— Что меня заберут.
— Чудак. Он же сказал, что забирать нельзя, если зверь не хочет.
— Это он про котов говорил. А про собак еще неизвестно, уж лучше я дома останусь фотографии проявлять.
И они пошли вдвоем с Матроскиным. Когда они пришли, стол для них был уже накрыт. Очень хорошо накрыт. И вилки лежали, и ложки, и хлеб порезанный. И суп был действительно очень вкусный — борщ со сметаной. А профессор все с котом разговаривал. Он спрашивал:
— Вот я уточнить хочу. Как будет на кошачьем языке «Не подходите ко мне, я вас оцарапаю»?
Матроскин отвечал:
— Это не на языке, это на когтях будет. Надо спину выгнуть, правую лапу поднять и когти вперёд выпустить.
— А если «ш-ш-ш-ш-ш-ш» добавить? — спрашивает профессор.
— Тогда, — говорит кот, — это уже ругательство получается кошачье. Что-то вроде: «Не подходите ко мне, я вас оцарапаю. А идите лучше к собачьей бабушке».
И профессор все за ним записывал. А потом он им очень много конфет подарил и банку сметаны для кота.
— Да, — говорит, — не кот был у меня, а золото. А я этого не понимал. А то бы я давно академиком был.
Еще он дяде Фёдору свою книжку дал про язык зверей и всё время в гости приглашал. И сам обещал приходить. Вообще он оказался очень хорошим. И кот Матроскин с тех пор перестал в подполе сидеть и, чуть что, с печки в подпол прыгать.
А папа с мамой совсем уж соскучились без дяди Федора. И жизнь им не мила стала. Раньше у них все не было времени дядей Федором заниматься: хозяйство их заедало, телевизор и газеты вечерние. А теперь у них столько времени объявилось, что на двух дядей Федоров хватило бы. Не знали, куда это время девать. Они все время про дядю Федора говорили и в почтовый ящик заглядывали — нет ли писем из деревень Простоквашино.
Мама говорит:
— Я теперь многое поняла. Если дядя Фёдор найдется, я для него няню заведу. Чтобы ни на шаг от него не отходила. Он тогда никуда не убежит.
— И ни капельки ты не права, — говорит папа. — Он же мальчик. Ему нужны приятели, чердаки, шалаши разные. А ты из него барышню кисельную делаешь.
— Не кисельную, а кисейную, — поправляет мама.
— Да хоть клюквенную! — кричит папа. — Он же мальчик! Сейчас даже девочки пошли шурум-бурумные! Я вот мимо детского сада проходил, когда там ребят спать укладывали. Так они на кроватях чуть не до потолка прыгали. Как кузнечики! Из штанишек выскакивали. Мне и самому так прыгать захотелось!
— Давай, давай! — говорит мама. — Прыгай до потолка! Выскакивай из штанишек! Только сына я тебе портить не позволю! И никаких собак у нас дома не будет! И никаких кошек! Уж в крайнем случае я на черепаху соглашусь в коробочке.
И так они каждый день разговаривали. И мама все строже и строже становилась. Она решила ни папе, ни дяде Фёдору воли не давать. А тут письма стали приходить от почтальонов. Сначала одно. Потом еще одно. Потом сразу десять. Но хороших новостей не было. Письма были такие:
«Здравствуйте, папа и мама!
Пишет вам почтальон из деревни Простоквашино. Зовут меня Вилкин Василий Петрович. Работаю я хорошо.
— Ну, — говорит, — беги!
А заяц не бежит никуда. Сидит тихонечко и все рассматривает.
Тут Матроскин забеспокоился: ничего себе — еще один жилец у них намечается! Своих девать некуда!
Вынес он потихоньку Шарикино ружье, подкрался к зайцу — и как над ухом у него пальнет! Заяц аж подпрыгнул! Лапками он в воздухе заработал и с места пулей — раз! Сам Матроскин не меньше перепугался — и пулей в другую сторону. Только ружье в серединке лежит и дым кверху пошёл синенький.
А Шарик на крыльце стоит, и слезы у него из глаз катятся. Дядя Фёдор говорит:
— Ладно, не плачь. Я придумал, что с тобой делать. Мы тебе фотоаппарат купим. Будешь ты фотоохотой заниматься. Будешь зверей фотографировать и фотографии в разные журналы посылать.
Наверное, это и в самом деле лучший выход был. С одной стороны, это все-таки охота. А с другой — никаких зверей стрелять не приходится.
И стал Шарик фотоаппарата ждать, как дети ждут праздника Первое мая.
Глава шестнадцатая Телёнок
С тех пор как Матроскин в подполе жил, жизнь дяди Федора усложнилась. Мурку в поле выгонять — дяде Фёдору. К колодцу за водой тоже дядя Фёдор идёт. А раньше все это кот делал. От Шарика тоже толку мало было. Потому что ему фоторужье купили. Он с утра в лес и полдня за зайцем носится, чтобы сфотографировать. А потом снова полдня за ним гоняется, чтобы фотографию отдать.
А тут опять событие. Утром, когда они еще спали, кто-то в дверь постучал. Матроскин перепугался страшно — не профессор ли это пришёл его забирать. И прямо с печки в подпол — прыг! (Он теперь подпол всегда открытым держал. А там окошко было маленькое, чтобы огородами, огородами — и прямо в лес.) Дядя Фёдор с кровати спрашивает:
— Кто там?
А это Шарик:
— Здрасте пожалуйста! У нашей коровы телёнок родился!
Дядя Фёдор с котом в сарай побежали. И верно: около коровы теленочек стоит. А вчера не было.
Матроскин сразу заважничал: вот, мол, и от его коровы польза есть! Не только скатерти она жевать умеет. А телёнок смотрит на них и губами шлепает.
— Надо его в дом забрать, — говорит кот. — Здесь ему холодно.
— И маму в дом? — спрашивает Шарик.
— Нам только мамы не хватало, — говорит дядя Фёдор. — Да она у нас все скатерти поест и пододеяльники. Пусть здесь сидит.
Они повели телёнка в дом. Дома они его рассмотрели. Он был шерстяной и мокренький. И вообще он был бычок. Стали думать, как его назвать. Шарик говорит:
— А чего думать? Пусть будет Бобиком.
Кот как захохочет: