская, и переименование ее в Тверскую было не меньшим насилием над картой Москвы, чем в свое время переименование Тверской в улицу Горького.
IV.
Несколько лет назад, когда в результате теракта погиб первый президент послевоенной Чечни Ахмат Кадыров, и московские власти в обход собственного закона, запрещающего присваивать топонимам имена каких-либо людей раньше, чем через десять лет после их смерти, назвали именем Кадырова новую улицу в Южном Бутове, это почему-то вызвало достаточно массовые протесты патриотически настроенных москвичей. Между тем появление на карте Москвы улицы Кадырова было, может быть, самым осмысленным топонимическим шагом постсоветского руководства столицы. Во-первых, новая улица (надо же ее как-то назвать, правда же?), во-вторых - выдающийся государственный деятель, погибший буквально за Россию при исполнении своих обязанностей. Россия провела две кровопролитные войны за то, чтобы удержать Чечню и установить в ней лояльную Москве власть. Удержала, установила, решающую роль в этом сыграл Кадыров - его память обязательно должна быть увековечена, здесь нет предмета для спора. Более того, присвоение имени Кадырова улицы именно на юге Москвы неожиданно продолжило вполне симпатичную топонимическую традицию, когда улицы целыми кварталами называли в честь городов, находящихся именно в той стороне, в какой (относительно центра Москвы) находится этот район - именно по этому принципу на востоке Москвы появились Камчатская и Хабаровская улицы, на юге - Ставропольская и Краснодарская, на северо-западе - Таллинская, на севере - Таймырская и так далее. Чечня - южный регион, и улица Кадырова - именно на юге, а не на севере, все логично.
V.
Вообще, времена Брежнева и Гришина были периодом наиболее разумной и умеренной топонимической политики. Характерный пример - в середине шестидесятых, когда частью Москвы стал город Бабушкин, возникла необходимость переименовать те его улицы, у которых были аналоги в «материковой» Москве. Среди таких улиц была улица Тургеневская - чтобы ее не путали с Тургеневской площадью в центре, улица была переименована, но переименована не во что-то абстрактное, а в улицу Вешних Вод - и путаницу устранили, и память о Тургеневе не оскорбили. Дожившим до этих времен старомосковским названиям - Сретенке или Петровке, или даже Нижегородской, название которой в те времена звучало достаточно абсурдно, потому что сам Нижний Новгород назывался Горьким - этим названиям в позднесоветские годы ничто не угрожало, и если даже умирал кто-то из статусных советских деятелей, его именем называли не старинную улицу в центре, а какой-нибудь кусочек скучного шоссе или улицу на окраине (проспект Андропова - это часть Пролетарского проспекта, улица Черненко - это улица Красноярская, улица Косыгина - часть Воробьевского шоссе, улица Суслова - часть Аминьевского и так далее). Называть Арбат улицей Пельше никому в голову уже не приходило - времена были не те, и, между прочим, возвращение исторических имен самым знаменитым московским улицам, переименованным при большевиках, началось задолго до Попова и Лужкова - Метростроевская, например, стала Остоженкой еще в 1986 году. Подозреваю, что если бы перестройка удалась, так бы все постепенно и шло - улица Кирова обязательно стала бы вновь Мясницкой, но переименовывать площадь Маяковского в Триумфальную никто не стал бы.
VI.
Но, как известно, все случилось как случилось - к 1994 году дореволюционные названия были возвращены всем улицам, переулкам и площадям в пределах Садового кольца, после чего, видимо, власти Москвы сами пришли в ужас от масштабов содеянного и фактически заморозили дальнейшее топонимическое развитие города - очевидно, в надежде (впрочем, весьма наивной), что эти названия - навсегда, было принято настолько суровое топонимическое законодательство, что теперь, если вдруг возникает необходимость увековечить чье-нибудь имя, не остается другого выхода, кроме как нарушить закон, - так было и с улицей Ахмата Кадырова, и с недавно названной улицей Солженицына. Правила наименования станций метро и вовсе комичны - согласно законам Москвы, назвать новую станцию, например, «Ушаковская» - нельзя, можно только «Бульвар Адмирала Ушакова», потому что станции можно называть только в честь географических объектов, а не людей.
VII.
Москва - живой город, а топонимика - как для мертвого. Смена общественных формаций, случившаяся в 1917 году, на карте Москвы отразилась в полной мере. Революция 1991 года осталась незамеченной. Да, улицу Чкалова переименовали в Земляной Вал (хотя почему бы не оставить имя Чкалова? Он заслужил улицу в центре), зато на юго-западе Москвы остался (и, подозреваю, остался навсегда) огромный район, все улицы которого названы именами домочадцев Владимира Ленина - вокруг Ленинского проспекта, который, Бог с ним, заслуживает места на карте, остались улицы Крупской, Марии Ульяновой, Фотиевой и даже Дмитрия Ульянова, который не примечателен вообще ничем кроме того, что был младшим братом Ильича. В окрестностях 1-й Тверской-Ямской улицы от славных, но давно ушедших времен расцвета социалистического содружества остался добрый десяток улиц, носящих имена видных деятелей чешской культуры - зачем они там, почему они там? А вождь мозамбикской революции Самор Машела - мы уверены, что он до сих пор заслуживает персональной улицы на юго-западе Москвы? А Иосип Броз Тито - в Белграде нет площади его имени, а в Москве есть. Зачем?